История тела сквозь века - Жаринов Евгений Викторович (читать книги без сокращений txt, fb2) 📗
Как и во всем обществе, процветало доносительство в армии и на флоте. В каждой части появился так называемый «особист», занимавшийся выявлением неблагонадежных. На высокопоставленных командиров по требованию начальника Главного политуправления Мехлиса писали тайные характеристики политработники частей. Любой красноармеец мог теперь написать на неугодившего ему чем-то командира политический донос, в результате дисциплина в годы Большого террора скатилась до нижайших пределов. Репрессии среди комсостава привели к огромному недостатку командных кадров, который крайне негативно сказался на боеспособности Красной армии.
Таким образом, в 30-х годах в СССР властью была создана многослойная, перекрестная, дублирующая саму себя тотальная система политического сыска. Без нее Сталин просто не смог бы организовать массовый террор. Большой террор 1937–1938 годов имел в своей основе и массовое применение пыток в ходе следствия. Это обстоятельство представляет особый интерес в нашем исследовании истории тела и его роли в системе наказаний и общей истории тюрьмы.
Для фальсификации дел, создания всевозможных «заговоров» и разветвленных «шпионских и диверсионно-террористических» организаций следователям НКВД были необходимы «признания» обвиняемых, они были единственным уличающим моментом. Ибо никаких других доказательств существования всех этих липовых «вражеских» организаций не существовало. Пытки были официально разрешены и даже рекомендованы как метод ведения следствия в 1937-м. По воспоминаниям бывшего военного прокурора Афанасьева, у него на допросе в 1940-м бывший нарком внутренних дел Ежов рассказал, что именно Вышинский в мае 1937-го у Сталина в присутствии Ежова намекал на необходимость применения насилия для получения «царицы доказательств» – признания собственной вины. То, что разрешение на повсеместное применение пыток к арестованным было дано именно в 1937-м, подтверждается самим Сталиным. В январе 1939-го он специальной шифротелеграммой оповестил региональных руководителей партии и НКВД, что «применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)». Всеохватывающую и ужасающую картину пыток дает Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ». В главе, посвященной следствию, перечислены все мыслимые и немыслимые виды истязаний и пыток. И все это на основе многочисленных свидетельств людей, прошедших сквозь ад советских застенков. Тут и многодневная выдержка подследственного без сна – «стойка», самый распространенный метод, и многочасовое стояние на коленях, и сидение на краю или ножке стула… Ну а всех способов битья и не перечислить: плетками, резиновыми палками, мешками с песком, наконец, и вовсе бесхитростно – кулаками и ногами (но это для не ленивых). Были и экзотические приемы, например, тесный бокс с клопами. В 1937–1938 годах, отмечает Солженицын, виды пыток не регламентировались, «допускалась любая самодеятельность». Ни хозяйственный аппарат НКВД, ни тем более советская промышленность не озаботились снабдить следователей годным для пыток инвентарем. Из положения выходили кто как. Сами мастерили и приспосабливали к делу – туго скрученные жгуты из веревки или из проволоки, резиновые или кожаные плетки с грузом и без, цепи, куски шлангов, резиновые дубинки из автопокрышек и т. п.
Однако несмотря на вековую практику садизма и жестокости по отношению к человеческому телу во всей истории наказаний, мы имеем немало примеров, когда жертва подобного террора могла проявлять необычайное мужество и стойкость. Для доказательства приведем лишь три самых известных эпизода.
Казнь Жанны д'Арк
В книге С. С. Оболенского «Жанна д’ Арк – Божья Дева» рассказывается о суде над французской народной героиней.
Она не возражала тем, кто ее поносил, а только звала архангела Михаила и своих небесных подруг. В серой рубашке, на коленях, Жанна предстояла не глазевшей на нее толпе, а Христу и ангелам Его. И люди в толпе начинали рыдать, а у асессоров Руанского трибунала глаза вылезали на лоб, потому что перед ними стояло живое, единственно возможное, но зато абсолютное доказательство божественности Голосов: та, к которой Голоса приходили, стояла перед ними Святой Великомученицей.
«Большим знамением предсмертное покаяние никогда не являлось ни у одного крещеного человека», – говорит Маншон.
Больше ожидать было нечего: никакого протокола составлять не пришлось. Напротив, в официальном акте, резюмирующем процесс, который, в отличие от «Посмертной Информации», был по всем правилам составлен в самый день вынесения приговора и казни, говорится, что «она по-прежнему пребывала в своих заблуждениях и впала в них вновь. Принимая во внимание… что эта женщина так и не отреклась на самом деле от своих заблуждений …мы решили огласить наш окончательный приговор и мы его огласили в нижеследующей форме». Имеется в виду форма типичного приговора над «нераскаянной» еретичкой.
Если бы она была «кающейся еретичкой», это обязательно должно было бы быть упомянуто в приговоре и судьям было бы выгодно это упомянуть: еретика, отпавшего вторично, новое покаяние не спасало от казни – ее сожгли бы все равно, – а впечатление было бы иное; в этом случае формула должна была гласить: «Извещенные о том, что ты вернулась в лоно Церкви, возненавидев твои заблуждения и ереси, мы допустили тебя до таинства исповеди и причастия… Но больше Церковь ничего не может сделать для тебя… и мы объявляем тебя вторично отпавшей, хотя и кающейся… и передаем тебя в руки светской власти».
Жанна д’Арк. Миниатюра. XIX век
Ничего похожего нет в том тексте окончательного приговора, который был оглашен Кошоном на Старом рынке в Руане: «Каждый раз, когда тлетворный яд ереси упорно присасывается к одному из членов Церкви… нужно бдительно следить за тем, чтобы губительная зараза этой скверны не распространилась по другим частям мистического Тела Христова… Посему мы… объявили справедливым приговором, что ты, Жанна, известная под прозвищем “Девушка”, впала в различные заблуждения и многие преступления раскола, идолопоклонства, призывания демонов и многочисленных иных злодеяний… В виду того, что… после отречения от твоих заблуждений… ты впала опять в эти заблуждения и в эти преступления, как пес возвращается к блевотине своей… мы объявляем, что, в качестве сгнившего члена, ты должна быть извергнута из единства Церкви, отсечена от ее тела, и должна быть выдана светской власти; и мы извергаем тебя, отсекаем тебя, оставляем тебя, прося светскую власть вынести над тобой умеренный приговор, не доходящий до смерти и до повреждения членов» (последняя фраза обязательно фигурировала во всех приговорах о передаче в руки светской власти и во всех случаях означала сожжение на костре).
После этого Кошон удалился вместе со всем трибуналом, ибо «Церковь ненавидит кровь». «Она попросила дать ей крест. Услыхав это, английский солдат сделал из палки маленький деревянный крестик и подал ей; она благоговейно взяла его и поцеловала, хваля Бога и взывая к Нему, и спрятала этот крест на груди под одеждой. Но ей хотелось кроме того получить церковный крест» (Массье). «Бедняжка стала просить меня и умолять, чтоб я принес ей крест из соседней церкви и держал бы его перед ее глазами, пока не придет смерть» (Изамбар). Распятие принесли (из ныне уже не существующей церкви Христа Спасителя, находившейся тут же на площади). «Она долго и крепко его целовала, плача и призывая Бога, Святого Михаила, Святую Екатерину и всех святых» (Массье). Тем временем в толпе кто-то начал кричать, что все это слишком тянется; начинался шум. По правилам, еще должен был быть произнесен приговор светской власти. Но этой формальности не стали даже делать. Балльи города Руана просто приказал вести ее на костер. Ее схватили два английских сержанта. «Еще раз она прижала крест к груди, поклонилась всем присутствующим и спустилась с эстрады» (Массье). «Сержанты повели ее на то место, где ее должны были сжечь, и передали ее палачу» (Ладвеню). На ее голову надели расширяющуюся кверху картонную митру с надписью: «Еретичка, вторично отпавшая, отступница, идолопоклонница». «Так ее повели и связали, а она продолжала славить и призывать Бога и святых… и держала в руках крест, пока ее не привязали к столбу» (Массье). «Пока ее привязывали, Жанна особо призывала и молила архангела Михаила» (Бушье). В какой-то момент она произнесла: «Руан, Руан, я здесь умру?.. Руан, ты – мое последнее жилище?..» И чувствовала, что для других это ужаснее, чем для нее («ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?»):
