Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье - Шиппи Том (полная версия книги .txt, .fb2) 📗
И наконец, в-третьих, — и Гэндальфу приходится отстаивать это убеждение, несмотря на сопротивление участников Совета у Элронда, — Кольцо нельзя просто не использовать, отложить куда-нибудь или выбросить. Его необходимо уничтожить, и сделать это можно только там, где его изготовили, — в Ородруине, Роковой Расселине.
Эти утверждения определяют развитие сюжета. Как часто отмечалось, это уже не поиски, а нечто прямо противоположное: цель героев не в том, чтобы что-то найти или вновь обрести, а в том, чтобы отвергнуть и разрушить. И полумер здесь быть не может, какими бы привлекательными они ни казались. Кольцо не могут взять ни Гэндальф, ни Галадриэль, а если бы его отвезли в Гондор, как хотели Боромир и Денэтор, это привело бы к катастрофическим последствиям. Можно сказать, что все это совершенно логично, если исходить из перечисленных постулатов, но сами утверждения Гэндальфа могут показаться спорными. Почему мы должны им верить? Однако даже те критики, которые под тем или иным предлогом придирались почти ко всему, что касается «Властелина колец», насколько мне известно, никогда не ставили под сомнение то, что Гэндальф говорит о Кольце. Это слишком правдоподобно, слишком знакомо. В это невозможно не поверить, имея за плечами весь горький опыт ХХ века.
Если свести воедино все три утверждения, высказанные Гэндальфом в начале книги, то современному и хоть сколько-нибудь эрудированному человеку наверняка придет на ум фраза «Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно». Этот афоризм сформулировал в 1887 году лорд Актон, хотя изначально он звучал не совсем так. На самом деле лорд Актон написал: «Власть имеет свойство развращать, а абсолютная власть развращает абсолютно. Великие люди почти всегда плохие люди…» Не думаю, что до 1887 года с ним многие бы согласились. В средневековом мире были жития святых, герои которых пользовались огромной и даже чудесной силой исключительно в благих целях; в средневековой истории, конечно, насчитывается немало злых правителей, но вряд ли найдутся признаки того, что они стали злыми, придя к власти (хотя в «Беовульфе» есть такие намеки). В целом люди, наверное, полагали, что злые властители были злы с самого начала, по самой своей природе. Ближе всего к высказыванию лорда Актона в древнеанглийском языке стоит пословица: «Man deÞ swa he byÞ Þonne he mot swa he wile» («Когда человек волен поступать так, как хочет, он поступает так, как велит его нутро»). Это означает, что власть проявляет характер человека, но не меняет его. Отчего же поменялось это представление?
Ответить на этот вопрос несложно, и ответ на него особенно ясно показывает, что Толкин не был таким уж отдельно стоящим писателем, каким его иногда представляют. Так, за шесть лет до начала публикации «Властелина колец» Джордж Оруэлл выпустил свою притчу «Скотный двор», которая, как известно, заканчивается провалом восстания животных, поскольку свиньи превратились в фермеров:
Они переводили глаза со свиньи на человека, с человека на свинью и снова со свиньи на человека, но угадать, кто из них кто, было невозможно[53].
Вопрос о том, кто именно изображен в сказке, вызывает яростные споры (никто не хочет видеть в ней себя), но это лишь подтверждает ее суть, которую выражает и Гэндальф: она про каждого из нас. Любой захват власти, насколько бы «крепок духом и чист в помыслах» ни был захватчик, заканчивается одинаково. Таково свойство власти. При этом публикация «Властелина колец» совпала по времени с появлением романов Уильяма Голдинга «Повелитель мух» (1954) и «Наследники» (1955), смысл которых автор для удобства комментаторов своего творчества изложил в более позднем эссе «Басня» (Fable), вошедшем в сборник «Горячие врата» (Hot Gates):
Должен сказать, если кто-нибудь, пройдя через эти годы [Второй мировой войны], не понял, что человек вырабатывает зло подобно тому, как пчела дает мед, то он либо слепец, либо глупец.
И вот английские мальчики-хористы, оказавшись на прекрасном необитаемом острове, додумываются до убийства, до принесения в жертву человека и создают самого «повелителя мух», Вельзевула; в «Наследниках» же наши предки-кроманьонцы истребляют мирных и дружелюбных неандертальцев, сочинив в оправдание своих действий дикие небылицы о том, будто бы те едят людей.
Можно добавить, что очень похожий, хотя и более сложный аргумент выдвинул и Т. Х. Уайт в еще одном великом фантастическом романе того десятилетия, «Король былого и грядущего», который, как и у Толкина, начался с детской книжки «Меч в камне» (1937), но писался еще дольше — полная, хотя и неоконченная версия увидела свет в 1958 году. Уайт заложил в свое произведение очень много смыслов, и немало из них вызывают сомнение, поэтому его нелегко резюмировать. Однако во всяком случае одно можно сказать с уверенностью: Уайт разглядел в человеке базовую потребность к уничтожению и выразил ее в своем опусе, который можно было бы назвать «Властелин колец nationibus in diro bello certantibus» («в эпоху страшной войны между народами»).
Мысль, которую настолько по-разному выразили Оруэлл, Голдинг, Уайт и еще несколько авторов послевоенных фантастических романов и притч, сводится к тому, что людям ни в коем случае нельзя доверять, особенно если они заявляют о своем стремлении изменить мир к лучшему. Главное разочарование ХХ века было связано с благими намерениями политиков, вымостившими дорогу в лагеря и на расстрельные полигоны. Потому-то слова Гэндальфа и звучат так убедительно почти для всех читателей, хотя они, повторю, тоже являются для Средиземья анахронизмом, и самым вопиющим, поскольку подобные взгляды появились лишь в современном мире.
Но соблюдает ли эти правила, положенные в основу книги, сам Толкин? Критики утверждают, что нет, — особенно Колин Мэнлоув, который посвятил нападкам на Толкина главу 5 своей книги «Современное фэнтези» (Modern Fantasy). Для начала следует признать, что некоторые персонажи действительно в тот или иной момент начинают проявлять признаки морального разложения, которого так опасается Гэндальф. Один из них — Бильбо: в главе 1 он разозлился на Гэндальфа за то, что тот пытался убедить его расстаться с Кольцом (даже не насовсем); потом, в главе «Нежданные гости», Бильбо попросил Фродо дать ему «еще раз на него взглянуть» и на мгновение предстал перед ним как «сморщенный карлик, глаза у карлика алчно блестели, а костлявые руки жадно дрожали». Второй — Исилдур, в чьем письме, найденном Гэндальфом в гондорских архивах, есть зловещая фраза: «Это — мое сокровище, хоть я и заплатил за него великой болью». Разумеется, к ним следует отнести и Горлума, который чувствует тягу к Кольцу на протяжении всей книги. Наконец, Боромир: он с самого начала сомневается в разумности уничтожения Кольца в Ородруине и в конце концов вызывает разброд среди Хранителей, будучи убежденным в том, что «людей с честными сердцами не испортишь». К этому моменту — ближе к началу последней главы «Хранителей» — в речи Боромира заметны все признаки, которых в ХХ веке научились опасаться: восхищение могуществом, даже если это «могущество Врага», восхваление «бесстрашных» и тут же — «безжалостных» как средства достижения победы и, наконец, возвеличивание себя до лидера, обладающего «великим могуществом», и неприкрытая угроза применения силы: «Ибо я гораздо сильнее тебя, невысоклик!» Даже Сэму, которому ненадолго пришлось взять Кольцо себе, в главе 1 книги VI мимолетно чудится нечто похожее — «Сэммиум Смелый, герой из героев», — и когда он медлит отдать Кольцо Фродо, тот, как и в случае с Бильбо, на мгновение видит в нем «гнусную маленькую тварь с горящими глазками, со слюнявой оскаленной пастью». На протяжении всей книги автор, в полном соответствии с утверждениями Гэндальфа, настойчиво повторяет: носить Кольцо опасно.
Но можно заметить, что Толкин допускает исключения из правила, которое сам же сформулировал. И Сэм, и Бильбо в конце концов отдают Кольцо, замешкавшись лишь на миг. Есть персонажи, которые вообще не выказывают желания взять его или присвоить: Мерри и Пин, Арагорн, Леголас и Гимли. Когда Хранители приходят в Кветлориэн, Галадриэль уже знает о Кольце и признается: «я хотела бы обладать» тем, что предложил ей Фродо. Ее посещает примерно такая же фантазия, что и Боромира и Сэма:
