В. Маяковский в воспоминаниях современников - Коллектив авторов (книги TXT) 📗
Он хотел посмотреть выставку Горького, но я опять заторопил его наверх "к Маяковскому".
На второй этаж вела широкая, витая лестница, с площадками и с балконом наверху. Под лестницей стояли большие шкафы. Я завесил их антигерманскими лубками Маяковского 1914 года, а рядом дал для контраста грубые, шовинистические лубки о подвиге Кузьмы Крючкова.
– Откуда это у вас? – удивился Владимир Владимирович.
– Из Библиотеки,– ответил я, довольный произведенным эффектом.
– Что там еще есть?
– Да многое, Владимир Владимирович, то афишу найду, то листовку, то книгу...
Маяковский не дослушал меня.
– Военный плакат не надо вешать,– вернул он разговор к лубкам.– Я тоже был сначала за войну, а потом против.
Мы поднялись наверх.
Наш план развески был рассчитан на массового посетителя, в то время еще плохо знавшего работу Маяковского.
Все материалы выставки были распределены по периодам творчества поэта, В центре каждого периода должны были быть даны цитаты из произведений Маяковского, Над каждым разделом запроектированы были крупные экспонаты, характеризующие данный исторический период. Так, например, над стихами последних лет мы предполагали поместить большую "карту пятилетки" – план размещения новостроек.
– Хорошо. Только надо, чтобы карта пятилетки не заслонила все остальное,– сказал Маяковский и добавил:– Это постоянное помещение?
– Нет.
– Когда выяснится с постоянным помещением?
– Дирекция Библиотеки на днях ответит вам на ваше заявление специальным письмом.
Владимир Владимирович пробыл на выставке около двух часов. Никаких поправок в план ее, кроме возражения против лубков 1914 года, он не внес. Был он очень серьезен, говорил с большими паузами.
Уходя, он задержался на верхней площадке лестницы и долго смотрел оттуда вниз, в вестибюль, туда, где позже висел его увеличенный во всю стену портрет на фоне "Окон РОСТА".
– Я очень рад, – сказал он, отходя от перил,– что материал мой находится теперь здесь, у вас.
Взволнованный его словами, я что-то спросил его, он молча поглядел на меня и стал медленно спускаться вниз.
Когда я вел потом экскурсии по его посмертной выставке, мне часто казалось, что в большом зеркале на стене вестибюля я вижу отражение поэта, вижу его таким, как он стоял тогда: спокойный, неподвижный, ушедший в себя, чуть нахмуренный.
Москва, 1948
ПРИЛОЖЕНИЕ
И. Б. Карахан . Стенограмма воспоминаний о Маяковском
Я познакомился с семьей Маяковских в 1906 году, когда они переехали в Москву. Я в то время был уже членом партии большевиков, принимал участие в качестве дружинника в декабрьском вооруженном восстании в Москве в 1905 году, был ответственным пропагандистом московских организаций.
Володе было тринадцать – четырнадцать лет. По своему возрасту и облику он меня очень заинтересовал, тем более что жена очень была дружна с Людмилой Владимировной. Я перед собою видел подростка, но по своему духовному развитию он был, несомненно, выше своего возраста. Ему было тринадцать лет, а казалось, что ему шестнадцать и по росту, и по складу, и по развитию.
Начались наши беседы с того, что я ему помог в учебе. Он очень отстал по математике. Он был гимназистом, а я был студентом третьего курса юридического факультета, был лет на десять старше его. Началось с этих уроков.
Будучи в гимназии, Володя мало интересовался гимназическими предметами и учением, даже тяготился ими, хотя имел колоссальные способности и мог легко преодолеть и эту математику, и все остальное.
Во время этих занятий мы вели беседы. Я рассказывал о том, что я делаю, о том, что я участвовал в вооруженном восстании в Москве в декабре 1905 года, был на баррикадах на подступах Красной Пресни. На него мои сообщения производили колоссальное впечатление. Во время революции 1905 года он жил на Кавказе. Из истории революции мы знаем, что все эти события не могли пройти мимо кого бы то ни было. И Владимир Владимирович, несомненно, чувствовал нутром, что тут разрешаются социальные проблемы.
Поэтому, когда мы столкнулись ближе, я ему многое стал рассказывать, давал литературу: "Искру", подпольную литературу, листовки, прокламации, давал читать Ленина и Плеханова.
Первое политическое воспитание, первые шаги, несомненно, он сделал со мною, получил через меня. Я видел, что человек хочет работать, может работать, что из него можно сделать хорошего пропагандиста–агитатора. И действительно, через год он стал пропагандистом.
При мне он сперва работал по технической части: собирал подпольные явки, хранил подпольную литературу. Он очень любил быть в среде взрослых и был недоволен, когда его считали за мальчика. Эту черту я сразу в нем подметил.
Владимира Владимировича очень увлекала моя работа в подпольных кружках.
Его очень интересовала тактика подпольщика. Я рассказывал о себе, рассказывал, как надо заметать следы от шпиков и т. д. Он улыбался, просил еще рассказать об этом, слушал с большим любопытством и сам воспринимал методы "заметания следов".
Моя партийная кличка была "Ванес". Он просил: "Ванес, расскажите, как вы это делаете!" Я рассказывал: "Вот сижу я в конке, вижу, что за мной следят, я быстро выпрыгиваю через переднюю площадку и на ходу вскакиваю в другую конку, в третью и, таким образом, заметаю следы; или, зная проходные дворы в Москве, быстро исчезаю через них". Эта тактика его очень интересовала. Он, видимо, ей учился, так как позднее, в 1909 году, он сам мне рассказывал, как проводил и обманывал шпиков.
Мы занимались марксизмом, читали очень много. Он у меня брал книги. Словом, юноша интересовался политической жизнью страны, рабочего класса, социализмом. И из него, действительно, впоследствии выработался хороший большевик. Известно, что он долго был в партии и потом, после выхода из тюрьмы, отошел формально от партии, но тут уже были причины другого порядка – он хотел учиться, а потом открылся у него талант. В этот период он не писал, а рисовал. И никто не думал тогда, что из Володи выйдет гениальный пролетарский поэт.
Как характеризовать его? Он был живой мальчик, бойкий, начитанный, легко все схватывающий. В семье он был дисциплинированным, любящим сыном. Такие отношения редко бывают между матерью, дочерьми и сыном, я бы сказал – это была действительно монолитная, крепко спаянная семья, и особенно на Володе это сказывалось. Тут был заложен основной фундамент той жизни, которую он потом начал.
В 1907 году Володя политически уже сформировался, и я ему продолжал помогать в этом систематическими беседами. Мы беседовали не на случайные темы, а в известной последовательности. Беседовали на тему: "Борьба рабочего класса", читали "Две тактики" Ленина и Плеханова "Роль личности в истории". Он читал, а потом то, что ему было непонятно, я ему пояснял – это шло в форме беседы. Володя, действительно, входил глубоко. Я видел в нем товарища, который хотел освоить марксизм и стать активным борцом революции.
Это настроение создалось еще в 1905 году у Володи в Кутаиси, а затем все московское окружение, которое у него было, создало такую обстановку, которая вовлекла его в это движение.
Я занимался с ним, как со взрослым человеком по пониманию и по развитости; я сам увлекался. В то время мы встречались через день–два. И это в течение всего года. Он бывал у нас, и я бывал у них.
Одно время он интересовался книгами научного, философского содержания. Маркса он знал и раньше. Из первого тома "Капитала", то, что было возможно одолеть для него, мы одолели; не все, конечно.
Я писал тогда доклад "О движущих силах революции" и читал ему. Он принимал участие, делал некоторые вставки и некоторые указания.
Володя был достаточно подготовлен к тому, чтобы осилить такие трудные сочинения. Мы проработали несколько глав "Капитала". Он читал один, и затем мы прорабатывали вместе. Если ему было что-нибудь непонятно, он всегда приходил ко мне, и я разъяснял ему смысл политэкономии, которую я проходил в университете. Мы читали и "Политэкономию" Железнова, которая тогда была настольной книгой студенчества.
