В. Маяковский в воспоминаниях современников - Коллектив авторов (книги TXT) 📗
Многому научил Саша Черный Маяковского–сатирика.
Часто читал некоторые стихи сатириконских поэтов:
Звуки плыли, таяли.
Колыхалась талия...
Ты шептала: "Та я ли?"
Повторяла: "Та ли я?!"
Не сказал ни слова я,
Лишь качал гитарою...
Не соврать же: новая,
Коли стала старою!
(И. К. Прутков, "Та–ли?!")
С выражением декламировал "Бунт в Ватикане" ("Взбунтовалися кастраты") Ал. Конст. Толстого, которого очень любил.
Размусоленную эротику он не выносил совершенно и никогда ничего не хотел читать и не писал в этом роде.
Когда кто-нибудь из поэтов предлагал Маяковскому: "Я вам прочту", он иногда отвечал: "Не про чту, а про что!"
5
Маяковский часто декламировал чужие стихи на улице, на ходу.
В 1915–1916 году это были, главным образом, те стихи, которые он и Бурлюк называли "дикие песни нашей родины". Эти стихи мы пели хором и шагали под них, как под марш.
Стихи Бурлюка (на мотив "многи лета, многи лета, православный русский царь"):
Аб–кусают звё–ри мякоть.
Ночь центральных проведи...
("Призыв")
На тот же мотив:
Он любил ужасно муух,
У которых жирный зад,
И об этом часто вслуух
Пел с друзьями наугад.
На тот же мотив:
Заколите всех теляат –
Аппетиты утолят.
Стихотворение Бурлюка (по Рембо) "Утверждение бодрости" скандировали без мотива. "Животе" произносилось – "жьивоте", в подражание Бурлюку:
Каждый молод, молод, молод,
В жьивоте чертовский голод,
Так идите же за мной...
За моей спиной.
Я бросаю гордый клич,
Этот краткий спич!
Будем кушать камни, травы,
Сладость, горечь и отравы,
Будем лопать пустоту,
Глубину и высоту.
Птиц, зверей, чудовищ, рыб,
Ветер, глины, соль и зыбь!
Каждый молод, молод, молод,
В жьивоте чертовский голод.
Все, что встретим на пути,
Может в пищу нам идти.
Ахматову пели на мотив "Ехал на ярмарку ухарь–купец":
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера–а сероглазый король...
("Сероглазый король")
Беленсона из "Стрельца" – на неотчетливый, но всегда тот же самый мотив:
О, голубые панталоны
Со столькими оборками.
Уста кокотки удивленной,
Ка–зав–ши–е–ся горь–ки–ми...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дразнили голым, голубея,
Неслись, играя, к раю мы...
Небес небывших Ниобея,
Вы мной вас–па–ми–на–е–мы.
("Голубые панталоны")
Сашу Черного – на мотив "Многи лета":
Губернатор едет к тете,
Нежны кремовые брюки.
Пристяжная на отлете
Вытанцовывает штуки.
("Бульвары")
Иногда мы гуляли под "Совершенно веселую песню" Саши Черного. Эта невеселая "Полька" пелась на музыку Евреинова. Он часто исполнял ее в "Привале комедиантов", сам себе аккомпанируя:
Левой, правой, кучерявый,
Что ты ерзаешь, как черт?
Угощение на славу,
Музыканты – первый сорт.
Вот смотри:
Раз, два, три,
Прыгай, дрыгай до зари.
Вот смотри:
Раз, два, три,
Прыгай, дрыгай до зари.
Все мы люди–человеки...
Будем польку танцевать.
Даже нищие–калеки
Не желают умирать.
А пока
Ха–ха–ха,
Не хватайся за бока!
А пока
Ха–ха–ха
Тарарарарарара.
(Вместо – "не толкайся под бока".)
Кроме "диких песен нашей родины" помню такие песни:
На преунылый мотив – слова Саши Черного:
Гессен сидел с Милюковым в печаали.
Оба курили и оба молчали.
Гессен спросил его кротко, как Аавель:
"Есть ли у нас конституция, Павел?"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Долго сидели в партийной печаали,
Оба курили и оба молчали.
("Невольное признание")
С тоской, когда гости выкуривали все папиросы:
Они сорвали по цветку,
И сад был весь опустошен.
(А. Плещеев, "Был у Христа–младенца сад...")
На неопределенный, но всегда один и тот же мотив (если Маяковскому загораживали свет, когда он рисовал, или просто становились перед самым его носом):
Мадам, отодвиньтесь немножко,
Подвиньте ваш грузный баркас.
Вы задом заставили солнце,
А солнце прекраснее вас.
(Саша Черный, "Из "шмецких" воспоминаний")
Часто спрашивал заинтересованно и недоуменно:
Отчего на свете столько зла
И какого вкуса жабье мясо?
(Саша Черный, "Квартирантка")
Популярна была и с чувством пелась и долго продержалась песня:
Выходи, прэлэстница,
Поздно или рано.
Шелковую лестницу
Выну из кармана.
(Козьма Прутков, "Желание быть испанцем")
Когда Маяковский пел это, мы были совершенно уверены, что он слегка влюблен. Часто пелись частушки:
Я галошев не ношу,
берегу их к лету,
а по правде вам скажу,–
у меня их нету.
Ты мой баптист,
я твоя баптистка.
Приходи–ка ты ко мне
баб со мной потискать.
Часто песенка Кузмина в ритме польки:
Совершенно непонятно,
пачему бездетны вы?
6
Маяковский любил ранние стихи Василия Каменского, особенно:
"Сарынь на кичку!"
Ядреный лапоть
Пошел шататься
По берегам.
Сарынь на кичку!
В Казань!
В Саратов!
В дружину дружную
На перекличку,
На лихо лишное
Врагам!
("Степан Разин")
Когда приехали в Петроград Пастернак и Асеев и прочли Маяковскому стихи, вошедшие потом во "Взял", Маяковский бурно обрадовался этим стихам.
Он читал Пастернака, стараясь подражать ему:
В посаде, куда ни одна нога
Не ступала, лишь ворожеи да вьюги
Ступала нога, в бесноватой округе,
Где и то, как убитые, спят снега.
("Метель")
И асеевское:
С улиц гастроли Люце
были какой-то небылью,
казалось – Москвы на блюдце
один только я неба лью.
("Проклятие Москве")
Маяковский думал, чувствовал, горевал, возмущался, радовался стихом – своим, чужим ли. В те годы Маяковский был насквозь пропитан Пастернаком, не переставал говорить о том, какой он изумительный, "заморский" поэт. С Асеевым Маяковский был близок. Мы часто читали его стихи друг другу вслух. В завлекательного, чуть загадочного Пастернака Маяковский был влюблен, он знал его наизусть, долгие годы читал всегда "Поверх барьеров", "Темы и вариации", "Сестра моя жизнь".
