Элевсинские мистерии - Лауэнштайн Дитер (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
Портик маленького микенского Анакторона — возможно, именно там стояли мисты во время сокровеннейшей части таинств — был размером 4,5 х 2 м; большой зал для мистов при Солоне — 12 х 8 м, при Писистрате — 25 х 25 м, при Кимоне — 25 х 60 м, а при Перикле достиг приблизительно постоянных пропорций — 54 х 54 м. Писистрат вновь повернул главный фасад и вход к юго-востоку и обнес увеличившийся двор высокой стеной. Фактически лишь начиная с эпохи Солона третья часть таинств — Третья оргия — проходила в закрытом зале, в Телестерионе. В эпоху Перикла добавились два передних двора — внешний и внутренний; и наконец, Марк Аврелий выстроил четыре таких двора.
Солон не только выступил в поддержку Первой священной войны за Дельфы, но и воевал с соседним дорийским городом Мегарой за святыни Элевсина, а также за обладание Саламином, уже преследуя светские цели. Он строил Священную дорогу из Афин до Элевсина, а мегарцы еще раньше начали прокладывать из своего города такую дорогу со священными остановками; обе дороги должны были встретиться. Именно эта война — оружием и строительством — позволяет осознать всю серьезность вмешательства Солона в архитектуру святилища. Его новаторство шло вразрез с древним культовым каноном, требованием ориентации построек по оси восток— запад. Преемник Солона Писистрат хотя бы устранил это нарушение.
Ниже по склону холма, к востоку-юго-востоку от первого храма, почти у наружного острия треугольного двора, окаймленного Писистратовой стеной, археологи обнаружили древний колодец. полагаем что о нем-то и рассказывает V гомеровский гимн: там сидела скорбящая Демётра, когда ее увидели дочери Келея. Колодец построен, безусловно, в глубокой древности — вероятно, в XVI веке до Р.Х. — и уже тогда выполнял культовые функции. Возводя свою стену, которая, собственно, должна была пройти прямо по шахте колодца и перекрыть ее, Писистрат, чтобы этого не произошло, сделал специальную нишу. Однако пользоваться колодцем стало, по сути, невозможно, и тогда был вырыт новый, хорошо сохранившийся по сей день "колодец Деметры" за пределами священного участка, слева от позднейшего входного портика — пропилеев, — неподалеку от храма Артемиды Привратницы, также относящегося к более поздней эпохе. Мегарцы построили аналогичный колодец и в память о цветущей лужайке, с которой Плутон похитил Кору, назвали его Анфион — Цветочный колодец.
В 160 году от Р.Х. Павсаний так описывал эту вторую Священную дорогу: "Вторая дорога ведет из Элевсина в Мегару. Если идти по этой дороге, то путникам встречается водоем, называемый Анфион. В своих поэмах Памф [догомеровский поэт. — А-Л.] рассказывает, что у этого водоема сидела Деметра после похищения своей дочери в виде (простой) старухи; отсюда дочери Келея, приняв ее за (иноземку) аргивянку, отвели ее к матери, и Ме-танира таким образом доверила ей воспитание своего сына. Несколько в стороне от водоема — святилище Метаниры, а за ним — могилы [семерых аргивян. — Д.Л.] ходивших походом против Фив. <…> За могилой аргивян находится памятник Алопы [Лисички. — Д.Л.], которая от Посейдона родила Гиппотоонта и (за это) на этом месте была убита своим отцом Керкионом [с которым пришлось сразиться и Тесею. — ДА.]. <…> Это место и до моего времени называется палестрой Керкиона <…>"31.
Относительно почитания Деметры в Мегаре Павсаний далее (1.39,5) пишет: "<…> город <…> был так назван при [доэллинском царе. — ДЛ.] Каре, царствовавшем на этой земле; они рассказывают, что тогда впервые у них были сооружены святилища Деметры, и люди называли их Мегарами. <…> А прежде он назывался Ниса".
По мегарской версии, первым иерофантом в Элевсине был, таким образом, сын Посейдона и Алопы. Погибнув, Алопа как бы разделила функции Персефоны, ибо оккультного Плутона публично зачастую именовали Посейдоном. Таблички из "микенского" Пилоса говорят о Посейдоне как о верховном боге, сходном с подземным Плутоном, однако вовсе еще не похожем на более позднего олимпийского Зевса. Мегарцы связывали с Элевси-ном такие древние мифы, какие позднее бытовали только в Аркадии.
В Аттике этому древнему мифу близок лишь цикл о Тесее; если мегарцы полагали родиной Деметры Аргос, то афиняне — Крит, где принял посвящение Тесей. Но в VI веке до Р.Х. афиняне уже давным-давно твердо усвоили мифологию Гомера и Гесиода, согласно которой Зевс, безусловно, главнее своих братьев и царит в одиночку. И если мегарцы почитали Гиппотоонта, сына подземной Алопы, как древнейшего иерофанта Элевсина, то у афинян эта Алопа была супругой элевсинского властителя полей, по имени Рар, а их трагический поэт Херил ок. 500 года до Р.Х. объявил первожреца Триптолема их сыном. Поля Рарион расположены возле дороги в Афины. Тем самым Мегара отсекалась уже и чисто географически32.
Наша реконструкция ночного ритуала опирается на все ступени архитектурного развития святилища, но прежде всего учитывает тот облик, какой оно имело с времен Перикла, то есть начиная приблизительно с 440 года до Р.Х. Тогда в западной части у колодца была площадка для открытых культовых танцев; в защищенной части существовали два двора, а также Дом посвящений — Телестерион. Особое место — "меж-дворье" — было отведено для промежуточного эпизода. Третья оргия проходила в Телестерионе; Четвертая по содержанию повторяла другие, а физически представляла собой возвратный путь. Б 170 году от Р.Х. Марк Аврелий выстроил для каждого эпизода особый двор, так что в последний период рядом с Домом посвящений располагались четыре двора. Предшественником этих пяти "подмостков" вплоть до VII века до Р.Х. был один-единственный незащищенный двор юго-восточнее малого храма; Писистрат, возведя стену, защитил его и придал ему постоянную форму. Именно там проходили Первая, Вторая и Четвертая оргии, тогда как Третья первоначально разыгрывалась, вероятно, в преддверии храма, а позднее уже в Телестерионе.
Георгиос Милонас, последним ведший раскопки в Элевсине и пользовавшийся непререкаемым авторитетом, считает итоги раскопок на священном участке скудными с точки зрения содержательности: "хотя там был перевернут каждый камень", священное празднество и его культовый смысл остались неведомы. "С ранней юности, — пишет он, — я пытаюсь доискаться, что же там некогда происходило. Надежды таяли одна за другой, потому что каменных свидетельств не было. Много ночей я стоял на ступенях Телестериона, купаясь в волшебно-серебряном сиянии луны, и надеялся услышать голос посвященных, надеялся, что человеческая душа все же сумеет уловить искорку сокрытого от рассудка. Увы! Древность упорно хранит свою тайну; Элевсинские мистерии разгадать невозможно"33. А чтобы дать чувству хоть какую-то зацепку, он сравнивает их с воскресным причастием в Православной церкви.
По правде говоря, Милонас напрасно падал духом. Внешние свидетельства раскрывают многое — надо лишь знать их духовное окружение. Вполне обоснованно Милонас сетует только на то, что его жившие в прошлом веке наставники — филолог-классик фон Виламовиц и археолог Нильссон — были духовно далеки от сего предмета. И тот и другой при всей своей учености и славе страдали слепотой, что обнаруживается и в их суждениях о не столь древних и более доступных свидетельствах. Так, они писали объемистые труды о Платоне и древнегреческой религии, но сами не были ни мыслящими платониками, ни людьми мало-мальски религиозными. Милонас унаследовал их позитивистскую беспомощность, которая заметна и в его трактовке лишь иррационально любимых им таинств: например, он сравнивает начальное шествие мистов в Фалер, к морю, под возгласы "halade mystai", с нынешним автомобильным потоком в летний выходной день34 или же привлекает для сопоставления обряды Православной церкви (мы тоже находим это небесполезным), однако решительно отказывается обратиться за помощью к современной древним таинствам орфике вкупе с ее сохранившимися гимнами, ибо "орфики были шарлатанами" — оценка, заимствованная у Ульриха фон Виламовица, который был духовно глух к тому миру35.
