Все, что было у нас - Филиппенко Анатолий Викторович (книга жизни .TXT) 📗
И вот, когда я бегал как шизонутый в полном беспамятстве из-за моей девочки, которую так страшно изувечили, я наткнулся на медсестру из тех квакеров. Она меня утешила, успокоила, и всё пыталась убедить меня, чтоб я глупостей не делал. Ну, пойду я, ещё больше страшных дел натворю ? этим делу не поможешь. Я сказал: 'И что же мне делать?' И тут она начала рассказывать о том, что происходит с детьми после госпиталя, о том, как это её беспокоит, потому что не было там ни приютов, ни чего-то в этом роде. Когда детей выписывают из госпиталя, они оказываются на улице. Родных не осталось. Девочки болтаются по улицам, пока не станут шлюхами, а мальчики сразу же начинают воровать и сводничать.
В 67-м кампания по проведению бомбардировок шла полным ходом, и миграции людей были масштабными. Города переполнялись. Жилья не было. Повсеместно стояли лачуги из картона. На месте прежних, просторных и зелёных улиц теперь стояли трущобы. И вот так, благодаря этим медсёстрам, я связался с группой вьетнамских монахинь в Рашгиа, которые пытались хоть как-то заботиться о детях, которых выписывали из госпиталя ? о детях, что выжили в госпиталях, откуда медикаменты продавались Вьетконгу. Я побеседовал с этими вьетнамскими сёстрами, и оказалось, что у них есть участок южней Рашгиа, вот только денег нет. Я спросил сестёр: 'Ладно, а сколько денег вам примерно надо?' Получалось, что нужно порядка десяти тысяч долларов. Я получал около четырёхсот в месяц. 'Будут вам деньги, сёстры'. А я ни малейшего представления не имел о том, где мне взять такую сумму. К тому времени я уже пару лет переписывался с Артом Хоппом из 'Сан-Франциско Кроникл' ? кстати, он мой сокурсник по Гарварду. Он чуток меня постарше, но я всегда восхищался его манерой писать, и позднее, когда я с ним познакомился, был чрезвычайно рад убедиться в том, что по части отзывчивости мы с ним родственные души.
Как бы там ни было, я написал Хоппу и одному своему другу, который был тогда в Сан-Франциско видным бизнесменом, и обратился к обоим с просьбой: 'Слушайте, денег у вас я не прошу, ничего подобного, но вот такие тут дела. Может, придумаете, как мне собрать десять тысяч долларов?' В общем, этот бизнесмен, благослови его господь ? он до сих пор в районе залива живёт ? прислал мне тысячу баксов. А Хопп ответил: 'Слушай, достану я тебе эти деньги. А сделать это можно так: опубликовать одно из твоих писем. А можно ли так? Тебе за это ничего не сделают?'
Не то чтоб война совсем меня достала. Я говорил о том, что там и как. Я говорил о том, как американская сталь без явной надобности кромсает вьетнамских детей. Меня страшно огорчало то, что, искромсав детей, мы не могли, по крайней мере... Чувство отвественности, чёрт. Помнишь, я говорил, что чувствовал себя в ответе? Мне хотелось, чтоб и другие помогли. Мы должны отвечать за то, что делаем. В одиночку я бы войну не прекратил. Не мог же я поехать в Вашингтон и сказать Линдону: 'Слушай, ты выслушиваешь ложь, которую просеяли и профильтровали пятнадцать раз. Всё, что ты слышишь об этой войне - чушь. Положи этому конец'. Я и не собирался прекращать войну. Но ведь надо было и с последствиями её разбираться. Кто-то должен был помогать хоть какой-то порядок наводить в этой бойне. Раз уж мы намерены принести людям столько горя, надо же, по-моему, было нести и какую-то моральную ответственность, самую значимую, с моей точки зрения, надо делать что-то для того, чтобы облегчить те страдания, что мы несем людям. Для начала хотя бы об обездоленных детях позаботиться.
Арт опубликовал одно из моих писем в своей колонке в 'Сан-Франциско Кроникл', а публиковалась она сразу в нескольких газетах: в 'Пресс-Телеграм' в Лонг-Биче, в 'Реджистер' в Де-Муа и других газетах, о которых я и не слыхивал. Чеки начали приходить со всех концов страны.
Он опубликовал моё письмо, указав имя, звание, адрес и почтовый номер. Я не слыхал о том, чтобы какой-нибудь американский офицер из района боёв написал в те времена сразу в нескольких газетах по всей стране о том, что мы там делаем. В начале 67-го среди военнослужащих явно не было ещё популярным выражать критические настроения. Если ты озвучивал, по крайней мере публично, такие настроения, то тем самым шёл очень даже не в ногу с другими. Вслед за деньгами объявилось флотское начальство. Мне приказали прибыть в Сайгон в подвал штаба COMNAFRV (Командование военно-морскими силами в Республике Вьетнам). В результате меня вздрючили по полной программе и назвали смутьяном, всего-то за то, что попытался сиротам помочь. Меня перевели из Дельты во II корпус, в Туйхоа, мне было приказано в Дельту больше не возвращаться.
Тем не менее, до того как они до меня добрались, я успел поработать с одним парнем, и мне чертовски хотелось бы узнать, как его зовут ? если б он смог меня разыскать, я встретился бы с ним с огромным удовольствием, потому что я ? его должник. В марте-апреле 67-го он работал в сайгонском отделении 'Чейз Манхэттен', а у меня скопилась куча денег, которые надо было обменять. Со всего света поступали чеки из разных банков, наличные, платёжные поручения и денежные переводы. Если бы он поменял их мне по официальному курсу, денег у меня на руках оказалось бы не очень много. Но он поменял по курсу чёрного рынка. И, думаю, именно благодаря этому прохиндею я в конце концов отправил монахиням в Дельте от пятнадцати до двадцати тысяч долларов.
И вот ещё что, ещё словечко хотелось бы мне сказать всем тем людям, живущим на фермах в Айове, среди болот Джорджии, в пригородах Лос-Анджелеса, кто присылал мне по пять-десять долларов для детей. Они не ушли в бордели Бангкока, нет. Богом клянусь ? они дошли до монахинь. И те построили приют для сирот. Мне его увидеть не удалось, но довелось работать с приехавшими из Рашгиа, и они говорили: 'Да, его построили'. Насколько я знаю, он даже пережил наступление во время Тета. И мне хотелось бы когда-нибудь снова побывать в Рашгиа.
Я отправился в Туйхоа и снова приступил к участию в обычных боевых операциях: патрулирование побережья, ночные высадки, вылазки на территорию противника. Провинциальной группой, к которой меня приписали, командовал чернокожий армейский полковник, и профессионализм его просто поражал воображение. На сентябрь-октябрь того года были назначены всеобщие выборы. Эти выборы сопровождались масштабным наступлением на столицу провинции город Туйхоа, и в какой-то момент, поздно ночью, возникли опасения, что город будет захвачен. Группа советников в этой провинции, от сорока до пятидесяти американцев, жила вся целиком на узкой песчаной косе прямо у побережья. Вьетнамцы не понимали, с чего это американцы захотели жить прямо там, на песке, где и люди гадили, и всё такое, но американцам просто нравится жить на берегу. Город взяли. Все подходы с юга были перекрыты. За нашей спиной было море, а потом нам сообщили, что с севера по берегу подходит усиленный батальон. И все мы просто обосрались от страха, потому что уходить было некуда. Вьетнамских сил там не было, останавливать было нечем.
В ту ночь, когда полковник узнал, что по берегу движется батальон, он позвонил мне на базу по телефону. Я был со своими вьетнамцами. Жил я южней американцев на вьетнамской базе. Он спросил, смогу ли я при необходимости прислать быстроходные катера, чтобы их эвакуировать, и мог ли я с помощью своих вьетнамцев что-нибудь сделать, чтобы разобраться с тем батальоном, что шёл по берегу.
Сказано было 'усиленный батальон', понимай как хочешь, так? Пятьсот, шестьсот человек - кто знает? У меня было сто матросов-вьетнамцев и шесть-семь офицеров-вьетнамцев. Из этой сотни матросов в том состоянии, когда их можно куда-нибудь направить, было человек пятьдесят. А полковник спрашивал, мог ли я что-либо поделать с этим батальоном. Ну, бесполезно было бы отправиться к моему коллеге, лейтенанту-вьетнамцу, и сказать ему: 'Слышь, парень, сейчас мы с тобой возьмём двадцать матросов, пойдём и дадим просраться пятистам солдатам главных сил Вьетконга. Поэтому я сказал ему, что там один взвод.
