Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье - Шиппи Том (полная версия книги .txt, .fb2) 📗
Остается совсем немного сказок, которые Толкин опубликовал при жизни: «Лист кисти Ниггля» (1945), «Фермер Джайлз из Хэма» (1949) и «Кузнец из Большого Вуттона» (1967). Сюда можно добавить стихотворные диалоги из книги «Возвращение Беорхтнота, сына Беорхтхельма» (1953), которые сами по себе являются художественным произведением, но сопровождаются научным комментарием, поэтому данную работу особенно трудно классифицировать. Из этих четырех произведений, на мой взгляд, «Лист кисти Ниггля» и «Кузнец из Большого Вуттона» явно представляют собой автобиографические аллегории, в которых Толкин более или менее открыто рассказал о собственных намерениях, чувствах и профессиональном пути, а «Фермер Джайлз из Хэма» и «Возвращение Беорхтнота, сына Беорхтхельма» хоть и совершенно не похожи друг на друга, но тоже позволяют кое-что понять о том, как их автору приходилось разрываться между своими должностными обязанностями и растущей тягой к художественному творчеству. Эти короткие сказки, а также ранние стихи и некоторые фрагменты, опубликованные после смерти Толкина, дают более полное представление о внутренней жизни писателя, нежели его монументальные труды.
Автобиографическая аллегория № 1: «Лист кисти Ниггля»
Создается впечатление, что Толкин опубликовал «Лист кисти Ниггля» чуть ли не по своей собственной прихоти. Шестого сентября 1944 года к нему обратился редактор журнала «Даблин Ревью» (почему — неизвестно) с просьбой написать рассказ, который помог бы журналу «деятельно выражать гуманизм католической веры». Толкин отправил ему «Лист кисти Ниггля» 12 октября — по его меркам это практически моментальный ответ. Такое могло произойти только в одном случае — если этот текст был уже написан, причем, вероятно, довольно давно.
В своей «Биографии» Хамфри Карпентер предполагает, что автор дописал этот рассказ незадолго до отправки, выплеснув в нем свое «отчаяние», вызванное неспособностью закончить работу над «Властелином колец». Однако представляется более вероятным, что Толкин сочинил его лет за пять до этого, прямо перед началом Второй мировой войны. Впрочем, вполне возможно, поводом для создания рассказа действительно послужило то, что автор «переживал» насчет «Властелина колец» (см. «Письма», № 98). В своем «Вступительном слове» к книге «Дерево и лист» (1964) Толкин сам сообщил, что однажды утром проснулся — и вся вещица «в голове моей была практически готова», и что «понадобилось только несколько часов на то, чтобы перенести ее на бумагу — а потом переписать набело».
По словам автора, одним из источников вдохновения стала печаль или гнев по поводу судьбы конкретного дерева, «раскидистого тополя», который его хозяйка «ни с того ни с сего обкорнала и изуродовала — не знаю, что на нее нашло». Но нетрудно увидеть и другие, более личные мотивы для той тревоги и вызова, которые Карпентер совершенно верно уловил в его работе. Рассказ в общем и целом имеет отношение к «гуманизму католической веры», так что заказу редактора вполне соответствует, но в то же время в нем есть и личная апология, и самокритика, выраженные, как часто делал Толкин (несмотря на все его уверения, см. выше стр. 270), в виде строгой, или «справедливой», аллегории.
Аллегорический смысл заметен уже в первом предложении:
Жил-был однажды Ниггль, человек маленький, и предстояло ему отправиться в дальний путь[107].
Автор не объясняет, зачем герою надо было куда-то отправляться и как он об этом узнал. Но значение фразы не вызывает никаких сомнений. «Предсмертная песнь», написанная Бедой Достопочтенным на древнеанглийском языке, на изначальном нортумберлендском диалекте, начинается словами «Fore thaem neidfaerae» («(Be)fore the need-fare» / «Прежде чем отправиться в предстоящий путь»). Need-fare, или need-faring, — это необходимое путешествие, то, которое предстоит совершить, и, как заявляет Беда, оно начинается в deothdaege (день смерти). Так что путь, в который должен отправиться «Ниггль, человек маленький» — да и все люди, — это смерть. Этот образ одновременно «древнее здешних гор», совершенно современен и очень хорошо знаком. Это самая простая часть уравнения в развернутой аллегории.
Но если в этот путь предстоит отправиться каждому, то почему главного героя зовут Ниггль, а не, например, Всякли? В Оксфордском словаре приведено очень подходящее определение глагола to niggle — «заниматься… пустяками, возиться, работать неэффективно… тратить слишком много времени и сил на мелочи; придираться к пустяковым деталям». В этом пороке Толкина точно можно было упрекнуть. Пристрастие к мелочам очень заметно в публикациях, увидевших свет уже после его смерти, например в издании «Финна и Хенгиста» 1982 года под редакцией Алана Блисса, который опирался на заметки Толкина. Учитывая, что это всего лишь вторая публикация Толкина, посвященная «Беовульфу», и что первая до сих пор является самым авторитетным и цитируемым разбором поэмы, может показаться удивительным, почему работа «Финн и Хенгист» не оказала никакого влияния на научное сообщество и никто на нее никогда не ссылается. Однако читать ее очень трудно: она перегружена подробностями и не сразу поддается пониманию. Многие из примечаний Кристофера Толкина к некоторым разделам «Истории Средиземья» производят похожее впечатление: по-видимому, его отец постоянно возился с мелочами (или «пустяковыми деталями», как они названы в Оксфордском словаре) и в итоге так и не довел до конца большинство своих произведений (за исключением «Хоббита» и «Властелина колец»). Кропотливая работа с деталями во многом предопределила успех «Властелина колец» — надеюсь, мне удалось это показать в главах со второй по четвертую. Однако большая часть труда писателя пропала втуне.
В своих произведениях Толкин то и дело выводит пристрастие к мелочам в качестве порока: например, Садор в книге «Нарн и Хин Хурин» «все возится с какими-то безделушками» (см. «Неоконченные предания Нуменора и Средиземья»). Толкин знал об этом своем недостатке и был готов в нем признаться («Я ведь от природы придира, увы!» — написал он Рейнеру Анвину в 1961 году). Поэтому, хотя «дальний путь», в который предстояло отправиться Нигглю, — смерть, этот персонаж символизирует не всякого человека, а именно Толкина.
Ниггль — художник, а Толкин, разумеется, писатель (главным образом). Впрочем, рисунки самого Толкина оказались на удивление удачными, и многие из них вошли в изданный в 1979 году сборник «Картины Дж. Р. Р. Толкина» (Pictures by J. R. R. Tolkien), однако почти все они представляют собой иллюстрации к его собственным текстам. Но вернемся к Нигглю. Насколько хорошим художником он был? Это один из двух основных вопросов, которые поднимаются в рассказе со второго по пятый абзац, и ответить на него не так-то просто. Он однозначно был «не очень преуспевающим», отчасти из-за того, что «он ведь был из тех художников, кому листья удаются лучше, чем деревья». Но «одна картина особенно не давала ему покоя»: сначала это был просто «лист на ветру», но вскоре он превратился в «дерево» — нет, даже в «Дерево». Вокруг него «стала прорисовываться земля, вдали зашагал лес и выступили горы со снежными вершинами».
Если перенести это описание с Ниггля на Толкина, все складывается. Толкин начинал с коротких стихотворений, таких как «Сказание об Эаренделе», написанное в 1914 году (так сказать, листья); из них выросли пояснительные повествования (такие как долго не публиковавшаяся «Книга утраченных сказаний» или «Квента Сильмариллион»); по мере их написания «стала прорисовываться земля» (см. рассказ о ранних этапах работы над «Властелином колец» на стр. 134–141); и уже даже «зашагал лес» (онты). Слова «у Ниггля пропал интерес к другим своим вещам: он их бросал или брал и прибивал по краям к большой картине» можно соотнести с такими решениями, как включение в том «Хранители» стихов из «Приключений Тома Бомбадила», написанных в 1934 году (см. выше стр. 134). В одной из предыдущих своих работ я выдвинул предположение о том, что «листом» был «Хоббит», а «Деревом» — «Властелин колец». Однако затем у меня появились сомнения в связи с постоянным появлением неопубликованных работ, которые показывают, что две главные книги Толкина были созданы на относительно позднем этапе. Теперь приходится прийти к более расплывчатому выводу о том, что «большая картина» Ниггля, существовавшая лишь в его воображении, — это нечто вроде завершенной и связной полной истории Арды от ее Сотворения до конца Третьей эпохи.
