История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины - Рябинин Юрий Валерьевич (читать книги бесплатно .TXT) 📗
Московская школа Нагорного дала советскому спорту многих чемпионов и призеров различных международных и общесоюзных соревнований, летающих лыжников мирового уровня: Николая Каменского, Юрия Скворцова, Николая Шамова, Виктора Афанасьева, Валерия Рябинина, Михаила Пряхина, Юрия Крестова, Александра Иванникова и других.
Достаточно, например, сказать, что Николай Каменский стал призером чемпионата мира. Юрий Скворцов был четырехкратным чемпионом СССР. А Валерий Рябинин, многократный чемпион Москвы и призер первенств страны, несколько лет подряд входивший в сборную СССР, установивший как-то рекорд Большого Московского трамплина, впоследствии, будучи тренером, воспитал нескольких мастеров спорта, один из которых в наше время — в 2000-е годы — возглавляет национальную сборную России. А ведь это все следствие, отголоски деятельности В. Э. Нагорного. Его трудов. Его таланта.
Впрочем, перечисленные имена вряд ли теперь кому-то знакомы, кроме специалистов. А когда-то многочисленные поклонники этих лыжников съезжались со всей Москвы, чтобы увидеть выступление своих любимцев — Каменского, Скворцова, Рябинина, других — точно так же, как футбольные болельщики стремились попасть «на Яшина» и «на Стрельцова». Вообще, этот вид спорта благодаря своей бесподобной зрелищности был в Москве необыкновенно популярным. Прыжок с трамплина это же не только спортивное состязание, но в некотором смысле еще и представление — захватывающий рискованный трюк. И обычно на соревнования прыгунов собирались тысячи москвичей. На старых фотографиях запечатлен момент: зимние Ленгоры бывали порой просто-таки черны от зрителей. Несколько раз на таких соревнованиях присутствовал Н. С. Хрущев. Внизу, под горой, за забором базы ЦДКА, подгоняли друг к дружке два грузовика с опущенными бортами, покрывали их ковром и расставляли стулья. И вот с этого помоста первый секретарь с удовольствием и подолгу смотрел, как прыгают смельчаки с Большого трамплина.
Но, увы, лучший за всю историю советского прыжкового спорта тренер В. Э. Нагорный не реализовал в полной мере своих замыслов. По какой-то причине он оставил большой спорт и перешел на преподавательскую деятельность в МГУ. Его звездная команда распалась — участников распределили по обществам. А в последующие годы и сам трамплин стал утрачивать свое значение. В 1960-е и позже во многих городах страны появились трамплины более совершенные — 75-ти и 90-метровые. А в Красноярске был построен самый большой трамплин в СССР–100-метровый. И, конечно, московский ветеран со своим «неолимпийским» метражом и устаревшим профилем конкурировать с ними уже не мог. Москва стала терять лидирующую роль в этом виде спорта. Лучшие летающие лыжники чаще теперь появлялись в провинции — в Ленинграде, в Горьком, в Кирове, в Свердловске, в других местах. И в наше время, к великому сожалению, уже Москва в прыжках и в двоеборье превратилась в самую захудалую провинцию. А Большой Московский трамплин сделался чем-то вроде Колизея или спортивных сооружений Олимпии — памятником славного прошлого Ленгор и всего столичного спорта.
У В. Э. Нагорного жена была армянка, и она его похоронила на своем родовом участке на национальном кладбище. Прямых наследников у них не осталось. Спасибо, косвенные хотя бы фамилию великого подвижника спорта сохранили на надгробии. Взывать в данной ситуации к руководству горнолыжной федерации тщетно: единственный и неизменный интерес этих спортивных столоначальников — личное присутствие на любых соревнованиях за границей. Только таковой и больше, как говорится, ни каковой. Как тут не вспомнить слова незабвенного дона Бридуазона: а для чего же я покупал эту должность? Но, может быть, среди бывших московских прыгунов и двоеборцев — настоящих прямых наследников Нагорного — отыщутся патриоты своего спорта, которые окажутся в состоянии как-то более достойно увековечить память Владимира Эдгаровича — непревзойденного в России тренера по прыжкам на лыжах с трамплина.
На кладбище также похоронены: архитектор, участвовавший в проектировании и строительстве станций московского метрополитена «Автозаводской», «Кропоткинской» и «Маяковской», — Алексей Николаевич Душкин (1904–1977); крупный советский разведчик, действующий в 1940-50 годы в Италии и на Ближнем Востоке, Ашот Абгарович Акопян (1914–1981); чемпион мира по шахматам в 1963–1968 годах Тигран Вартанович Петросян (1929–1984). На его надгробии по-армянски написано: Шахматный король; композитор, автор музыки ко многим кинофильмам и, между прочим, к бесподобным «Семнадцати мгновениям весны», Микаэл Левонович Таривердиев (1931–1996); артист и педагог Юрий Катин-Ярцев (1921–1994); герой обороны Брестской крепости, первым из защитников открывший ответный огонь по неприятелю и поднявший гарнизон в контратаку, Самвел Минасович Матевосян (1912–2003); народный артист СССР, солист Большого театра, баритон, Павел Герасимович Лисициан (1911–2004); народная артистка СССР, солистка Московской филармонии, меццо-сопрано, Зара Александровна Долуханова (1918–2007); актриса, любимица миллионов, несравненная Надежда Васильевна Румянцева (1930–2008), сыгравшая в фильмах «Девчата», «Королева бензоколонки», «Женитьба Бальзаминова» и многих других.
Армянское кладбище поражает обилием камня — помпезных, дорогих, но часто безвкусных, а то и прямо аляповатых надгробий. Такой концентрации камня нет больше ни на одном московском кладбище. Но, скорее всего, это что-то национальное, традиционное. Наверное, среди всего этого мрамора и гранита армяне чувствуют себя почти в горах — будто на родном Кавказе, где дерево в дефиците, зато камня вдоволь.
Возвратиться в прах
Еврейское Дорогомиловское кладбище
Первая малочисленная еврейская община в Москве сложилась в 1670-е годы. За несколько лет до этого в столице поселился цирюльник-фельдшер из Силезии Даниил фон Гаден, по-русски — Фунгаданов. Позже он принял православие и стал именоваться Стефаном. Однако, судьба его была незавидна: восставшие в 1682 году стрельцы схватили «жидовина»-лекаря и буквально искромсали его топорами на части.
Но к этому времени в Москву переселилось множество родственников и знакомых лекаря Фунгаданова. Потом подъехали еще и их знакомые и родственники. И, таким образом, в Первопрестольной образовался обычный для городов Восточной Европы еврейский кагал. Причем большинство этих евреев придерживались своего традиционного верования. А, следовательно, они не могли быть похороненными на христианском кладбище. Вспомним, что до середины XVIII века умерших в Москве хоронили либо на приходских погостах, либо в монастырях. Мог ли на такое кладбище попасть иноверец, тем более «жидовин»?!
Но где именно хоронили евреев до появления еврейского кладбища в Дорогомилове, точных сведений не имеется. Одно можно сказать с уверенностью: на православных кладбищах их не хоронили.
Та, первая, еврейская колония конца XVII — начала XVIII веков компактно расселялась в двух московских слободах — Немецкой и Мещанской. В Немецкой слободе тогда жили большей частью лютеране и латиняне. И у этих «ино-славных» уже имелось свое немалое кладбище — в Марьиной роще. Обратим внимание: если Немецкая слобода находится от Марьиной рощи довольно далеко, то Мещанская прямо с ней соседствует. Это лишь наша гипотеза, но, в связи со сказанным, представляется следующее: скорее всего, на старом лютеранском кладбище в Марьиной роще, или вблизи него, был и невеликий еврейский участок.
До самого царствования Екатерины Второй евреев в России вообще было очень мало. Естественно, и в просторных погостах малочисленные отдельные кагалы тогда не нуждались, — есть где-то клочок земли, и довольно. Но после раздела Польши, когда на территории империи оказались десятки тысяч евреев и часть из них — преимущественно купечество — стали постоянными или временными жителями столиц, в Москве, в частности, потребовалась и дополнительная площадь для устройства места захоронений этих иноверцев.
В 1788 году такая площадь для еврейского кладбища была выделена. Евреям тогда отмерили восемьсот квадратных саженей за недавно появившимся православным Дорогомиловским кладбищем. Это теперь почти центр города. Но тогда это была даже не Москва: только от Дорогомиловской заставы до кладбища по пыльному проселку выходило все полторы версты пути! Спустя без малого век — в 1874 году — к кладбищу была прирезана еще тысяча с небольшим квадратных саженей. По современной системе мер это в сумме получается что-то около гектара. Или приблизительно два футбольных поля. Немного.
