Культура, стремящаяся в никуда: критический анализ потребительских тенденций - Ильин Алексей Николаевич (книги бесплатно без .txt) 📗
Если говорить коротко, интеллигент призван совмещать в себе интеллект и духовность. Гражданин и интеллигент не синонимичные понятия, так как гражданственность отличается большей широтой, чем интеллигентность. Гражданином может быть не «духовный интеллектуал», то есть интеллигент, а человек со средним уровнем интеллекта, представитель неинтеллектуальной профессии, простой рабочий, которому не чужды нравственные чувства и глубокое осознание ответственности за свой народ и за политический режим. Здоровое, не-конформное и не-потребительское общество необязательно состоит только из интеллигенции, но оно обязательно состоит из граждан (в отличие от общества, состоящего из конформистов, потребителей, масс), а потому именуется гражданским. Несомненно, любая типологизация страдает высоким уровнем обобщенности и теоретичности. Потому границы, отделяющие интеллигенцию как социальный слой, весьма условны, и трудно эмпирически представить интеллигенцию как объект изучения, хотя нельзя говорить о ее отсутствии. Перечислив качества, присущие интеллигенции, мы описали некий идеальный тип. Конечно, не все интеллигенты интеллигентны в одинаковой степени, и не у каждого наличествуют все до последнего из приведенных качеств.
Умственные способности интеллектуалов используются как во благо, так и во вред — в зависимости от направления их воли или воли того, кому они служат. Ж. Делез вслед за Ф. Ницше критикует так называемого философа-послушника, хранителя общепринятых ценностей, «публичного профессора»[147]. Интеллигенция составляет необходимый потенциал для появления гражданского общества. Гражданское общество — то общество, где не только существует нормальная интеллигенция, где у нее есть жизненные перспективы, но и то, где она имеет право высказываться, не боясь ничего, где она проявляет социальную активность, где она чувствует свою ответственность за судьбу общества.
У нас в стране крайне узка по численности та прослойка общества, которую следует именовать интеллигенцией. Она не является ключевой группой, формирующей общественное сознание. В обществе, где рынок и культура потребления имеют настолько сильное влияние, нельзя говорить ни о качественном образовании, ни о проявлениях гражданственности. Потребительский индивидуализм является барьером для широкого распространения социально ориентированных качеств, вкупе составляющих концепт «гражданственность».
Как пишет А.Н. Севастьянов, для ельцинских преемников интеллигенция стала обузой, и они из буржуазно-демократической революции приняли и насадили буржуазную составляющую, а демократическую ограничили как только смогли, и тем самым противопоставили себя интеллигенции[148]. Учитывая то, что государство (особенно постсоветское) в большей степени занимается перераспределением и присвоением произведенной продукции, а не производством, и при этом купается в безразмерной роскоши, надо добавить, что революция была буржуазно-консьюмтаристской, а не просто буржуазной. Слой «новых русских», включающий в себя также новоявленную чиновничью когорту — это консьюмтариат, преимущественно коррумпированный, ликвидировавший производство и обогатившийся за счет народа. Получается, что культура потребления господствует, условно говоря, на двух уровнях социальной лестницы — на уровне народа, который, руководствуясь потребительской послушностью, проявляет политическую пассивность, и на уровне истеблишмента, который, пользуясь пассивностью народа, позволяет себе реализовывать потребительски-гедонистические интересы. Прошлые эпохи ознаменовали себя в том числе великими именами интеллигентов, талант которых позволил совершить прорыв в технике, науке, сфере художественного творчества. Сегодняшняя эпоха, отбросив интеллигенцию на периферию социального бытия, формулирует имена сверхбогачей, наделенных не талантами, а туманными биографиями происхождения своих богатств. Социально необходимые эталоны исчезли, и на привилегированный трон сели деятели шоу-бизнеса, чиновники и олигархи. Такая подмена эталонов и образцов является серьезным барьером для претворения в жизнь декларируемой модернизации, поскольку любой прорыв в любой области лежит прежде всего на плечах творческой интеллигенции.
Ведя речь о конформизме, целесообразно обратиться к знаменитой концепции Ф. Фукуямы, который, используя концепт «конец истории», предсказывает наступление либеральной демократии как окончательной формы правления в человеческом обществе и отсутствие альтернатив, которым бы уступала либеральная демократия. Объясняется эта претенциозная идея следующим образом. У каждого человека присутствует потребность в признании (тимос), каждому присуще чувство собственного достоинства. Данную потребность Фукуяма рассматривает ни много ни мало в качестве двигателя всей истории и виновником тирании, конфликтов и войн. Но вместе с тем она же предстает как психологический фундамент многих добродетелей: духа гражданственности, храбрости и справедливости. Конформное сдельничество со своей совестью рассматривается как явление, противоречащее признанию, так как оно стоит далеко от храбрости, самоотверженности и чувства справедливости; это проявление эгоистического желания материальной выгоды, которое имеет мало общего с признанием. Экономический человек, человек желания, предпочитает проявлять конформизм и работать внутри системы, желание у него затеняет признание. Человек признания, в отличие от него, ревнует за достоинство свое и своих сограждан. Экономический человек, потребитель, руководствуется расчетами и личными выгодами, а человек признания может встать перед танком или цепью. солдат ради утверждения себя и получения признания своей группы или класса. Так, благодаря потребности в признании люди испытывают негодование по поводу несправедливого отношения к ним самим или к представителям их референтной группы; с этой позиции объясняется в том числе расизм или антирасизм, феминизм и т. д. Но не все люди желают, чтобы их оценивали в качестве равных по отношению к другим, а хотят из-за раздутой самооценки быть выше других, что Фукуяма называет мегалотимией, темной стороной желания быть признанным. К формам мегалотимии относятся тирания, национализм, империализм и т. д. Национализм Фукуяма считает характерным для индустриального периода, так как в доиндустриальный период основополагающими были классовые различия между людьми одной нации, которые выступали непреодолимыми барьерами на пути взаимоотношений; так, русский дворянин по духу был ближе к французскому дворянину, а не к русскому крестьянину. Противоположность мегалотимии — желание получить признание в качестве равного другим — философ именует изотимией. Соревновательность и тщеславие человека, его желание господствовать представляются как источники социального творчества. Фукуяма в своих идеях опирается на диалектику Г.Ф. Гегеля, которого, в отличие от К. Поппера[149], не считает идеологом авторитаризма, а называет защитником гражданского общества, независимости частной экономики от государственного контроля. При известных исторических формациях потребность в признании не реализовывалась. Так, при рабовладении рабы, естественно, не чувствовали никакого признания со стороны хозяев, так как последние вообще не считали их людьми, но и господин не мог ощущать удовлетворение, поскольку раб, признающий его достоинство, не является в понимании господина полноценным человеком. Господа ищут признания от других господ, но этот поиск связан с попытками превратить других господ в рабов; господа, в отличие от рабов, более рискованны, этот риск позволяет им господствовать. Соответственно, до появления взаимного и рационального признания человек получает признание только от рабов, которые вместе с тем недостойны оказывать признание, а потому это трудно назвать признанием; люди хотят быть признанными каким-то авторитетом, а не рабом и не собственной кошкой и чтобы это признание было не выдавленным из человека, а искренним и свободным. Отсутствие признания со стороны господина сподвигает раба на осуществление перемен. Он трудится на господина из страха потерять заработок или даже жизнь. Поскольку работает именно раб, а не господин, он преобразовывает природу, использует орудия ради изготовления потребительских благ или более совершенных орудий и тем самым изобретает технологию. Соответственно, наука, техника и вместе с тем идея свободы — изобретения вынужденных трудиться рабов, а не господ. Исторический прогресс осуществляется рабами.
