«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
В книге Г. С. Ермолаева «Михаил Шолохов и его творчество» сообщается, что во время Вёшенского восстания в 1919 году Харлампий Ермаков помог выйти на свободу арестованному повстанцами Петру Громославскому, — по просьбе его дочери Марии, будущей жены Шолохова. Об этом ему написала в своем письме из Вёшенской 16 апреля 1998 года Н. Т. Кузнецова24, дочь первого учителя Шолохова Т. Т. Мрыхина, сотрудник Шолоховского музея в Вёшенской, как никто знающая историю этих мест.
Заступничество земляков дало результат: 19 июля 1924 года Харлампий Ермаков был отпущен из тюрьмы на поруки, а 29 мая 1925 года его «Дело» было прекращено за «нецелесообразностью»25.
И хотя после выхода его из тюрьмы следствие продолжалось еще десять месяцев — до конца мая 1925 года — можно себе представить, с какой радостью встретили Харлампия Ермакова добившиеся его освобождения жители хутора Базки и всей Вёшенской округи.
МИХАИЛ ШОЛОХОВ И ХАРЛАМПИЙ ЕРМАКОВ
Взаимоотношения Шолохова и Ермакова, на наш взгляд, — коренной вопрос для прояснения проблемы авторства «Тихого Дона».
Нет сомнения, что столь заметную личность в Вёшенской округе знали многие. Знали Ермакова и родители Шолохова. Не мог не знать его и Михаил Шолохов.
Собирая материал для романа о судьбе казачества в революции, он не мог обойти столь яркую и широко известную в его родных краях фигуру, как только что вернувшийся из заключения кавалер четырех Георгиев за империалистическую, комдив в пору Вёшенского восстания и комполка в Конармии Буденного.
Подтверждение того, что их встречи имели место и произвели на Шолохова глубокое впечатление, — появление в главах «Тихого Дона», написанных в 1925 году, Абрама Ермакова. Как мы убедились, не только фамилия главного героя, но и его портретная характеристика, черты характера восходят к той же фигуре, которая станет прототипом Григория Мелехова — к Харлампию Ермакову.
Однако Шолохов впоследствии отказывается от намерения дать своему герою фамилию Ермаков. Думается, одной из причин было то, что писатель — вполне справедливо — счел неразумным столь тесно и открыто — фамилией — связать героя своего романа с Харлампием Ермаковым. Шолохов не раз подчеркивал, что Григорий Мелехов — характер обобщенный, тип времени, а не сколок с конкретного лица. Чтобы оттенить этот момент, он и ввел в действие романа Харлампия Ермакова как реальное действующее лицо.
Но это — не единственная причина. Вряд ли случайно Шолохов долгое время вообще избегал говорить о Харлампии Ермакове как о прототипе Григория Мелехова. И связано это, думается, прежде всего, с его трагической судьбой.
Первое упоминание об этом человеке в связи с «Тихим Доном» прозвучало в 1940 году в беседе писателя с И. Экслером, да и то скорее ради опровержения мысли о том, что Харлампий Ермаков — прототип Григория Мелехова, чем для ее утверждения. «Было бы ошибкой думать, что Шолохов, живущий в станице Вёшенской, описывает своих героев, действующих на Дону, вблизи той же станицы, просто с натуры. Да, существовал казак Ермаков, внешнюю биографию которого Шолохов частично дал в Григории Мелехове. Рассказывают, что дочь этого Ермакова и посейчас учительствует в Базковском районе. Она смуглая, с черными как смоль волосами, вся в отца... Но из этого еще ничего не следует»26, — заключает журналист.
Такую позицию, к сожалению, наше шолоховедение занимало долгие годы, а «антишолоховедение» занимает и до сих пор. Ни в одной из заметных книг довоенных и послевоенных лет, посвященных М. А. Шолохову и его роману «Тихий Дон» (В. Гоффеншефер «Михаил Шолохов. Критический очерк» (М., 1940); И. Лежнев «Михаил Шолохов» (М., 1948); Ю. Лукин «Михаил Шолохов. Критико-биографический очерк» (М., 1955); Л. Якименко «“Тихий Дон” М. Шолохова» (М., 1954), В. В. Гура, Ф. А. Абрамов «М. Шолохов. Семинарий» (Л., 1962)), нет даже упоминания о Харлампии Ермакове как прототипе Григория Мелехова!
Да и сам писатель долгие годы, практически до XX съезда партии, избегал говорить о прототипах героев «Тихого Дона» и, в частности, Григория Мелехова.
В декабре 1939 года, когда была завершена четвертая книга романа, на вопрос в ту пору ростовского корреспондента «Комсомольской правды» Анатолия Калинина имеют ли герои романа прототипов, Шолохов ответил: «И да, и нет. Много, например, спрашивают о Григории Мелехове. Скорее всего это образ собирательный»27.
В 1951 году на встрече с болгарскими писателями Шолохов несколько изменил свою позицию и приоткрыл завесу в вопросе о прототипах, признав: «Если говорить о романе “Тихий Дон”, то действительно, Григорий Мелехов имеет своего прототипа»28.
Однако в доверительных беседах еще до войны и в первые послевоенные годы Шолохов называл имя главного прототипа Григория Мелехова. Так, критик-правдист И. Лежнев в своей книге «Путь Шолохова», изданной в 1958 году, пишет, что когда в 1936 году Шолохов приезжал в Москву в связи с публикацией в «Правде» отрывков из романа, он рассказывал ему о казаке Ермакове, отдельные черты личности и биографии которого отразились в образе Григория Мелехова.
«Ермаков, — говорил Михаил Александрович, — был рядовым бойцом-кавалеристом казачьей части в первую мировую войну. За боевые подвиги получил полный комплект георгиевских крестов и медалей. В 1917 году сочувствовал революции, потом переменился, играл видную роль в Вёшенском восстании. После разгрома Деникина вступил в Первую Конную, был командиром, отличился. Я видел у его родственников снимок группы кавалеристов во главе с Буденным. Там был и Ермаков. Бережно показывали его родственники серебряное оружие, шашку, которой его наградил за доблесть Буденный»29.
Этот первый более или менее подробный рассказ Шолохова о Ермакове полностью совпадает с той информацией о нем, которая хранится в «расстрельном» «Деле», а кое в чем и дополняет его. Это говорит о достаточно близком знакомстве писателя не только с самим Ермаковым, но и с членами его семьи, которые показывали ему — по всей вероятности, уже после ареста Ермакова — и его фотографию с Буденным, и серебряное оружие, полученное им в награду от командарма.
И. Лежнев рассказывает в своей книге, что когда он спустя некоторое время приехал в Вёшенскую, то познакомился с дочерью Ермакова — учительницей хуторской школы, которую он именовал Пелагеей Евлампиевной30. И. Лежнев перепутал имя Ермакова, полагая, что его зовут Евлампий. Дочь Ермакова рассказала ему и о фотографии: «У нас до 1933 года была фотография. Там сидит Буденный и вокруг него, в числе других — мой отец»31.
Следующее свидетельство М. А. Шолохова о Харлампии Ермакове относится к июню 1947 года, когда у него в Вешках побывал литературовед В. Г. Васильев из Магнитогорского педагогического института и записал с ним беседу, которую писатель завизировал. На вопрос о прообразах героев «Тихого Дона» писатель ответил: «В романе нет персонажей, которые были бы целиком списаны с отдельных лиц. Все образы романа — собирательные и, вместе с этим, в отдельных образах есть черты людей, существовавших в действительности. Так, в образе Григория Мелехова есть черты военной биографии базковского казака Ермакова. В облике Мелехова воплощены черты, характерные не только для известного слоя казачества, но и для русского крестьянства вообще. Ведь то, что происходило в среде донского казачества в годы революции и Гражданской войны, происходило в сходных формах и в среде Уральского, Кубанского, Сибирского, Семиреченского, Забайкальского, Терского казачества, а также и среди русского крестьянства. В то же время судьба Григория Мелехова в значительной мере индивидуальна»32
Фотография М. А. Шолохова с дарственной надписью В. Кудашеву. 1930-й г.
— В народе, — ответил Шолохов. — Григорий — это художественный вымысел. Дался он мне не сразу. Но могу признаться теперь, что образы Григория, Петра и Дарьи Мелеховых в самом начале я писал с семьи казаков Дроздовых. Мои родители, живя в хуторе Плешакове, снимали у Дроздовых половину куреня <...> В разработке сюжета стало ясно, что в подоснову образа Григория характер Алексея Дроздова не годится. И тут я увидел, что Ермаков более подходит к моему замыслу, каким должен быть Григорий. Его предки — бабка-турчанка, — четыре Георгиевских креста за храбрость, служба в Красной гвардии, участие в восстании, затем сдача красным в плен и поход на польский фронт, — все это меня очень увлекло в судьбе Ермакова. Труден у него был выбор пути в жизни, очень труден. Ермаков открыл мне многое о боях с немцами, чего из литературы я не знал... Так вот, переживания Григория после убийства им первого австрийца — это шло от рассказов Ермакова. И баклановский удар — тоже от него...
