Портреты гомеопатических препаратов, ( часть 2) - Култер Кэтрин Р. (полная версия книги TXT) 📗
Многие из нас видели симптомы потери памяти, вследствие подавления гонорейных выделений», — пишет Аллен, но даже те, кто не имел такой удачи, могут наблюдать обратный процесс — укрепление памяти при лечении гонорейным нозодом.
Например, однажды Medorrhinum был выбран для лечения разъедающих, липких, капающих, желтоватых выделений из полового члена одного во всем прочем здорового и вполне умного юноши, поскольку он описал свои удивительные провалы памяти на знакомые названия улиц и имена людей, на то, что только что прочел или подумал, и употребление не тех букв при написании слов и не тех слов в речи. Это лекарство излечило его физические и умственные нарушения.
Роберте и Ортега недаром подчеркивают «чрезмерность» и «неумеренность» в сикозной картине. Эти черты, а также «возбуждение» (Аллен), «веселость» (Кент) и энтузиазм дают повторяющуюся тему в составлении портрета этого конституционального типа. Даже если Medorrhinum начинает себя вести уверенно и методично, всё равно его действия приобретают какую-то бессистемную и неумеренную окраску. Он делает второй шаг раньше первого, устремляясь в любую приглянувшуюся сторону: «Когда я что-то решил и заинтересовался, то я уже действую так, как будто это вообще единственная вещь на свете, — признаётся такой пациент. — Все остальные стороны моей жизни остаются без внимания, иногда во вред мне же».
Чрезмерность, энтузиазм, даже неумеренность могут быть положительными чертами, способствуя высокой продуктивности и питая талант («Я не знаю, откуда у моего отца столько энергии, — говорил один юноша Calcarea carbonica, наблюдая с завистью и восторгом за своим отцом типа Medorrhinum. — Но, безусловно, он не передал этих качеств мне!»). Неуправляемые или устремленные не в том направлении, как это бывает у сверхактивных детей с неконтролируемым поведением, они становятся серьезной проблемой для родителей. Medorrhinum является одним из самых эффективных средств для недисциплинированных, не подчиняющихся правилам детей, которые постоянно задевают всех, всё ломают, сбивают сами себя и поспешно опережают всех, чтобы сделать всё быстро и с энтузиазмом — так что причиняют вред и себе, и другим.
Другим идиосинкратическим симптомом Medorrhinum является нарушенное ощущение времени («время тянется слишком медленно… как будто сегодняшние события произошли уже неделю назад», Геринг). Это происходит из-за его нетерпения («очень спешит; когда что-нибудь делает, то так торопится, что даже чувствует слабость», Геринг; «нетерпение из-за пустяков», Кент) и частично по причине его беспокойства («он ерзает, вертится без конца и не может успокоиться», Уилер). Он неизменно подгоняет события. Однако, стремясь выполнить всё, что стоит у него на повестке дня («едва начинает что-то одно, как спешит схватиться за другое», Уилер), беспокоясь обо всём, что он должен сделать к сроку («беспокоится, если время точно назначено», Кент), и, напоминая всем, как у него мало времени, чтобы всё выполнить, он при всём том сам медлит и откладывает дело. Его девиз: «Зачем делать сегодня то, что можно отложить на завтра?» («ненавидит делать то, что должно быть сделано, даже приятные вещи», Аллен). Методический подход истощает его терпение (в лучшем случае это не является слишком яркой его чертой). Он откладывает всё до последнего момента, а затем вынужден действовать под давлением нехватки времени в спешке.
Хотя о Medorrhinum всегда стоит подумать, когда перед вами ребенок, который «бледен, рахитичен, сутулится и низкорослый» (Аллен; также Syphilinum), но есть и противоположные варианты: крепкий и сбитый, как шотландский пони, с плотной кожей и крепкими («желтыми», Кент) зубами, по контрасту с более тонко скроенным и деликатным Tuberculinum, зубы у которого белые, как мел, но ломкие.
Истории двух братьев, у которых родители были людьми хрупкого сложения, иллюстрируют разнообразные возможности этого нозода. Первый из них, одиннадцатилетний мальчик, был крошечного роста и болезненного вида, что оказало на его характер дурное влияние. Для того, чтобы компенсировать свой рост недомерка, он стал низко задирать и обижать тех, кто младше его. Ему был назначен Medorrhinum 10M по нескольку раз в течение двухлетнего периода. Он вырос немного, но характер его, однако, заметно изменился к лучшему. Хотя он по-прежнему не мог отойти от малышей, но теперь уже стал их защищать, а не обижать.
Второй брат был хрупким шестнадцатилетним мальчиком, который, казалось, перестал расти навсегда (у него был мягкий характер, он держался в тени и настолько был подавлен другими членами семьи с сильным интеллектом, что само его тело отказывалось расти). Он пришел лечиться от хронически забитых носовых полостей с посленасморочной каплей, которая всё время вынуждала его шмыгать носом, чтобы втянуть густой, временами зеленоватый, едкий гной. Этот мальчик любил апельсины, мог съесть полдюжины апельсинов сразу («хочет апельсинов», Кент; Medorrhinum может также проявлять сильную тягу к жестким, зеленым, «неспелым фруктам», Кент), и по этой причине ему несколько раз прописывали Medorrhinum. За год он вытянулся на пять сантиметров, но после этого огромного скачка его тело уже не в состоянии было сделать большего, и он остался ростом 165 см.
У крепкого десятилетнего мальчика было ночное недержание мочи. Sulphur, Calcarea carbonica, Natrum muriaticum и Pulsatilla помогли только частично, поэтому врач решил обратиться к миазматическому уровню. Хотя Tuberculinum — это классический нозод для данных состояний, но привычки, проявляемые в учебе этим мальчиком, дали ведущие симптомы, характерные для картины Medorrhinum. Он был печально известен своими оттяжками в работе; откладывал всю работу, которая должна была быть сделана к понедельнику, на конец воскресного дня, а затем работал в спешке до следующего утра. С его интеллектом, типичным для Medorrhinum, и повышенной активностью мозга по ночам («приятное возбуждение ночью», Геринг; также Lachesis, Sulphur и Thuja) он обычно успевал закончить работу вовремя и, несмотря на ненужную спешку, а может быть, благодаря ей, получал хорошие оценки.
Результаты интеллектуального труда человека типа Medorrhinum могут быть очень высокого качества, несмотря на неметодичный подход к работе и на спешку в последний момент, поскольку некоторые психические процессы разворачиваются медленно на подсознательном и сознательном уровнях и человек обдумывает, сомневается, решает заново, отказывается от некоторых идей, затем снова к ним возвращается, опять откладывает в сторону и оставляет их для переваривания где-то в дальних уголках разума до тех пор, пока вдруг все эти мысли не появляются на свет все сразу и субъект чувствует «волнение, когда читает или пишет, или от умственной работы» (Кент), что выражается повышенной продуктивностью в работе. Достоевский, который писал сумасшедшими порывами по ночам под крайним давлением для того, чтобы успеть к срокам, ограниченным соглашениями с журнальными издателями, и который мог выдать почти законченный черновой вариант в один присест из своего долго перевариваемого и детально продуманного общего плана, демонстрирует сикозный миазм в основании его рабочих привычек Lachesis.
Но Достоевский — это уникум, а Medorrhinum с успехом прописывается для людей с похожими интеллектуальными привычками, которые «выходят сухими из воды», будучи студентами и работая спазматическими рывками, но, когда становятся взрослыми, тогда у них на карту ставятся более серьезные вещи, на них ложится большая ответственность и им уже нельзя откладывать свою работу на последний момент или ждать вдохновения, приходящего в последнюю минуту, а затем начинать работу в возбуждении и спешке. В это время их быстрое исполнение не до конца проработанных проектов становится недостатком. Блестящих догадок становится явно недостаточно, и теперь им необходимо работать более систематически и быть более собранными в работе.
Торопливость часто видна в самой манере говорить людей типа Medorrhinum. Они говорят быстро, извергаясь, как вулкан, большим неостанавливаемым потоком слов, временами неполными искаженными фразами, начиная с середины фразы, часто повторяясь, как будто боясь, что его не поймут («он не доверяет себе, поэтому говорит и говорит об одном и том же предмете», Роберте). Когда его спрашивают о простых вещах, он способен пуститься в скучные объяснения и запутанные изыскания, которые ещё больше запутывают спрашивающего. Он также любит «поговорить» о правах в мире, и чем больше для этого требуется слов и неоднократных повторений, тем лучше. Даже когда на него находит вдохновение, он часто объясняется несвязно, так что слова появляются ниоткуда и исчезают неизвестно куда.
