«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
В конце своего письма Кудинов желает Шолохову «здоровья и много лет прожить! И в горной дубовой тайге, за озером и Доном ландыши срывать, но мясной продукт не употреблять! Пелагея Ив. Кудинова 18 лет преподает русский язык. Вам и всему семейству наш земной поклон»176.
Судя по письмам Набойщикову, на сердце Кудинова лежала, конечно же, тяжелая обида за горькие годы эмиграции и сталинских лагерей. «Вы, Григорий Юрьевич, читали “Тихий Дон”. Вот и причина познакомиться мне с Сибирью, — пишет он своему корреспонденту. — В 1944 году при проходе русских войск через Болгарию пришли в квартиру, ограбили, потаскали по Западу, а после в Москву, а в Москве военный трибунал, не находя вины, судить отказался, а Берия и Сталин наложили свое “вето” на 10 лет». И там же: «Вы спрашиваете, как я живу (сейчас). Живу я, как живут скитники безродные, беспризорные, бездомные, на гумне ни снопа, в закромах ни зерна, на дворе по траве хоть шаром покатись. Восемь лет работал я в чужой стране в колхозе, а теперь устарел, 70 лет, и живу без работы, в одной комнатушке в нижнем этаже, как волк в берлоге... Вот жизнь пелигримма» (здесь и далее сохраняется орфография подлинника). Бедность его доходила до такой степени, что иногда не на что было послать письмо: «Перешлю после, т. е. когда буду иметь гроши. Сейчас я беден и бедность грызет меня уже сорок лет».
Но удивителен и непостижим русский человек! Несмотря на все пережитые и перенесенные страдания, на сломанную, пущенную по ветру жизнь, попавшую под жернова истории, Павел Назарович Кудинов не перестает говорить о любви к родной стране и своему народу, «Григорий Юрьевич! — обращается он в одном из первых писем к своему корреспонденту. — Не думайте, что П. Н. Кудинов одиннадцатилетнюю размотал катушку и после этого стал зол как тигр против Советского Союза и русского народа! О, нет! Может быть недалеко то время, я с супругой увидим родной казачий край и обновленную Россию и свободный русский народ...»
С горьким чувством Кудинов пишет о своей эмигрантской судьбе: «Мы, эмигранты, с тяжестью в душе и со слезами по родине, по родной семье ушли в далекие царства и стали скитниками» (это слово для Кудинова, несомненно, — производное не столько от слова «скит», сколько от слова «скитаться»), но — «глядите да не подумайте о том, что мы, эмигранты, враги Советского Союза и народа! О, нет!»
Этот сложный клубок противоречивых чувств — боли и любви — в душе донского казака Павла Назаровича Кудинова, в прошлом — руководителя восстания, а позже — зэка советского ГУЛАГа, «скитника-пилигрима», нищего эмигранта отражается в его письмах к Набойщикову.
Приведем ответ П. Н. Кудинова Г. Ю. Набойщикову на его первое письмо:
«Многоуважаемый Григорий Юрьевич! Бонжур!
Письмо Ваше от 9/3 1963 года мною получено. Благодарю Вас, живущего в далекой стране — в стране, в которой я побывал 11 лет, подаренных мне богами Советского Союза Берией и Сталиным, угробивших миллионы русского народа в тайге, в далекой Сибири.
Как нужно понимать, Вы интересуетесь легендарной историей события — восстания донских казаков в 1919 году. Это событие написано писателем Михаилом Александровичем Шолоховым в книге “Тихий Дон”, которую, наверно, читали и Вы. Содержание книги верное и изумительно похвальное, которое оправдывает писательский талант, которым следует восхищаться».
Невзирая на крайнюю неуклюжесть этих выспренних слов, их искренность и убежденность очевидны.
Из переписки П. Кудинова с Набойщиковым выясняется, что Прийма был первым и единственным литератором, в России ли, в эмиграции, кто за все годы жизни Кудинова обратился к нему с вопросом о Вёшенском восстании. И это еще один аргумент в споре об авторстве «Тихого Дона». Если бы авторство романа принадлежало представителю белого движения, этот писатель никак бы не мог обойти оставшегося в живых и находившегося в эмиграции руководителя восстания, не обратиться к нему с вопросами — устно или письменно. Но за все десятилетия ни к Кудинову, ни к другим донским казакам-эмигрантам, так же, впрочем, как и к жителям Вёшенской и шире — всего Верхнего Дона, никакой заинтересованности ни с чьей стороны, кроме Шолохова, проявлено не было.
Вот почему так тронуло поначалу Кудинова обращение Приймы. В ответ на просьбы выслать материалы, посвященные Верхнедонскому восстанию, он отвечал Набойщикову: «Материал — это Кудинов, исторические материалы во мне. И материал — я, пока жив», — имея в виду, что его память — лучший источник по истории восстания верхнедонцов. Вне всякого сомнения, если бы, к примеру, тот же есаул Родионов, живший в 20-е годы в Берлине, имел хоть какое-нибудь отношение к написанию романа, он не мог обойти вниманием Павла Кудинова, являвшегося кладезем информации. Тем более что и искать его было не надо: он был широко известен. Однако только после статьи К. Приймы, опубликованной в болгарской печати, начал проявляться скромный интерес к Кудинову. Он пишет Набойщикову о некоем журналисте, — «болгарин молодой — лет 25», — который побывал у него и, «желая написать обо мне статью, попросил у меня снимку». Кудинов доверился ему «и дал ему фото» в форме военных времен. Написал ряд писем с просьбой вернуть, но вот прошло уже пять месяцев — «тот жулик молчит и молчит».
После публикации статьи Приймы в «Литературной газете» Кудинов безуспешно пытался привлечь внимание к Верхнедонскому восстанию и даже сам предложил прислать в редакцию «Литературной газеты» «имеющийся материал» о восстании Верхнего Дона. В свойственной ему манере он рассказывает Набойщикову, что «директор “Литературной газеты” схватился за этот случай: прислать ему для рассмотрения какими-то большими советскими верблюдами. И тем дело кончилось». Ответа из газеты не последовало.
Павел Кудинов понимал историческое значение уникальной информации, своих знаний о судьбах донского казачества в эпоху революции и Гражданской войны, основанных на личном опыте, и стремился передать их в Россию. Тем более, что опубликованный в Праге в 1931—1932 году его «исторический очерк» в 50-е годы все еще был неизвестен в его родной стране. Ему казалось, что со смертью Сталина и начавшейся «оттепелью» пришло, наконец, время, когда он сможет рассказать русским людям всю правду о самом главном событии в его жизни — восстании верхнедонцов — и о том, как оно изображено в «Тихом Доне».
Вот почему для Павла Назаровича Кудинова был праздником тот телефонный звонок из Ростова-на-Дону К. И. Приймы, как и его статья — первое доброжелательное слово правды о нем, напечатанное в родной стране, — если бы не досадная ошибка с «княгиней Севской», которую он счел «провокацией». Столь болезненная реакция Кудинова на эту ошибку объясняется, видимо, тем, что, напуганный горьким опытом жизни, он боялся, что Пелагею Ивановну, якобы скрывавшую свое княжеское происхождение, и к тому же — жену бывшего белогвардейского офицера, только что вернувшегося из советских лагерей, в социалистической Болгарии уволят с работы и они останутся без куска хлеба.
Кудинов так описывал новое свое несчастие в письме Набойщикову: «Моя супруга — дочь простого казака-работника, окончившая 8 классов гимназии на Дону, а в Болгарии, выдержав государственный экзамен и получив государственный Диплом, приобрела высшее образование, и, как лучшая в Болгарии учителька по русскому языку, вот уже 18 лет преподает русский язык в гимназии. А Прийма провоцировал в той статье, которую Вы имеете, что она княгиня Севская...» и поэтому ее «Министерство культуры и просвита увольняет от службы»...
Опасения Павла Кудинова были небезосновательны. Переписка Приймы с белоэмигрантом, бывшим руководителем Верхнедонского восстания П. Н. Кудиновым и после XX съезда партии, в пору либеральной «оттепели», находилась под присмотром как советских, так и болгарских спецслужб. И, как выяснилось из беседы Набойщикова с одним из офицеров наших спецслужб, «болгарские товарищи не хотят доверять жене белогвардейца преподавание русского языка». Под ударом оказался и сам Набойщиков. Его переписка с белогвардейцем Кудиновым, как он считает, также не прошла незамеченной для наших органов. Почувствовав опасность, он прервал переписку с Кудиновым, так и не получив от него обещанных материалов по Верхнедонскому восстанию.
