1937 - Роговин Вадим Захарович (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Если Ежов сводил «основную и главную задачу „центра“» к убийству Сталина, то Сталин сформулировал её как «убийство товарищей Сталина, Ворошилова, Кагановича, Кирова, Орджоникидзе, Жданова, Косиора и Постышева» [70]. Можно полагать, что Сталин намеренно перенёс акцент исключительно с собственной персоны на целую группу партийных руководителей, включавшую тех, кто пользовался неподдельной симпатией партийных и рабочих масс.
Письмо, призванное создать впечатление особой доверительности, с которой данная информация сообщалась только членам партии, заканчивалось требованием к «каждому большевику» «распознавать врага партии, как бы хорошо он ни был замаскирован» [71].
Завершив подготовку процесса, Сталин был настолько уверен в его результате, что до его начала отправился на отдых в Сочи. Контроль за ходом суда был поручен Кагановичу, которому Ульрих представлял для согласования различные варианты приговора. После рассмотрения Кагановичем последнего варианта в него были внесены окончательные поправки. При этом Каганович включил на одной из страниц текста собственную фамилию в перечень лиц, против которых готовились террористические акты. Ещё до окончания суда приговор был направлен Кагановичем для ознакомления Сталину в Сочи.
II
Процесс 16-ти
15 августа 1936 года в газетах появилось сообщение Прокуратуры СССР о передаче дела «объединённого троцкистско-зиновьевского центра» на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР. В сообщении указывалось: «Следствием установлено, что троцкистско-зиновьевский центр организовался в 1932 году по указанию Л. Троцкого и Зиновьева… и что совершённое 1 декабря 1934 года злодейское убийство т. С. М. Кирова было подготовлено и осуществлено также по непосредственному указанию Л. Троцкого и Зиновьева и этого объединённого центра».
С этого дня в печати стали публиковаться многочисленные статьи и резолюции «митингов трудящихся», в которых не только говорилось о вине подсудимых как неоспоримо доказанной, но и фактически предрешался приговор над ними. «Смрадом бандитского подполья дышит на нас дело Троцкого — Зиновьева — Каменева,— писала «Правда».— Гадина подползает к тому, что для нас дороже всего… Раскрыта связь зиновьевцев с заграничной контрреволюционной организацией Троцкого, систематическая связь с германской фашистской охранкой (гестапо)… Нет пощады, нет снисхождения для врагов народа, пытавшихся отнять у народа его вождей. Слово принадлежит закону, который знает только одну меру для преступлений, совершённых троцкистско-зиновьевской бандой» [72]. Подобная фразеология присутствовала и в «откликах» на сообщение о предстоящем процессе известных писателей, учёных, артистов и «знатных людей из народа».
Подсудимые процесса 16-ти включали две, ничем не связанные между собой группы. Первая состояла из одиннадцати известных большевиков, участвовавших в 1926—1927 годах в «объединённом оппозиционном блоке». Вторая — из молодых членов германской компартии, эмигрировавших в СССР. Трое из них в начале 30-х годов примыкали к немецкой группе левой оппозиции, были исключены из КПГ и восстановлены в ней после ритуальных покаяний. После прибытия в СССР все эти пятеро эмигрантов работали в советских учреждениях или в аппарате Коминтерна и выступали с рьяными антитроцкистскими статьями.
Суммируя наблюдения, содержавшиеся в статьях присутствовавших на суде зарубежных журналистов, Л. Седов писал: «Старики сидели совершенно разбитые, подавленные, отвечали приглушенным голосом, даже плакали. Зиновьев — худой, сгорбленный, седой, с провалившимися щеками. Мрачковский харкает кровью, теряет сознание, его выносят на руках. Все они выглядят затравленными и вконец измученными людьми. Молодые же… ведут себя бравурно-развязно, у них свежие, почти весёлые лица, они чувствуют себя чуть ли не именинниками. С нескрываемым удовольствием рассказывают они о своих связях с гестапо и всякие другие небылицы» [73].
В обвинительном заключении подчёркивалось, что на процессе 1935 года не было установлено фактов, свидетельствующих, что лидеры зиновьевской оппозиции давали указания об организации убийства Кирова или даже знали о его подготовке. Это объяснялось тем, что подсудимые, принимавшие прямое участие в подготовке убийства не только Кирова, но также других руководителей партии, в то время всё это злонамеренно скрыли.
Помимо этого момента, никакой преемственности между «зиновьевским» процессом 1935 года и процессом 16-ти не существовало. Из 19 человек, осуждённых по первому процессу, на новый суд были выведены лишь четыре человека; остальные не были привлечены даже в качестве свидетелей. На процессе 1936 года, помимо «объединённого троцкистско-зиновьевского центра», фигурировал и некий «московский центр», но его состав ничего общего не имел с составом «московского центра», деятельности которого был посвящён процесс в январе 1935 года. Новый «московский центр», как указывалось на процессе, занимался подготовкой террористических актов против Сталина и Ворошилова на основе директивы, содержавшейся в письме Троцкого, написанном химическими чернилами и привезённом в октябре 1934 года из-за границы сестрой Дрейцера. Проявив письмо, Дрейцер немедленно переслал его в Казахстан Мрачковскому, который, узнав почерк Троцкого и удостоверившись тем самым в подлинности письма, «из соображений конспирации его сжёг». Получение этой директивы Вышинский вменял в вину и Смирнову, заявив без приведения каких-либо доказательств: «Я глубоко убеждён, что вы знали о ней, хотя и сидели в политизоляторе» [74] (курсив мой.— В. Р.).
Согласно версии следствия, террористическая деятельность Троцкого протекала в обстановке строжайшей конспирации. Однако Вышинский в обвинительной речи не удержался от того, чтобы открыть пропаганду террора и в публичной литературно-политической деятельности Троцкого. Он заявил, что «в марте 1932 года в припадке контрреволюционного бешенства Троцкий разразился открытым письмом с призывом „убрать Сталина“» [75].
Речь шла об опубликованном в «Бюллетене оппозиции» письме Троцкого Президиуму ЦИК в связи с лишением его советского гражданства. Вышинский ограничился приведением всего лишь двух слов из этого письма, не указав, в каком контексте они были написаны. Между тем призыв Троцкого был обращён не к его единомышленникам, а к высшему органу Советского государства. «Сталин завёл вас в тупик,— писал Троцкий.— Нельзя выйти на дорогу иначе, как ликвидировав сталинщину. Надо довериться рабочему классу, надо дать пролетарскому авангарду возможность, посредством свободной критики сверху донизу, пересмотреть всю советскую систему и беспощадно очистить её от накопившегося мусора. Надо, наконец, выполнить последний настойчивый совет Ленина: убрать Сталина» [76].
Выражение «убрать Сталина» широко использовалось возникшими в начале 30-х годов оппозиционными группами Рютина и А. П. Смирнова — Эйсмонта. В духе этого призыва Троцкого действовали делегаты XVII съезда ВКП(б), вычёркивавшие из бюллетеней тайного голосования имя Сталина. О том, что совет «убрать Сталина» предполагает использование уставных и конституционных средств, писал и сам Троцкий, который в статье, опубликованной в конце 1932 года, разъяснил, что лозунг «убрать Сталина» не означает призыва к его физическому устранению.
Чтобы придать вес своей версии, идентифицирующей понятия «убрать» и «убить», Вышинский заставил Гольцмана заявить на суде, что при беседе с ним Троцкий повторил выражение «убрать Сталина». Вслед за этим Вышинский потребовал от Гольцмана объяснить, что означает слово «убрать». Гольцман послушно заявил: «единственный способ убрать Сталина — это террор» [77].
Спустя неделю после завершения процесса весь мир узнал о том, что встречи, на которой якобы были произнесены эти сакраментальные слова, в действительности не было. Согласно материалам процесса, Гольцман был единственным из старых большевиков, который встречался с Троцким за границей. Местом этой встречи был назван Копенгаген, где Троцкий находился в 1932 году на протяжении недели для чтения лекций. Как показал Гольцман, к Троцкому его привёл Седов, встреча с которым состоялась в гостинице «Бристоль». Спустя несколько дней после публикации этой части судебного отчёта датская социал-демократическая газета опубликовала сообщение, перепечатанное всей мировой прессой: отель «Бристоль» был снесён в Копенгагене в 1917 году.
