Французский «рыцарский роман» - Михайлов Андрей Дмитриевич (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗
С.-Э. Пиккфорд, изучивший судьбы артуровского романа на исходе средневековья, отметив, что рыцарский роман оказал значительное влияние на известное возрождение куртуазных идеалов в определенных слоях общества той поры, писал: «Читателю конца средних веков нравр1лся, думается, роман, по своей форме менее обширный, чем «Ланселот в прозе». Он предпочитал следить лишь за одним эпизодом, эпизодом достаточно законченным, завершенным, растолкованным» [157]. Т. е. тенденция эволюции романной формы была вполне определенной: роман шел к большей сжатости, большей мотивированности сюжетных положений, большей сконцентрированности фабулы вокруг одного важнейшего эпизода, большей выраженности развязки. Как полагал П. Зюмтор[158], это была эволюция от романа к новелле.
Итак, на исходе средневековья началось стремительное разложение старых циклов. Не только от них отделялись автономные, «маргинальные» произведения, но и сами эти циклы начинали дробиться, и отколовшиеся части автономизировались — сначала в рукописной традиции, которая вскоре была подкреплена опытом книгопечатания.
В нашем изложении прозаический роман на артуровские сюжеты закономерно занял очень много места. Он действительно был наиболее популярным и репрезентативным. Но он был не единственным романом в прозе. Нельзя не упомянуть еще об одном романном цикле, изучение которого по сути дела совершает лишь первые шаги. Мы имеем в виду обширную серию романов, связанных с индо-европейской легендой о семи мудрецах.
Французский стихотворный «Роман о семи римских мудрецах» сложился, по-видимому, еще в третьей четверти XII в. (сохранилось две его редакции). Строго говоря, это произведение нельзя рассматривать как памятник того повествовательного жанра, которому посвящена наша работа. Он по типу близок так называемой обрамленной повести: основная интрига (самооправдание царского сына, обвиненного похотливой мачехой) оттеснена долгими рассказами семи мудрецов, притчи которых должны раскрыть коварство и хитрость женщин и т. д.
В XIII в., во второй его половине, роман был пересказан прозой и вызвал многочисленные продолжения, сложившиеся в цикл. Строился он по принципу генеалогической циклизации. В «Романе о семи мудрецах» фигурирует один из этой семерки — Катон. Следующий роман серии («Роман о Марке римлянине») посвящен его сыну, приближенному императора Диоклетиана. Марк женится на Лаурине, дочери византийского императора Отопа. У них рождается сын Лаурин. Ему посвящен «Роман о Лаурине». Лаурин в свою очередь женится на дочери царя Фригии, и у него родится сын Кассидор, юным годам которого посвящен «Роман о Кассидоре». Среди детей Кассидора выделяются два сына (от разных браков): Элькан и Пельярмин. Каждому из них также посвящено по роману («Роман о Пельярмине» еще не издан; не издан также и последний роман цикла — «Канор»).
Вся эта серия романов — псевдоисторическая. Хотя протагонистами произведений оказываются византийские и римские императоры, короли Испании, Арагона, германские герцоги, их придворные и т. д., к реальным историческим личностям они отношения не имеют. Действие этих книг разворачивается во многих уголках средневековой Европы — в Византии, Греции, Италии, Германии, Провансе, Испании, даже далекой Британии, а также на Ближнем Востоке (Галилея). Этот широкий географический фон отразил, несомненно, расширение горизонтов, вызванное крестовыми походами.
Структура «романа-истока» как типичной обрамленной повести в следующих частях цикла предстает значительно трансформированной. Показательно в этом отношении построение «Романа о Кассидоре».
Этот молодой византийский император воспитан как истинный рыцарь (но заметим тут же, что чисто рыцарские подвиги, в духе авантюрного рыцарского романа, в этом произведении ему не предстоят), и по совету придворных он решает жениться. Правда, по пророчеству мудрецов из-за этого брака должны погибнуть двенадцать византийских принцев, и эти последние, естественно, стремятся женитьбе императора помешать. В Галилее
Кассидор попадает ко двору местного царя Эдипа, жена которого Эрга и дочь Элькана страстно влюбляются в юношу. Любовь девушки описана лирично, любовь матроны — с комическими деталями. Происходят забавные недоразумения; внимание Кассидора к Элькане вызывает бешенную ревность Эгры, устраивающей специальное придворное заседание, на котором должен решиться вопрос, чья любовь предпочтительнее — опытной женщины или неискушенной в любовных утехах девушки. Но юный принц не делает выбора. Он куда более увлечен ратными забавами: как раз в это время разворачивается осада Тибериады, что дает возможность автору нарисовать несколько внушительных батальных сцен (впрочем, довольно шаблонных, в духе французских переложений античных эпопей, и несомненно под влиянием этих переложений). По возвращении в Константинополь Кассидор видит вещий сон: ему является прекрасная юная девушка (это Элькана, но он ее не узнал) и возбуждает в нем внезапную пылкую любовь. Но так как юноше не совсем ясно, что за красавица явилась ему во сне, он принимает решение отправиться на ее розыски. Принцы стремятся его задержать, рассказывая какую-либо новеллу-притчу. Иногда они рассказывают ее от своего имени, но чаще — приняв чужой облик, прикинувшись торговцем, стариком-паломником, нищим и т. п.
Тематика этих вставных новелл очень разнообразна; в основе многих лежит сказочный или басенный восточный материал, других — бытовой анекдот (опять-таки восточного происхождения), третьих — мотивы западноевропейской куртуазной литературы (в одной, например, новелле рассказывается о «короле страны Логр») и т. д. Бытовой элемент соседствует в этих рассказах с фантастикой, а грубоватый комизм — с возвышенными куртуазными идеями. Отметим, что в этом романе «обрамляемое», т. е. вставные новеллы, очень тесно связаны с рамкой и носят несомненно подчиненный характер (чего не было в восточных аналогах этой «обрамленной повести», скажем, в «Панчатантре», «Двадцати пяти рассказах Веталы» и т. д.[159]). Здесь эти рассказы строго функциональны и именно они, а не обрамление, не «рамочная» история, носят дидактический характер.
Совершенно очевидно, что не эти новеллы-притчи, а основной сюжет составляет содержание книги, хотя вставные новеллы и занимают большую часть текста романа (по нашим приблизительным подсчетам они занимают более 40 глав из 71, составляющей книгу). Отметим также, что эти вставные эпизоды распределяются не равномерно по всему повествованию, а группируются в узловых, наиболее напряженных точках сюжета. Так, кроме уже указанного момента (решения героя жениться), серия вставных новелл помещена в конце романа, где рассказывается, как император хочет казнить 12 принцев, интриговавших против его молодой жены Эльканы, ложно обвинивших ее в измене (путем подмены писем, совсем как в ряде памятников стихотворного романа, с которыми мы столкнемся в следующей главе). Семь мудрецов, рассказывая назидательные истории, пытаются отговорить императора от совершения жестокой казни, тогда как юный Элькан, его сын, своими притчами побуждает наказать предателей (их в конце концов сжигают). Если в классической «обрамленной повести» вставные новеллы образовывали замкнутые цепи и даже составляли многоступенчатую структуру с последовательным подчинением (композиция «выдвижных ящиков»), то в нашем романе этого нет. Здесь вставные новеллы автономны, они четко разбиваются на пары, связанные противопоставлением на дидактическом уровне.
Повествование в «Романе о Кассидоре» однолинейно. Оно не знает переплетения эпизодов, как в прозаическом романе на артуровские сюжеты. Так было и в традиционной «обрамленной повести». Дальнейшее разложение ее структуры и подчинение повествования нарративным моделям артуровского романа мы находим в следующей части цикла — в «Романе об Элькане». Во-первых, мы обнаруживаем здесь лишь одну в полном смысле слова вставную новеллу, т. е. такую, которая никак не связана с сюжетом и несет назидательную функцию. Другие рассказы персонажей (а таких рассказов совсем немного) — это либо рассказ о прошлом, объясняющий ситуацию, в которую попал протагонист, либо заведомо ложные сообщения — опять-таки о якобы прошлых событиях, — чтобы спровоцировать его на какой-либо поступок.
