Литературная матрица. Учебник, написанный писателями. Том 2 - Петрушевская Людмила Стефановна (бесплатные версии книг .TXT) 📗
И, приняв на прощание от жестокосердной охранки пятьсот марок на карманные расходы, Солж отправился навстречу немецким букетам и вышел из тьмы, на «голоса», к своим товарищам по переписке, к тем, кто выстроил ему «мировой пьедестал», — духовые полицейские оркестры, люди с приветственными плакатами, новая теплая куртка; незнакомые люди обнимают его, не в силах молвить слова от подступивших рыданий; вожди индейских племен дарят почетные таблички с приветственными надписями; толпы любопытных на железнодорожных станциях; сумасшедшие пытаются прорваться поближе… И прием в сенате, и «я готов помочь Рейгану», и «Его Величество король Хуан-Карлос просит меня немедленно к нему во дворец», и «я хотел бы выразить мои самые добрые пожелания принцу Филиппу и принцу Чарльзу» [458], и сбывшаяся мечта всей жизни — поиграть в теннис… Кругом — ни одного рыла, все скоты и морды остались «там», а здесь исключительно мягкие и интеллигентные лица, и в эти лица (чугунную бабу перевесили на другую стрелу, и опять надо было бить) Солж говорил: «Не смотрите на внешние успехи государственной силы: как нация мы, русские, находимся в пучине гибели…» [459] — и что с 1928 года он не едал отварной говядины. Что там не «едал» — не видел [460]!!!
Но чистая, никого не видящая и никого не жалеющая правда — это такая ледяная горка, ступив на которую уже не остановиться и не согреться нигде, и дни, когда, ломая изгороди и вытаптывая цветники у несчастных соседей, за Солжем бегали сотни людей с блокнотами и микрофонами, чтобы спросить: «Как спалось?» — минули, как только последний русский писатель обнаружил, осмотревшись, что Запад «запутался», имеет «духовно-истощенный вид» [461], пронизан воздухом «холодного юридизма» [462], что свободная пресса чудовищна, что из «гари городов» надо уходить в небольшие общины, а политические партии подлежат уничтожению, а еще — что спорт оглупляет; и выразил желание «повернуть корневую Америку» и «помочь Западу укрепиться» [463]. И выходило, что своей правдой Солж отрицал любое существующее человеческое устройство: он восстал против всех, всей планеты, как былинный богатырь, последний матрос из экипажа Флинта, вцепился в железное кольцо, чтобы перевернуть землю, — ему живо налепили на лоб и бороду таблички «мания величия», «неблагодарность» и «эгоизм» и задвинули на пятьдесят акров лесного уединения, где журчал водопад и из Канады приходили волчьи семьи, выдавили в прошлое [464]. И наконец-то, свободно или вынужденно, он замолчал и уткнулся в «Красное Колесо» (бывшее «Люби революцию» и «Р-17»), как и хотел — том за томом (двадцать лет, десять томов, по десять-шестнадцать часов подряд, забывая поесть, с равномерностью циркулярной пилы) [465] — чтобы найти и объяснить причину Октябрьской революции, перемолоть колесом русское горе и нащупать «пути русского будущего», отвлекаясь лишь на споры с провинциальными газетами и брошюрами советской пропаганды и агитации (умер ли отец Солжа за полгода до его рождения или все ж таки через три месяца после? стучал ли Солж на друзей юности? владел ли дедушка его двадцатью тысячами овец, а дядя «роллс-ройсом»?) да вертолеты, на которых возили фотографов поснимать местного сумасшедшего, прячущегося от мира за колючей проволокой в подземном тоннеле.
Двадцать лет Солж жил не в России, двадцать раз прошла весна, двадцать раз Новый год, двадцать раз когда-то любимейшее 7 Ноября, двадцать раз день рождения… Советский Союз заболел воспалением легких, подхватил осложнение, слег и умирал, Солжа звали: давай домой! — но Солж не поторопился. Он не понимал, что только для него эти двадцать лет прошли незаметно, что не менялись только архивные страницы, и все высчитывал, требовал: сперва пусть издадут мои книги, «я должен прежде стать понятен моим соотечественникам… в любом глухом углу» [466]. А в любом глухом углу уже давно смотрели бразильские телесериалы и наблюдали за строительством «Макдональдса». Напечатали «Архипелаг» — уже не миллионы, сто тысяч тираж — и «ничего не перевернулось», как заметил один наблюдательный человек [467]. Солж пишет наставление «Как нам обустроить Россию?» (27 000 000 экземпляров): двести предложений, и среди них — диковатые, невыполнимые, спасительные, назидательные, высокомерные, верные и удивительно прозорливые. Например, Солж советовал: сделайте первый шаг, отпустите национальные республики, не ждите, пока межнациональные противоречия разорвут страну, прольется кровь и миллионы русских побегут из Прибалтики, Закавказья и Средней Азии от унижений, грабежей и убийств, бросая нажитое добро, — главное чиновное рыло кивнуло в ответ («он весь в прошлом») [468] и само через год отправилось в прошлое, рекламировать чемоданы и пиццу, а все так и получилось: кровь, предательство и позор!
Только в конце мая 1994 года пассажир «Аляска Эйр-лайн» поцеловал магаданскую землю и в особом вагоне (на деньги Би-би-си) отправился через всю страну на уже подаренные четыре гектара собственности в Троице-Лыково, на высоком речном берегу, — останавливаясь в крупных городах для встреч с населением (жалобы населения, человеческую боль Солж заносил в тетрадку). Мечты («я не приму назначения от правительства» — а то правительство РФ уже все извелось, давясь у кремлевских окон: а где там Александр Исаич?!) быстро меркли, и шансы России спастись он прикидывал «пятьдесят на пятьдесят», но «надо попробовать»; на Ярославский вокзал инерция, остатки чего-то прекрасного, чистого и уничтоженного еще собрали двадцать тысяч встречающих, но в Государственной думе Солж выступал уже перед полупустым залом: пришедшие депутаты шептались, хихикали, бродили меж рядов и поворачивались к пророку задом.
И — ни одного вопроса. Колесо докатилось.
Бегущим огоньком по новогодней гирлянде он проехался по стране и пропал — из одной дачной глуши в другую, побившись, как рыба о телевизионный лед: выступления быстро прикрыли — а зачем, никому это не интересно; тиражи книг высохли до реальных пяти тысяч экземпляров; «Красное Колесо» от первой буквы до последней в России прочитали человек сто… На Западе Солж отстаивал право людей «не знать» — так вот, произносимые пьяным уральским голосом «дарагие рассияне» этим правом и воспользовались.
Солжа ждали лучшие люди — подвижники, бессребреники, честные, порядочные, жаждущие справедливости и добра, обреченные на нищету и преданные подданные русслита и русской силы, привыкшие жить не ради «сытости, а вечности», бившиеся за свободу и обманутые свободой, — и то, что говорили они (устами Солжа), было неоспоримой горчайшей и необходимейшей правдои. Что правители наши позорны, вороваты и подлы. Что русские вымирают и скоро могут сгинуть с планеты совсем. Что отдача Крыма и Севастополя — злодейство. Что Чечню надо отпустить в независимость и выслать всех чеченцев из России на родину за паспортами и хорошо подумать, прежде чем обратно пустить. Что «захлебчивая жадность воровская» затопляет вокруг все. Что «непробивная боярщина»… Что… Но Солж больше ничего не мог. Его никто не слушал. Его записали в «разоблачения сталинизма», и — сиди там…
Пробормотав: «Сейчас для людей не больше добьешься, чем когда и раньше» [469], и «невылазность человеческой истории… закон всемирный» [470], и «историю меняют все-таки постепеновцы» [471], — он прошел мимо возможностей выступать в кулинарном шоу, мелькать в добрых новостях, поддерживать продажи и вести блог. Никому не отдав золотого ключа, он остановился, остался, затворился на годы снова молчать и ждать смерти. И теперь уже не он ехал по стране — теперь он стоял, а вся огромная и чужая Россия змеей, извиваясь и вздрагивая, поползла мимо, не открывая шторок на фонарь безымянной будки, под которой махал о чем-то флажком забытый учитель физики из Рязани. Его не взяли — и он не поехал.
458
39 В октябре 1981 г. Солженицын написал письмо американскому президенту Рональду Рейгану — «на… русско — американскую тему», «с обильной аргументацией и приложением фактов». «Написал, что, разумеется, не жду от него ответа — но прошу вникнуть в суть проблемы. Кажется, в Белом доме мои посланные соображения оказали некоторое влияние, произошли перестановки на „Голосе Америки“, на „Свободе“» (А. Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания. Часть вторая (1979–1982)).
В феврале 1976 г. состоялось выступление Солженицына на испанском телевидении (в это время писатель путешествовал по Европе), после чего и последовал эпизод, описанный в книге «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов»: «Из полицейской машины выскочил сержант… И спросил, тут ли едет Солженицын. Однако сразу же и узнал меня по вчерашнему… и с честью доложил, что Его Величество король Хуан-Карлос просит меня немедленно к нему во дворец. (…) На полном ходу, из огня гражданской войны, вызывал меня на сорок лет позже король — благодарить? Или что-то еще спросить, мнения, совета? (…) Король — не был в замысле, я высказал вчера все, что хотел, меня видел и слышал народ, и кипело гневом лево-образованное общество. (…) И я понял, что должен делать. Открыл блокнот и стал писать по-русски, медленно и диктуя вслух, а молодой Ламсдорф в другом блокноте писал сразу по-испански…: „Я высоко ценю приглашение Вашего Величества! (…) Я надеюсь, что мое вчерашнее выступление поможет стойким людям Испании против натиска безответственных сил. Однако встреча с Вашим Величеством сейчас ослабила бы общественный эффект от вчерашнего. Я желаю Вам мужества против натиска левых сил Испании и Европы, чтоб он не нарушил плавного хода Ваших реформ. Храни Бог Испанию!..“» Фразой «Я хотел бы выразить мои самые добрые пожелания принцу Филиппу и принцу Чарльзу» завершается письмо Солженицына Елизавете II, королеве Великобритании, написанное 3 января 1991 года и обвиняющее правительство Великобритании и его военное командование в том, что в 1945–1946 гг. они «по тайному соглашению с администрацией Сталина передали на расправу ему десятки тысяч и даже сотни тысяч беженцев из СССР, бессильно сопротивлявшихся той предательской выдаче».
459
40 Из статьи «Сахаров и критика „Письма вождям“» (18 ноября 1974).
460
41 «Тут взялась мне помогать энергичная фрау Голуб (…) раз принесла готовую куриную лапшу, другой раз суп с отварной говядиной (такую точно ел в последний раз году в 1928, в конце НЭПа, никогда с тех пор и глазами не видел)» (А. Солженицын. Угодило зернышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания. Часть первая (1974–1978)).
461
42 В речи, произнесенной 8 июня 1978 года на ассамблее выпускников Гарвардского университета, Солженицын подверг критике «западный» образ жизни, заметив, в частности: «…Если меня спросят… хочу ли я предложить своей стране в качестве образца сегодняшний Запад, как он есть, я должен буду откровенно ответить: нет, ваше общество я не мог бы рекомендовать как идеал для преобразования нашего. Для того богатого душевного развития, которое уже выстрадано нашею страною в этом веке, — западная система в ее нынешнем, духовно-истощенном виде не представляется заманчивой».
462
43 «…Я все время сравнивал людей здесь, на Западе, и людей там, у нас, — и испытывал к западному миру печальное недоумение. Так что ж это? Люди на Западе хуже, что ли, чем у нас? Да нет. Но когда с человеческой природы спрошен всего лишь юридический уровень — спущена планка от уровня благородства и чести, даже понятия те почти развеялись ныне, — тогда сколько открывается лазеек для хитрости и недобросовести. Что вынуждает из нас закон — того слишком мало для человечности, — закон по- выше должен быть и в нашем сердце. К здешнему воздуху холодного юридизма — я решительно не мог привыкнуть» (А. Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания. Часть первая).
463
44 «…Теперь, когда хорошо у меня шла работа и все увереннее я выходил на свою твердую дорогу — мучило меня, что я не ис- пользовал своего особого положения, своего еще крепкого на Западе авторитета, чтоб этот Запад очнуть и подвигнуть к само- спасению. И (не по памяти, а записано у меня как удивительное): 20 марта 1975, в четверг первой недели Поста, стоял я на одино- кой трогательной службе в нашей церковке и просил: „Господи! просвети меня, как помочь Западу укрепиться, он так явно и быстро рушится. Дай мне средства для этого!“» (А. Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания. Часть первая).
464
45 С апреля 1976-го до мая 1994 года Солженицын живет в Кавендише (штат Вермонт), где купил «участок в 50 акров с домом и мебелью» (Л. Сараскина. Александр Солженицын).
465
46 Началом «непрерывной работы над „Красным Колесом“» Л. Сараскина считает 9 марта 1969 года, «33 года спустя от мо- мента замысла», хотя «еще в 1967-м определился принцип Узлов — сплошного густого изложения событий в сжатые сроки времени и перерывы между ними. Еще раньше, в 1965-м, утвердилось и название». Из задуманных писателем двадцати узлов были написаны лишь четыре: «Август Четырнадцатого», «Октябрь Шестнадцатого», «Март Семнадцатого», «Апрель Семнадцатого». «В начале 1985-го он принял непростое, но окончательное решение — после „Апреля“ остановить „Колесо“: десять томов „Р-17“ — это предел (если не запредельно) для читателя. „Всю жизнь я видел перед собой бесконечную, громадную задачу. А решив писать „Апрель“ как последний Узел, — как будто увидел впереди стену, достижимый край. Человек не создан для бескрайности. Мне легче и радостней видеть завершение“. (…) Из двадцати задуманных Узлов за 20 лет было написано четыре — и сделана огромная работа впрок, которая, конечно же, не была лишней: она не только пригодилась для конспективных глав, но и стала воздухом „Р-17“ — без них многотомная эпопея съежилась бы и ссохлась. А. И. признавался дневнику: „Не только недостаток жизненного времени и кризис жанра заставили меня остановиться на „Апреле“. Но и в самом себе я не нахожу прежнего неиссякаемого источника сцен и глав, уже не поддаются они с прежней легкостью, и даже закончить „Апрель“ мне будет трудно“» (Л. Сараскина. Александр Солженицын).
466
47 Уже в мае 1988 г. сотрудники журнала «Новый мир» связались с Солженицыным, чтобы узнать, как бы он отнесся к печатанию в журнале «Ракового корпуса». «В середине августа 1990-го грянул указ Горбачева, неясный, безымянный — о возвращении гражданства 23-м лицам, „включая Солженицына и Бродского“… В тех же днях появилось открытое письмо Председателя Совета Министров РСФСР И. Силаева: российский премьер приглашал Солженицына приехать в качестве личного гостя, со свободной программой путешествия по стране. (…) Ответ А. И. был передан через ТАСС сразу нескольким центральным газетам, и появился в „Комсомольской правде“» (Л. Сараскина. Александр Солженицын). «Для меня немыслимо, — писал Солженицын, — быть гостем или туристом на родной земле. Когда я вернусь на Родину, то чтобы жить и умереть там. Я не могу обгонять свои книги. Десятилетиями оклеветанный, я должен прежде стать понятен моим соотечественникам, и не в одной столице, но в провинции и в любом глухом углу». Поздней осенью 1990 года Генеральная прокуратура СССР вынесла решение о полной реабилитации Солженицына и отмене всех предъявленных ему в 1974 году обвинений, которые привели к его выдворению из страны. Представление на этот счет поступило в прокуратуру от имени Президента Российской Федерации Бориса Ельцина. 25 мая 1994 года Солженицын с женой и сыном Степаном вылетают из США в Россию.
467
48 Полное и отредактированное самим Солженицыным трехтомное издание «Архипелага» появилось в книжных магазинах в марте 1990 г. В разных издательствах началась подготовка к публикации сразу всех произведений писателя, которые были ранее изданы за границей. В этих условиях Сергей Залыгин объявил 1990-й «Годом Солженицына». «В историю нашей литературы, — писал он, — 1990-й год войдет еще и как год Солженицына. Множество журналов будут публиковать его произведения, множество издательств напечатают его книги. Такой сосредоточенности на одном авторе, может быть, никакая литература не знала и не узнает никогда». Отдельными изданиями вышли роман «В круге первом», повесть «Раковый корпус», сборники рассказов, пьес и киносценариев Солженицына. В разных журналах публиковалось и «Красное Колесо». И все же, по мнению критиков и мемуаристов, «Года Солженицына» не получилось. Обсуждение его книг проходило вяло как в литературных, так и в общественных кругах. «Прочли всего Солженицына, и ничего не перевернулось», — констатировал писатель Георгий Владимов. По мнению историка Роя Медведева, в условиях гласности издание книг Солженицына «утратило магию мужества и новизны»: «В 90-е годы советское и российское общество не могло воспринимать книги Солженицына так, как они могли бы быть восприняты в 60-е. Аля нового поколения читателей эти книги были уже историей». К тому же в эту эпоху уже были опубликованы многие другие произведения «лагерной» прозы, которые как минимум не уступали романам и повестям Солженицына по своим художественным достоинствам (книги Вар-лама Шаламова, Евгении Гинзбург, Анатолия Жигулина, Георгия Жженова, Льва Разгона и др.).
468
49 Программный манифест Солженицына с претенциозным заголовком «Как нам обустроить Россию?» и скромным подзаголовком «Посильные соображения» был опубликован в качестве приложения к газетам «Комсомольская правда» и «Литературная газета» 18 и 20 сентября 1990 г. Брошюру Солженицына продавали во всех газетных киосках по цене три копейки за экземпляр, и в силу этого большинство российских граждан свое главное впечатление о писателе получили именно по данной статье. Как полагает Рой Медведев, «впечатление это было не очень благоприятным», так как «вызывал возражение сам тон его критики — грубой, предельно резкой, безапелляционной, размашистой и полной преувеличений». Предложения об устройстве Российского государства, его местных и высших органов власти, системы голосования, организации Государственной думы, о формах собственности и землеустройстве сформулированы, с одной стороны, с занудной мелочностью, а с другой — чрезвычайно декларативны: «Рыдает все в нашем сегодняшнем хозяйстве, и надо искать ему путь, без этого жить нельзя. И надо же скорей открыть людям трудовой смысл, ведь уже полвека нет никому никакого расчета работать! И хоть не отпущено нам времени размышлять о лучших путях развития и составлять размеренную программу и обречены мы колотиться, метаться, затыкать пробоины, обтесняют нас первосущные нужды, вопиющие каждая о своем, — не должны мы терять хладнокровия и предусмотрительной мудрости в выборе первых мер». На рассмотрении Верховного Совета СССР находилось осенью 1990 года много разных проектов экономической и конституционной реформ, включая и программу «500 дней» Григория Явлинского. Но проект Солженицына никто не собирался принимать к обсуждению. Выступая на одном из пленарных заседаний, Михаил Горбачев заявил, что предложения «великого писателя неприемлемы», что «он весь в прошлом».
469
50 Cолженицын А. Желябугские выселки: Двучастный рассказ (1998).
470
51 «Видя невылазность человеческой истории, что в дальнем-дальнем давне, что в наисегодняшнем сегодня, — понуро склоняешь голову: да, знать — таков закон всемирный» (А. Солженицын. Лихое зелье (Из цикла «Крохотки». 1996–1999).
471
52 «И хотя сердце рвется к чему-то большему, к чему-то решающему, но историю меняют все-таки постепеновцы, у кого ткань собы- тий не разрывается» (А. Солженицын. Бодался телёнок с дубом).
