Критическая Масса, 2006, № 4 - Журнал Критическая Масса (бесплатные книги полный формат txt) 📗
3 Rosemary J. Coombe, The Cultural Life of Intellectual Properties: Authorship, Appropriation, and the Law (Durham, N.C.: Duke University Press, 1998), ch. 4.
4 Информация о знаке обслуживания племени тигуа (регистрационный номер 2306017) содержится в письме Альберта Альвидреца, губернатора пуэбло Ислета-дел-Сур, от 25 июля 2000 года, адресованного в Управление парков и живой природы штата Техас. В заявлении на регистрацию указывается, что знак будет использоваться в связи с «азартными играми, например, бинго, игорными автоматами, карточными играми и играми в кости». Казино Speaking Rock было закрыто в феврале 2002 года, после того как Верховный суд постановил, что оно начало функционировать незаконно, без получения на то предварительного разрешения штата Техас.
5 Интервью по телефону 23 октября 2001 года. Пока еще не ясно, каким образом племя снухнаймо будет выполнять требование о том, чтобы зарегистрированная марка использовалась публично, например, на фирменных бланках или на автомобилях официальных лиц.
6 Coombe, Cultural Life of Intellectual Properties , 136. Конгресс США предоставил специальную защиту символам таких организаций, как Бойскауты Америки и Дочери американской революции. Талисман «Медвежонок Смоуки», созданный Службой охраны лесов совместно с Рекламным советом, тщательно контролируется Службой охраны лесов. Когда Роберт Джекэл и Дженис Хирота захотели поместить изображение знаменитого медвежонка в книге об истории рекламы и пиара, Служба охраны лесов отказалась дать им такое разрешение, ссылаясь на «нецелесообразность», как она выразилась, этого. См.: Robert Jackall and Janice Hirota, Image Makers: Advertising, Public Relations, and the Ethos of Advocacy ( Chicago : University of Chicago Press, 2000), 216.
7 Агентство по делам индейцев и северных территорий Канады констатировало: «Снухнаймо репатриировали эту часть своего наследия». См.: Simon Brascoupе and Howard Mann, A Community Guide to Protecting Indigenous Knowledge (Ottawa: Research and Analysis Directorate, Department of Indian Affairs and Northern Development, 2001), 24. Бывают исключения — в некоторых случаях удается найти связь создателей наскальной живописи с современными общинами. В историческом парке Хуэко Тэнкс в Техасе пиктограммы, вероятнее всего, были выполнены в девятнадцатом веке конкретными лицами из племен тигуа и кайова. Сегодня их потомки регулярно навещают этот парк. См.: Adolph M. Greenberg and George S. Esber, Draft General Management Plan for Hueco Tanks Park (Report Prepared for the Tigua Indian Tribe, Ysleta del Sur Pueblo), Cultural Consultants, Inc.,
8 Еще в 1920 году антрополог Роберт Лоуви в своей книге Primitive Society (New York: Boni and Liveright, 1920) документально засвидетельствовал много случаев существования в племенных обществах практики, аналогичной авторскому праву. William Whitman, The Oto (1937; New York : AMS Press, 1969), 3—4. См. также, например: Jacob L. Simet, „Copyrighting Traditional Tolai Knowledge?“ in Protection of Intellectual, Biological, and Cultural Property in Papua New Guinea , ed. Kathy Whimp and Mark Busse (Canberra: Asia Pacific Press, 2000), 62—80; Mark C. Suchman, „Invention and Ritual: Notes on the Interrelation of Magic and Intellectual Property in Preliterate Societies,“ Columbia Law Review 89 (1989): 1264—94; Graham Dutfield, „The Public and Private Domains: Intellectual Property Rights in Traditional Knowledge,“ Science Communication 21 (2000): 274—295.
9 По оценке лингвиста Майкла Краусса, только 16% из существующих языков коренных народов США и Канады используются всеми поколениями людей из числа этих народов (у таких языков хорошие перспективы на выживаемость). На 67% языков говорят только прародители и более старшее поколение (Michael Krauss, „The Condition of Native North American Languages: The Need for Realistic Assessment and Action,“ International Journal of the Sociology of Language 132 (1998): 12).
тема/ объекты языка
«Тупик — это очень интересная вещь».Андрей Битов о русском языке, постимперии и астрологии русской литературы
Сергей Соловьев Каков язык человека — такова его и судьба. Это же относится и к народу. К русскому — в особенности.
В начале нашей азбуки — аз, затем буки. То есть: я — буквы. И лишь затем, и потому — ведать слово. И не то слово, до которого еще плыть и плыть — до середины реки азбуки, а глагол, то есть речь, течь, говорение, то есть слово живое, изустное, отворяющее уста.
У индусов в «Алмазной сутре» — формула человека: «я, человек, существо, небожитель». У нас: «Я — буквы — ведаю — говорю».
Я — часть азбуки мира. Не буква его, а буквы. Какая часть, сколько? Нет ответа. Вопрос есть, чувство есть — части целого, потому говорю.
До Мандельштама взгляд русской литературы не замечал или почти не замечал язык, на котором пишет, дышит, спит и видит. У Пушкина, например, который возводил язык, как державу Петр, нет или почти нет речи о нем.
Андрей Битов У Пушкина есть, по типу ломоносовского, высказывание. О гибкости и всеядности нашего языка. Он и сам обучил русскую речь французскому строю во многом — именно не словарю, а строю. Я недавно увидел, как он, наверное безо всякой государственной программы, избегал иностранных слов. У него нет, например, слова «пейзаж» — только «природа». Нет слова «ландшафт» — «вид».
Или брать древнюю русскую литературу, о которой Пушкин позже узнал, — там язык тоже был, просто мы до сих пор невнимательны к той эпохе. Я думаю, что сейчас у нас как раз время почитать восемнадцатый век. Что некоторые замечательные люди и делали, в частности Заболоцкий. Надо быть немного раньше.
Мандельштам был, конечно, очень просвещенной фигурой — не в смысле образованщины, а в смысле света. И думаю, что это связано с тем, что семнадцатый год поставил под угрозу существование русской речи, потому такая напряженность. Это единственное, что у нас выжило, и единственное, что справилось с режимом, — русский язык. Поэтому его внимание и оказалось обращенным прежде всего на ту систему, которая все искупит, все выручит — и выживет.
А по сути дела, мне кажется, что русский язык имперский по своему характеру — не в смысле агрессии, а в смысле способности переварить бездну влияний и сделать все своим.
В свое время прозвенел, и, наверное, справедливо, Олжас Сулейменов, который рассказал, сколько татарщины в нас, и обучение другим языкам у русского языка постоянно происходит — при такой вот странной ксенофобии, одновременно, к знанию иностранных языков, которая тоже поразила при советском режиме нашу жизнь. Знать иностранные языки — это значит хорошо чувствовать свой.
Однажды судьба свела меня с замечательным польским поэтом, и оказалось, что он мой читатель, что было мне лестно, я говорю, на каком же языке Вы читали, он говорит, ну я же поляк, наверно по-польски, но по-польски меня не было, на каком-то другом, но не по-русски… Говорили мы по-английски, это было легче ему, чем по-русски. Он спросил, над чем я сейчас работаю, и я ответил, что пытаюсь воскресить культуру русского эссе. Он говорит: это трудная задача, для того чтобы написать эссе, нужно знать, по крайней мере, три-четыре языка. Вот нормальный подход восточного европейца.
Те народы, которые не могут претендовать на то, чтобы все знали их язык, должны знать другие языки. Скандинавы знают несколько языков, навязывать финский или норвежский они не в силах. И русский язык навязывать никому не надо.
У нас, на постимперских обломках, происходит освобождение русского языка, а именно в отпавших окраинах — потому что свой язык они все едва вспоминают, английский знают плохо, но даже прибалты, которые так антагонистичны к России, между собой говорят по-русски.
