Культура, стремящаяся в никуда: критический анализ потребительских тенденций - Ильин Алексей Николаевич (книги бесплатно без .txt) 📗
Определение интеллигенции только по критериям уровня образования и профессиональной принадлежности не дает полной картины, поскольку таковой (формальный) подход обращен в наибольшей степени к количественному аспекту, а не к качественному. Образование и специфика труда не указывают в обязательном порядке на интеллигентность, а выступают в роли условий, способствующих ее развитию в человеке. Поэтому согласимся, что определить интеллигенцию как социальный слой «можно, только исходя из его внутренних характеристик — особой роли в социальной жизни, ценностей и целей деятельности этого слоя»[143]. Интеллигенция — не та прослойка, каждый представитель которой обладает дипломом вуза. Интеллигенция — социальный слой людей, занимающихся высококвалифицированным умственным трудом, которым не чужд высокий интеллект и широкий кругозор, творческая культурообразующая активность, свободомыслие, честность, чувство ответственности за общество, смелость в высказывании собственного мнения, преданность гуманистическим и демократическим идеалам, следование долгу, поиск социальной правды, чувство справедливости, наконец, «безумство храбрых». Интеллигент отличается высоким интеллектом, сопряженным с духовно-нравственным началом. Он олицетворяет собой все лучшее, высокое и прогрессивное, из чего состоит общественно-культурный багаж. Интеллигент находится в постоянном гносеологическом поиске Истины как результата осмысления окружающей действительности и в постоянном нравственным поиске Правды как этического императива, означающего общественное благо и норматив социальной жизни для каждого человека. Нравственность — это не продукт внешних норм, не то, чему человека вынуждают следовать. Нравственность безусловна, непослушна и неуправляема. Ей не нужны кодексы, законы и санкции. Она просто есть не благодаря им и несмотря на них. Она — внутренний импульс нравственного человека, от которого он не может отделиться. Ей можно научить, ее можно привить воспитательными средствами, но ее нельзя навязать. Человек, своим поведением подчеркивающий почтение к закону и к высоким нормам антропного общежития, но делающий это в силу страха навлечь на себя порицания юридического или просто общественного характера, едва ли является нравственным, ибо по совести поступающий тот, кто действует сообразно совести, а не сообразно конвенции, согласно которой так поступать надо и опасно поступать по-другому. Наконец, нравственность — свойство не только интеллигента, но и любого гражданина в здоровом обществе.
Среди атрибутивных характеристик интеллигенции нет места таким потребительским качествам, как конформизм, мещанство и лицемерие. Интеллигент, центрированный только на собственном благополучии и совершенно утративший социально значимые ориентиры и интерес к будущему своей страны, вместе с тем утрачивает свою интеллигентскую сущность. В ориентации на себя и личный достаток ничего плохого нет, ибо каждый человек в первую очередь думает о личных нуждах; но если таковая ориентация затмевает собой социально необходимые проявления гражданственности, человек становится социально опасным. «…Русская интеллигенция всегда стремилась к абсолютной справедливости, а достичь ее на путях конформизма, увы, невозможно»[144]. Именно критерии нравственности и гражданской активности сокращают количественно ту социальную прослойку, которую именуем интеллигенцией. «Традиционно уповать (интеллигенции. — А.И.) на государственную поддержку бессмысленно, так как именно привязка к государству служит своеобразным родовым проклятием отечественной интеллигенции»[145]. Интеллигент обязан напоминать обществу о гуманистических ценностях во времена их забвения. В эпоху аксиологического упадка, в эпоху постмодерна, отрицающего моральные и гносеологические императивы, смеющегося над «наивностью» Истины и Правды и определяющего для интеллигента некую аморфно-факультативную роль, такое напоминание особо необходимо. Чем более оно маргинально в связи с глубокой девальвацией ценностей, тем выше его актуальность. Иногда необходимо искать ценное, существенное и первостепенное не в устоявшемся, а в маргинальном, и тем самым потрясать убеждения повседневной потребительской практики, призывать в условиях аксиологической безмерности искать и находить свою меру.
Если интеллигент переходит в бюрократические или правительственные круги, он теряет свою интеллигентность, так как становится представителем эксплуататорского слоя, противостоящего интересам общества и интеллигенции; высший класс и интеллигенция практически всегда находятся в антагонистических отношениях. Но это не значит, что интеллигент призван всегда и во что бы то ни стало бороться с государством. Правильнее было бы сказать, что ему надлежит активно оппонировать не самому государству, но тем властным решениям, которые выгодны представителям политического истеблишмента, а не народу. Принципиальная борьба с властью чревата серьезными социальными потрясениями, которые способны, вытягивая общество из ямы, ввергать его в пропасть. Так, известно, что интеллигенты в свое время выступали против монархизма, а потом и против социализма. Видный русский философ А. Зиновьев позже заявил, что не стал бы примыкать к диссидентам и писать антисоветские работы, если бы заранее знал, в какую пропасть упадет народ после развала ненавистной советской системы. Впоследствии выяснилось, что антисоветски настроенные интеллигенты вместе с представителями андерграудной культуры (рок-музыканты, театральные деятели) пилили сук, на котором сидели, а потом его допилила сама власть, инициировав перестроечную революцию сверху; в начале перестройки андерграудная культура вышла из подполья, и антисоветская пропаганда приобрела уже не точечный молекулярный характер, а массовый. Поэтому интеллигентское оппонирование власти должно строиться не столько на приятии сложившейся социально-политической ситуации, сколько на позитивном стремлении к желаемой социальной цели. Ей необходимо не только наличие отрицательной мотивации, соответствующее принципу «лишь бы свергнуть проклятый режим», а доминирование положительной мотивации, которая дает знание о желаемой социально-политической обстановке. Поддавшись гипнозу рыночной риторики в конце 1980-х, интеллигенция, как и другие слои советского народа, не понимала, что так называемый рынок только ухудшит ситуацию, создаст «новый демос», включающий в себя не весь народ, а около 10 % самых богатых и успешных, обогатившихся за счет настоящего народа и народной собственности, которых силовики, чье руководство само войдет в эту прослойку, будут защищать от народа, то есть от значительно большего количества бедняков. Народ, несмотря на его многочисленность, будет загнан на социальную периферию и самым парадоксальным образом получит внегласный статус меньшинства, пораженного в своих возможностях охлоса; сила социальной группы станет более значимой, чем ее численность. Таковой будет демократия — власть демоса, а не народа — в 1990-е годы, но интеллигенция, как и многие другие общественные слои, об этом даже не подозревала. Поэтому данному ответственному слою населения не пристало проявлять всеядность и молодежную революционную горячность и вооружаться аморфными новомодными идеями. Ей необходимо проявлять зрелость и подвижническую мудрость при оказываемом ею давлении на власть имущих.
Интеллигент — более широкое понятие, чем интеллектуал, характеристики которого сводятся в основном к наличию высшего образования и широкого кругозора. Вообще, эти термины обычно не разделяются; как интеллектуалом, так и интеллигентом нередко называют любого человека, имеющего высшее образование. Человек вполне может сочетать образованность и ученость с бескультурьем, хамством, аморализмом, мещанством, стремлением добиться карьеры любой ценой, принципиальным нежеланием связывать себя обязательствами по отношению к другим социальным слоям и с иными подобными «качествами»; его едва ли следует считать интеллигентным. Он может называться интеллектуалом, в том числе одомашненным и прирученным борцом за права корпоративной элиты, умным и послушным помощником, готовым подписаться под чем угодно, и при этом уверенным в чистоте своей совести. Интеллектуалу «позволительно» быть ангажированным не совестью и гражданственностью, а властью и личными карьеристскими амбициями. Вместо интеллигентского поиска смысла он осуществляет использование смыслов. Он даже может обладать самыми высокими титулами и почетными званиями и официально именоваться как-нибудь типа «главный интеллектуал страны» (ГлИСт), а на поверку вместо цвета нации представлять собой ее отброс. Такие «интеллектуалы обеспечивают легитимность строя, выступая своеобразными гарантами презентабельности власти в самых различных дискурсах, формирующих контуры общественного тела»[146]. Они создаются самой системой, что в обязательном порядке накладывает отпечаток на содержание их посылов широкой аудитории. Они занимаются «научным» обоснованием правильности и эффективности политического курса каким бы уродливым он ни был. Сообщество таких людей скорее заслуживает название «интеллигентщина». Хоть и считается, что потребительство стоит далеко от интеллектуализма, это не всегда так. Консьюмтариат и когнитариат встречаются в таком интеллектуале. Совестливый простолюдин гораздо более полезен для общества, чем бесчестный интеллектуал. Но высказанные максимы не означают, что интеллектуалам, в отличие от интеллигентов, чужды моральные, нравственные и этические качества.
