«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
На титульном листе второй части романа в рукописи — запись тем же синим карандашом и так же крупно: «Окончена переработка 31 июля 1927 года». 13 октября 1927 года В. М. Кудашев пишет В. Д. Ряховскому: «у меня сейчас живет Шолохов. Он написал очень значительную вещь». Но как эту «вещь» напечатать?..
В ожидании решения судьбы романа Шолохов принимает предложение Н. Тришина и исполняет обязанности редактора литературного отдела «Журнала крестьянской молодежи». Как вспоминает сотрудник журнала Н. Стальский: «...Шолохов ежедневно приходил в редакцию — большую светлую комнату на Воздвиженке, читал рукописи, сдавал материал в очередной номер, беседовал с авторами, с художниками, участвовал в совещаниях, обсуждал номера, обдумывал очередные и т. д. Словом, трудился вместе со всеми»11.
Главный редактор «Журнала крестьянской молодежи» Николай Тришин пытался заполучить Шолохова в качестве штатного сотрудника редакции, начиная с 1926 года. Тогда Шолохов отказался и уехал на Дон писать роман.
В июне 1927 года, приехав на время в Москву, хлопоча за свой роман, Шолохов согласился временно заведовать литературным отделом журнала. А осенью 1927 года Шолохов принимает решение пойти работать в штат редакции журнала уже на более продолжительное время.
13 октября 1927 г. Шолохов пишет жене:
«...решаю поставить тебя в известность о делах не малых. Прежде всего: сегодня я утвержден отделом печати ЦК ВКП(б) на должность зав[едующего] лит[ературно]-худож[ественным] отделом ЖКМ. Тришин сам ходил туда, он часа четыре назад звонил мне по телефону и рассказал, что против моей кандидатуры не только не возражали, но приняли весьма благосклонно. Оказывается, знают нас там, к нашей радости. Колька 1,5 м[еся]ца никого не пускал на сию должность, ждал меня и дождался. Он уже получил из отдела печати на меня путевку, т. е. предложение о зачислении. Отец все вздыхал: “Езжай, хлопочи, а то не успеешь”. Нет, как видно, если нужен человек, то всегда успеешь. Хлопотать я не хлопотал, пришли и предложили, я взял и согласился. Толечко и всего. Теперь о материальной стороне: оклад 125—150 в месяц, разумеется + 50 обязательных приработка. Итого 200, или около.
Зачислен с 15 с/м (сего месяца. — Ф. К.). Послезавтра приступаю»12.
Видимо, Шолохов первоначально предполагал надолго остаться в Москве.
Однако уже 20 октября, неделю спустя, Шолохов в письме жене делится своими огорчениями и четко определяет сроки своего пребывания в столице. Огорчения связаны с тем, что он не может продолжать работу над романом:
«Сегодня я первый день провел на службе. Сейчас только что вернулся с трудового дня и сел тебе черкнуть о всем понемножку. Прежде всего о службе... В штаты зачислен я с 15 с/м., а работаю сегодня лишь. Сегодня получили выписку из постановления коллегии отдела печати ЦК, в которой черным по белому напечатано:
Слушали:
Предложение т. Стальского о
назначении т. Шолохова зав.
лит.-худ. отд. ЖКМ
Постановили:
Назначить т. Шолохова зав. лит.-худ. отд. и предложить редколлегии Крест[ьянской] газеты зачислить его в штат постоянных сотрудников.
Итак, поздравьте! Приступил уже к возложенным на меня обязанностям. Причем интересно то, что мою кандидатуру особенно горячо поддержал т. Ханин — зав[едующий] отделом печати ЦК ВЛКСМ. Он, оказывается, знает меня по моему творчеству.
А я, Маруся, признаться, и доволен, и... недоволен. Да, моя милая женка, так это. И недоволен работой, за которую иные все бы отдали (и которую не я просил, а мне предложили) не потому, что я излентяйничался, а потому, что чувствую, что сил не хватит делать сразу два больших дела — писать роман и ежедневно в течение 7 ч[асов] делать адскую работу, смотреть всякую чушь, которую сотнями шлют со всех концов Союза. Например, сегодня: я просмотрел около 20 рассказов и более 60 стихов, а сейчас вот сижу, обалдевший и нет и крохотной капли творческой потенции; писать уж сегодня я не в состоянии <...>
Я, знаешь ли, сразу подумал и, ей-богу, чуть не отказался, скрепясь, решил проработать зиму, а там видно будет»13.
И, действительно, зиму 1927—1928 гг., вплоть до мая, Шолохову пришлось провести, в основном, в Москве, соединяя заведование литературным отделом в «Журнале крестьянской молодежи» с работой над романом «Тихий Дон» и пробиванием его в печать.
Публикация романа в «Московском рабочем» затягивалась. Причину этого объяснил в своих воспоминаниях бывший сотрудник «Юношеского сектора» издательства «Новая Москва» А. М. Стасевич. Он писал:
«В конце 1927 года рукопись первых частей романа “Тихий Дон” поступила в редакцию. Но тут произошло затруднение. Юношеский сектор издательства “Московский рабочий” было решено вместе с его редакционным портфелем передать в издательство ЦК ВЛКСМ “Молодая гвардия”. При разделении возрастной тематики изданий, несмотря на то, что рукопись романа “Тихий Дон” уже поступила в издательство, согласно заключенному договору, и к ее рецензированию приступили, новое руководство <...> категорически стало возражать против оставления ее в своем редакционном портфеле. Что оставалось нам делать? Пришло на память внимательное отношение к молодому писателю со стороны А. С. Серафимовича при издании сборника “Донские рассказы”...
После просмотра рукописи А. С. Серафимович дал заключение издательству: “...немедленно печатать роман без всяких сокращений”»14.
А. М. Стасевич спрашивает: «Что оставалось нам делать?». Но кому — «нам»? Кто обращался к Серафимовичу с просьбой помочь в решении судьбы романа талантливого молодого писателя?
Конечно же, сотрудники юношеского сектора издательства «Новая Москва», влившегося в «Московский рабочий», — Посвянский, Стасевич. Роман поддержали и работники издательства «Московский рабочий», в которое влилась редакция издательства «Новая Москва». Это, прежде всего, Е. Г. Левицкая, сразу же оценившая масштаб дарования молодого автора и ставшая редактором романа, а также заведующая сектором художественной литературы А. Грудская, которая и передала роман Шолохова для первоначального чтения Е. Г. Левицкой (об этом — позже).
Воодушевленный поддержкой, Шолохов пишет жене 13 октября 1927 года:
«Милая моя жененка!
Военное счастье мне пока сопутствует! Сейчас кончил править третью часть <...>
О романе: сдал “Моск[овскому] раб[очему]” вчера 2 части, завтра отнесу 3-ю, ответ к 22 с/м (сего месяца. — Ф. К.) платят сейчас не 120 и не 130, а... 200—250 за лист. В том случае если возьмут, а я малешко надеюсь на это, 8—10 тысяч. Причем 1000 сейчас, а остальные не позже марта. Так примерно мы обусловили договорные условия. Но роман это вопрос 22-го числа, тогда о нем подробно, а сейчас что же ощупью. <...>
Нынче 2-й экземпляр отнес Серафимовичу, очень любезно принял, побалакали часа полтора. Он мне поможет. Замечательно милый человек; искренний такой, отзывчивый, внимательный.
Мой роман произвел в литературных кругах шумиху, шепчутся, просят читать, есть предложения печатать отрывки. Сдам в альманах 1 часть, лишние 500 р. к январю годятся. Вот, Маруська, какой размах и какие перспективы. Держись»15.
Нет сомнения, что такая уверенность молодого писателя в завтрашнем дне и в судьбе своего романа определялась тем именно, что второй экземпляр рукописи первых двух частей своего романа, сданных в «Московский рабочий», он, в соответствии с просьбой Посвянского и Стасевича, отнес Серафимовичу, с которым имел полуторачасовую беседу.
Неделю спустя, 20 октября, Шолохов пишет жене:
«... с романом вот как обстоит. Печатать будут, рвут его с руками. Читали на рабочем собрании и вот впечатление: член Редсовета изд[атель]ства, Маркович передал мне следующее: он взял все 3 части, собрал ребят из рабкоров и решили почитать с 7 до 10, а потом обсудить вещь. Начали читать, просидели до 3 ночи, причем — характерная мелочь — мать одного парня, старуха сидела до конца и все просила читать дальше. Один из парней остался у Марковича ночевать..., лег он, а Маркович еще дочитывал один уже 3-ю часть. И вот первым вопросом парня, когда он проснулся: “А что же дальше?” Понимаешь? Этот же Маркович говорит, что “Тихий Дон” — вторая вещь по занимательности и красоте за его издательскую практику (первой он назвал повесть одного молодого автора — моряка подводника “На глубине 220 метров”), но моя вещь гораздо сильнее и по значению, и по диапазону. Он говорит, что появление ее в печати будет событием... <...>
