История одного предателя - Николаевский Борис Иванович (читать книги онлайн txt) 📗
Один из полицейских мемуаристов, Л. А. Ратаев, в течение ряда лет руководивший полицейской работой Азефа, подводя позднее итоги своим сношениям с последним приходит к выводу, что причиной «измены» Азефа — старого и преданного полицейского агента, — было его знакомство с Гершуни: последний, по мнению Ратаева, обладал способностью увлекать и почти гипнотизировать людей; под такое то его гипнотическое влияние подпал и Азеф.
Едва ли это объяснение верно. Из позднейших признаний Азефа мы знаем, что он соглашался предать Гершуни, но только не сошелся относительно платы: обстоятельство, которое невозможно согласовать с версией о гипнотическом влиянии. Дело обстояло проще: в то время на дружбе с Гершуни держалось все положение Азефа в партии. Ему верили остальные потому, что знали о доверии к нему Гершуни. Арест Гершуни легко мог вызвать подозрения против Азефа, — а такие подозрения, если даже не говорить об опасности для жизни, неизбежно влекли за собой потерю исключительно легкого и хорошего заработка. Едва ли можно сомневаться, что именно по этим соображениям Азеф берег тогда Гершуни.
Встречи последнего с Азефом состоялись в первой половине июня в Швейцарии. Гершуни был увлечен успехом и полон самых смелых планов. Он намечал покушения против нового министра внутренних дел Плеве, харьковского губернатора Оболенского, который только что подавил крестьянские волнения, применив при этом массовые порки, а также против Зубатова. К участию в обсуждении всех этих проектов он привлек Гоца и Азефа. Последнего он вообще настойчиво втягивал в работу Боевой Организации и в частности в работу по устройству в Швейцарии динамитной мастерской. Азеф брался за все эти дела, активно участвовал во всех переговорах… Но положение, в которое он попадал, его явно смущало: он еще не привык к двойной игре. В Департамент он писал: «нам необходимо лично повидаться для переговоров относительно моей дальнейшей практики. Мое положение несколько опасно. Я занял активную роль в партии социалистов-революционеров. Отступать теперь уже невыгодно для дела, но действовать тоже необходимо весьма и весьма осмотрительно».
Из того, что ему стало известным во время разговоров с Гершуни, он о многом сообщил Департаменту: о планах покушений на Плеве и на Зубатова, о переговорах по устройству динамитной мастерской, и т. д. Но сообщил все же далеко не обо всем. Так в его докладах нет ни звука о проекте покушения на Оболенского, — а именно это покушение, как совершенно точно знал Азеф, Гершуни решил выполнить в первую очередь, отправившись из Швейцарии в Харьков и Киев. Далее, рассказав подробно про переговоры с И. И. Мейснером относительно устройства динамитной мастерской, Азеф умолчал, что Мейснер от сделанного ему предложения, в конце концов, тогда отказался; лиц же, которые взялись за это дело, и работой которых Азеф тогда руководил, он в своих докладах совсем не назвал.
Но самым характерным в его докладах являются его сообщения о роли Гершуни. Отрицать причастность последнего к Боевой Организации теперь стало невозможным: об этом знали слишком многие. Азеф теперь ее и не отрицает, но он настойчиво стремится убедить Департамент, что роль Гершуни в терроре только вспомогательная: он собирает деньги, вербует молодых террористов и пр. Главными же руководителями всех террористических предприятий, по его утверждениям, являются какие то неизвестные ему нелегальные революционеры. Причины такого поведения ясны: Азеф хотел, продолжая беречь Гершуни, как главную свою опору в партии, предавать второстепенных работников Боевой Организации, изображая их перед Департаментом за главных ее руководителей.
Департамент согласился с доводами Азефа о необходимости личного свидания, и в июле 1902 r. Азеф приехал в Петербург. Там в это время произошли большие перемены в руководящем составе Департамента Полиции. Только что назначенный директором Департамента Лопухин при полном одобрении Плеве привлек к руководству делом политического розыска Зубатова и всех его ближайших помощников. Решено было все внимание направить на усиленное развитие секретной агентуры. Азеф, который имел возможность подойти к самому центру Боевой Организации, был желанным гостем. Все его сомнения были рассеяны. Вопрос о нем был доложен самому Плеве, и последний прямо потребовал, чтобы Азеф, совершенно не считаясь ни с какими правилами, существовавшими в Департаменте для секретных агентов, постарался войти в партийный центр и в Боевую Организацию (Департамент Полиции во всех официальных заявлениях позднее настаивал, что ему совершенно не было известно о причастности Азефа в тот период к Боевой Организации. Между тем в секретной справке, составленной Департаментом в феврале 1909 г., совершенно определенно говорится: «по требованию Плеве и руководивших в Департаменте Азефом лиц, он вошел в центральную организацию и в боевую группу». Эта справка была сохранена Департаментом в строжайшем секрете. В 1917 г. следователь Чрезвычайной Следственной Комиссии Кореньев задал вопрос относительно этого места «справки» одному из лиц, причастных к составление» последней, — а именно Климовичу. Последний ответил; «я не могу точно указать, откуда именно почерпнуты включенные в справку сведения о требованиях, предъявленных покойным министром Плеве о том, чтобы агентура Департамента проникла и в боевую группу социалистов-революционеров. Полагаю, что это могло быть включено в справку со слов старослужащих Особого Отдела, — в частности Пешкова, которому были известны требования Плеве».).
Боевая Организация уже в этот период была учреждением, в организационном отношении вполне автономным. Ее единоличным руководителем был Гершуни, который в меру необходимости приискивал и привлекал к той или иной работе помощников. Методы его работы были элементарно просты. Во время своих разъездов по России, которые он совершал по общепартийным делам, он специальное внимание уделял вербовке людей, которые хотели и, по его мнению, могли принять участие в террористической борьбе. Их он так сказать «брал на учет», — иногда оставляя на старых местах, иногда заставляя отойти от общепартийной работы, а порою и убеждая выехать для большей безопасности заграницу. Ближе всего к работе Боевой Организации в то время стояли П. П. Крафт и M. M. Мельников. Доверенным лицом заграницей был M. Р. Гоц.
В полном соответствии с этой организационной слабостью Боевой Организации, все ее выступления носили характер «коротких ударов». Никакой сложной подготовки не велось. Террорист действовал револьвером. В покушении очень многое зависело от импровизации, — блестящий талант которой был присущ Гершуни в полной мере. Зубатов впоследствии совершенно правильно говорил о нем, что он был «художником в деле террора» и часто действовал без предварительно разработанного плана, «по вдохновению».
Такова была действительная роль Гершуни в Боевой Организации, — и о ней Азеф, конечно, был превосходно осведомлен. Но Департаменту он изобразил дело в совершенно ином виде, выдав Мельникова и Крафта за наиболее опасных террористов, а Гершуни за их помощника. Соответственно с этим основное внимание Департамента было сконцентрировано на выяснении личностей и поимке именно Мельникова и Крафта.
Получив разрешение Департамента подойти к центру Боевой Организации, Азеф уговорил Гершуни устроить совещание лиц, наиболее близко прикосновенных к работе последней, — это было первое и единственное совещание этого рода, состоявшееся до ареста Гершуни. Собралось оно в Киеве, в октябре 1902 года. Участие в нем приняли Крафт, Мельников, Азеф и подъехавший с некоторым запозданием Гершуни. Никто из них мемуаров об этом совещании не оставил и никаких подробностей о нем мы поэтому не знаем. Известно лишь, что на нем обсуждался план покушения на Плеве: два всадника-офицера, — Григорьев (тот самый, который должен был совершить покушение на Победоносцева во время похорон Сипягина) и его товарищ Надаров, — должны были напасть на карету министра; один должен был убить лошадей и тем самым остановить карету; другой брал на себя министра. Само собой разумеется, осуществления этот план не получил: предупрежденный Азефом, Департамент взял означенных офицеров под бдительное наблюдение.
