«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Впоследствии Шолохов писал о Серафимовиче: «...Он первый сказал мне слово ободрения, слово признания...»51.
Серафимович стал не только другом, но и наставником, в известном смысле покровителем молодого донского писателя в столице. Он ввел его в литературные круги столицы, сблизил с редакцией газеты «Правда», что в последующем сыграло немалую роль в непростой судьбе Шолохова. Ответственным секретарем газеты «Правда» была в ту пору Мария Ильинична Ульянова, с которой Серафимовича связывали давние дружеские отношения. Они завязались еще в империалистическую войну на фронте, когда А. С. Серафимович и М. И. Ульянова работали санитарами во врачебно-продовольственном отряде в Галиции, организованном Обществом русских врачей имени Н. И. Пирогова52. Эта дружба питалась еще и тем обстоятельством, что в годы юности студент А. Попов (в будущем — писатель Серафимович) был арестован в связи с делом Александра Ульянова и в 1887 году выслан в Архангельскую губернию. Серафимович сохранил теплые отношения с Марией Ильиничной на всю жизнь. Отблеск этой дружбы распространился и на Шолохова, что немало помогло ему в начале литературного пути. О конкретных обстоятельствах знакомства молодого Шолохова с Серафимовичем и сестрами Ульяновыми будет рассказано в следующей главе.
«Донские рассказы», собранные в книгу, вышли в серии «Библиотека рабоче-крестьянской молодежи» в издательстве «Новая Москва» в начале 1926 года с предисловием А. Серафимовича, что сделало скромную книжку начинающего писателя значительным событием.
В своем предисловии Серафимович выводил молодого писателя за пределы чисто «крестьянской» литературы. Отдав должное его «образному», «цветному» языку, он напутствовал его в большую литературу. Особо он отметил «огромное знание того, о чем рассказывает. Тонкий, схватывающий глаз. Умение выбрать из многих признаков наихарактернейшие.
Все данные за то, что т. Шолохов развертывается в ценного писателя, — только учиться, только работать над каждой вещью, не торопиться»53.
В конце 1926 года в том же издательстве выходит вторая книга рассказов Шолохова — «Лазоревая степь». 9 декабря 1926 г. М. А. Шолохов пишет письмо из Вёшенской А. С. Серафимовичу:
«Уважаемый и дорогой т. Серафимович! Посылаю Вам книгу моих рассказов “Лазоревая степь”. Примите эту памятку от земляка и от одного из глубоко и искренне любящих Ваше творчество. В сборник вошли ранние рассказы (1923—24 гг.), они прихрамывают. Не судите строго. Рассказ “Чужая кровь” посвящаю Вам. Примите.
Попрошу Вас, если можно напишите мне Ваше мнение о последних моих рассказах: “Чужая кровь”, “Семейный человек” и “Лазоревая степь”. Ваше мнение для меня особенно дорого и полноценно...
Черкните хотя бы строчку.
М. Шолохов»54.
Письмо свидетельствует о глубоком уважении молодого писателя к признанному мэтру советской литературы и дискуссии между ними.
Во вступлении к рассказу «Лазоревая степь», давшему название всему сборнику, содержался ответ тем «рекрутам коммунизма», которые высокомерно третировали рассказы Шолохова, противопоставляя правде жизни умозрительные выспренние схемы. Это был не только ответ «оппонентам», но и своего рода творческое кредо автора, с которым он входил в литературу.
«В Москве, на Воздвиженке, в Пролеткульте на литературном вечере МАПП’а можно совершенно неожиданно узнать о том, что степной ковыль (и не просто ковыль, а “седой ковыль”) имеет свой особый запах, — писал Шолохов. — Помимо этого, можно услышать о том, как в степях донских и кубанских умирали, захлебываясь напыщенными словами, красные бойцы.
Какой-нибудь не нюхавший пороха писатель очень трогательно рассказывает о гражданской войне, красноармейцах, — непременно — “братишках”, о пахучем седом ковыле, а потрясенная аудитория, преимущественно милые девушки из школ второй ступени, щедро вознаграждают читающего восторженными аплодисментами.
Писатели-члены МАПП (московской ассоциации пролетарских писателей). Слева направо: первый ряд:
1. О. Грудская; 2. Неизв., 3. Неизв., 4. П. Г. Скосырев; второй ряд: 1. А. П. Селивановский, 2. И. С. Макарьев, 3. В. П. Ставский, 4. Ю. Н. Либединский, 5. В. М. Киршон, 6. Л. Л. Авербах, 7. Ф. И. Панферов, 8. А. А. Фадеев, 9. Н. М. Буачидзе; третий ряд: 1. А. А. Исбах, 2. Неизв., 3. Бела Иллеш, 4. Мате Залка, 5. В. В. Ермилов, 6. А. А. Сурков, 7. Г. М. Корабельников, 8. А. Н. Афиногенов; четвертый ряд: 1. Неизв., 2. О. Ф. Берггольц, 3. Фридман, 4. Неизв., 5. А. А Боровой, 6. С. Л. Кирьянов, 7. Неизв., 8. Неизв., 9. Неизв.
На самом деле ковыль — поганая белобрысая трава. Вредная трава, без всякого запаха. По ней не гоняют гурты овец потому, что овцы гибнут от ковыльных остьев, проникающих под кожу. Поросшие подорожником и лебедой окопы (их можно видеть на прогоне за каждой станицей), молчаливые свидетели недавних боев, могли бы порассказать о том, как безобразно просто умирали в них люди»55.
Это была та жизнь, которую Шолохов знал. И — любил. А потому уже в своих ранних рассказах он старался писать правду. И мучился, когда это у него не получалось. Даже яркий, самобытный талант, печатью которого с самого начала были отмечены его лучшие рассказы, далеко не всегда помогал ему преодолевать цензурные препоны. Ради того, чтобы пробиться в литературу, просто быть напечатанным, ему приходилось отбирать порой для своих рассказов, посвященных жизни донского казачества, сюжеты, которые не встречали бы противодействия со стороны тех, для кого само слово «казак» было ненавистным. Большею частью эти рассказы повествуют о той борьбе с бандами, которая велась на Дону в 1921—1922 годах, и лишь немногие касались восстания верхнедонцов в 1919 году. Некоторые рассказы страдали прямолинейностью, как того требовали ультрареволюционные догмы молодых пролетарских писателей, группировавшихся вокруг «Молодой гвардии» и «Октября». В условиях столь жесткого догматического давления Шолохову приходилось поступаться подчас и художественными решениями.
Но «классовый подход» к литературе, который властвовал в ту эпоху, не испытывал к автору никакой жалости. Вот почему Шолохову в самом начале его творческого пути приходилось порой идти на уступки жестким цензурным требованиям. Он был вынужден идти на них еще и из-за ужасающего безденежья. Оба письма М. Колосову — от 24 мая и 5 июня 1924 года — крик души о безденежье: «деньги нужны до зарезу»: не получив гонорара за рассказ, Шолохов не может даже выехать в Москву.
Чтобы не быть «белой вороной» в среде «молодогвардейцев», Шолохов в 1924 году предпринимает попытку вступить в комсомол. Это было ему необходимо для того, чтобы получить образование, пойти тем путем, которым шел его молодой рязанский друг Василий Кудашев: поступить на рабфак, а потом — в Университет.
Казалось бы, эта попытка была успешной. Однако, не тут-то было. 10 ноября 1924 года Шолохов пишет жене:
«Часа полтора назад приехали в Миллерово. Слезли на постоялом и я прямо пыхнул в Окр[ужной] Ком[итет] РЛКСМ. Тут сюрприз — оказывается, меня вышибли из Союза, в Миллерово есть по сему случаю извещение, которое (между прочим) не произвело на меня ни малейшего впечатления. Аттестат не стали свидетельствовать, ссылаясь на то, что гр-нам не членам Союза таких штук комсомол не должен выдавать, а могут такую “историю” выдать только в том случае, если это затребует учреждение. Посоветовали действовать через Московский Ком[итет] РЛКСМ, если это понадобится. Аттестат с резолюцией пересылают в Каргин. Ну, да и черт с ними, с сволочами! Обойдемся и без него, как и раньше обходились».
Сын Шолохова Михаил Михайлович так комментирует это письмо отца:
«Собираясь в Москве поступить на Рабфак, куда в то время некомсомольцев не принимали, отец то ли вступил в члены РЛКСМ, то ли успел лишь подать заявление об этом, не знаю, поскольку с отцом я на эту тему не разговаривал, а мать точно вспомнить не могла. При этом, как она рассказывала, одному из своих друзей он откровенно признался, с какой целью это делает. Тут же все стало известно местному комсомольскому “начальству”, и оно поспешило известить Окружком РЛКСМ, что Шолохов М. А. членом РЛКСМ не является»56.
