Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность - Тарик Али (читать книги онлайн бесплатно серию книг .TXT) 📗
Пока Вашингтон был доволен, власть Сухарто оставалась практически неограниченной. А пока был доволен Вашингтон, довольны были также Лондон, Бонн и Канберра. Резня миллиона индонезийцев уже продемонстрировала то, что чувствительность западных политиков и ученых мужей из СМИ практически атрофировалась, почти все они понимали «необходимость маленькой перестрелки». Страна, закрытая для своего собственного народа, была всегда открыта для иностранного капитала. Сухарто гордился собой, потому что он, а не Сукарно принес экономическое процветание на архипелаг.
Теперь все находилось под его контролем: политика, экономика и армия. Официальная исламистская партия получала средства от государства, и несколько лет спустя Сухарто, который первоначально проявлял слабый интерес к религии, начал выставлять напоказ свою религиозность. Этот поворот не понравился ни «Нахдлатул Улама», ни «Мухаммадья». Никто не хотел, чтобы эта партия получила «монопольные права на ислам». «Нахдлатул Улама» ушла в оппозицию. После помощи в уничтожении КПИ лидеры «Нахдлатул Улама» решили, что они, и только они могли теперь заполнить политический вакуум в стране. Они начали проповедовать добродетель терпения. Теперь они поняли, что Сухарто предал их надежды. В 1975 году индонезийская армия была послана оккупировать Восточный Тимор, бывшую португальскую колонию, требовавшую независимости.
В 1974 году демократическая революция началась в Португалии, ветхая диктатура в Лиссабоне была свергнута. Одной из причин революции явились освободительные движения в Анголе, Мозамбике и Гвинее, сильно повлиявшие на молодых португальских офицеров и солдат. Либеральные военные, пришедшие к власти, твердо решили освободить колонии, во-первых, в Африке, а потом и на Индонезийском архипелаге. Радикальное национально-освободительное движение «Фрейтилин» начало вести борьбу в Восточном Тиморе, и было очевидно, что его поддерживало большинство тиморцев. В это время США был нанесен серьезный удар в виде триумфа «Вьетконга» в Сайгоне, поэтому меньше всего они хотели, чтобы в Восточном Тиморе победила партия левого толка. Сухарто и его генералы стали добровольными инструментами варварской стратегии Империи. Снова должна была пролиться кровь.
Треть населения острова погибла в результате массовых убийств, пыток и голода. Политики в Вашингтоне и Канберре почти не реагировали на зверства, происходящие в Восточном Тиморе. Репрессии здесь проводились по команде офицеров, на чьих руках еще не высохла кровь от убийства почти миллиона своих собственных граждан. На этот раз, чтобы оправдать уничтожение христиан, в Индонезии широко использовалась исламистская риторика, а в Восточном Тиморе католические иерархии говорили о необходимости вторжения на остров, чтобы освободить его от коммунистов, возглавлявшихся «Фрейтилином» [194].
При поддержке Запада Сухарто и его банде снова сошло с рук массовое убийство. У Вашингтона и Лондона не было претензий к преступному режиму в Индонезии. В те дни при защите интересов западных стран никто не призывал к гуманности. Но пришел день, когда толпы вновь начали собираться на улицах, а индонезийские генералы и их покровители в Вашингтоне столкнулись с выбором: вырезать еще один миллион индонезийцев для защиты власти коррумпированного лидера и его клана или нет? Ответ был «нет». «Холодная война» закончилась. Китай уже являлся динамично развивающимся капиталистическим государством. И всего лишь несколько пятен обезображивали «великое солнце» американской гегемонии. Вашингтон мог позволить себе быть великодушным. Сухарто разрешили свергнуть, а Австралию уполномочили послать войска под флагом ООН в Восточный Тимор с целью контролировать кровожадную индонезийскую милицию. Поражение в Восточном Тиморе заставило военных думать больше о том, как показать силу в своей стране.
Физическое уничтожение КПИ оставило гигантский вакуум в политической системе страны. После 1965 года исламисты решили, что станут частью «гнилого режима» и будут править в партнерстве с Сухарто, так же как КПИ в свое время с Сукарно. Теперь их время пришло.
Абдурахман Вахид был лидером «Нахдлатул Уама» — партии исламистов, которая в свое время вывела на улицы членов молодежной лиги «Ансор» для того, чтобы они уничтожили тысячи «красных паразитов». Кстати, многие из убийц в итоге сошли с ума, не в силах жить с осознанием содеянного, кроме того, никто из них не получил вознаграждение, поскольку по своему характеру Сухарто явно не был склонен к распределению «хлебных» государственных должностей. Однажды внедренное в организацию насилие очень сложно искоренить. В конце концов, это — искусство, и оно может быть продано или использовано в интересах «гнилого режима» против новых врагов или во имя конфессионального террора. Однако головорезы, обученные убивать, редко нанимались государством надолго.
С уходом Сухарто настоящих альтернатив было немного. Вахид стал президентом, и пока он был у власти, стремился положить конец законодательному запрету марксизма и публично извинялся за антимарксистскую деятельность «Нахдлатул Улама». Возможно, он делал это не слишком усердно, но никакой другой политик больше этого не сделал. Президентство Вахида стоило ему оказанного народом доверия. На выборах 1999 года его партия получила третье место, проиграв Акбару Танджунгу и правящей при «гнилом режиме» партии «Голкар», созданной Сухарто. Несмотря на то что он был признан виновным в крупном мошенничестве и его апелляция была отклонена, Сухарто все еще отказывался покинуть пост главы партии «Голкар» и должность спикера парламента.
Кто должен был управлять страной? Кто, как не дочь Сукарно? За последние десятилетия Азия стала свидетелем замечательного явления: крупного и популярного политика убивали террориста, казнили или отстраняли от власти, однако спустя годы народ доказал, что не забыл его, избирая его жену или дочь на высокий государственный пост. В Азии среди политических лидеров было больше женщин, чем в любой другой части света: миссис Бандаранайке (Шри-Ланка), Беназир Бхутто (Пакистан), Хасина Вазед, Халида Зия (Бангладеш), Аун Сан Су Чжи (Бирма) и теперь Мегавати Сукарнопутри в Индонезии.
Она также не выразила сожаления по поводу убийств левых политиков и членов КПИ, совершенных националистическими бандами правого крыла ее Националистической партии/Демократической партии Индонезии (ПНИ/ПДИ), особенно на Бали а 1965–1966 годах. Позднее она выступала за оккупацию Восточного Тимора. Если принять за критерий утверждение Мультатули, писателя колониального периода, что ключевая задача человека состоит в том, чтобы быть человечным, то придется признать, что в постсухартовской Индонезии было мало политиков, которых можно считать людьми. В основе власти по-прежнему находится все та же армия, те же старшие офицеры и та же озверевшая военщина, снова ведущая войны против своего собственного народа в провинциях Ачех и Западная Папуа.
В этих условиях рост религиозных экстремистских организаций вряд ли можно назвать сюрпризом. Одна из таких групп — «Дарул Ислам» — обвиняется в участии в террористических акциях против немусульман, другая — «Джамия Исламия» — крошечная организация, однако вполне сравнимая с такими партиями, как «Нахдлатул Улама» или «Мухаммадья».
26
Безопасный остров
Остров Бали долгое время находился под влиянием индуизма. Такое положение сохраняется по сей день. Это уникально, поскольку Бали — единственный остров в архипелаге, сопротивлявшийся Корану, и единственный, где индуисты остаются подавляющим большинством. На протяжении веков он был и убежищем, и крепостью. Вскоре после того, как турки взяли Константинополь, индийская империя в Джокьякарте пала, и ее правящая династия вместе со всем двором, включая брахманов и ученых, музыкантов и танцоров, поэтов и певцов, бежали на Бали. В результате на острове существенно увеличилась каста брахманов. Некоторые балийские переселенцы с Явы могли быть мусульманами, но остров в целом оставался неисламским. Почему? Рассуждения об в высшей степени уникальной культуре острова, которая не смогла принять никаких нововведений — неправдоподобны. В конце концов, культура Ява не была такой уж уникальной, кроме того, точно такой же был ситуация и во всех внутренних районах доисламской Суматры. Тогда как же объяснить балийскую исключительность? Это была обычная комбинация географии, демографии, политики и торговли, плюс к несомненной военной доблести балийцев. В других местах региона распространение ислама происходило без насилия, сопротивление балийцев было бы подавлено, если бы не появление на острове европейцев.
