Бессмертны ли злые волшебники - Богат Евгений Михайлович (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Обсуждали статью в одном из управлений Министерства автомобильного транспорта и шоссейных дорог РСФСР. Я не был на этом обсуждении, Гаврилов был.
Начали утром. Темнело, когда он вышел из министерства.
«Трудно… трудно… — думал он. — Вот это сопротивление материала!» От речей, табачного дыма, усталости шумела голова.
Он шел на вокзал узкими переулками с высоким вечереющим небом — хотелось тишины. В ранних сумерках, резко подсвеченных белизной сугробов, теснились не освещенные еще громады домов. И он вдруг вздрогнул от ощущения, что это не дома, а скалы…
Они жили в палатках. Дул сырой ветер с Баренцева моря — к вечеру пальто наливалось тяжестью чугуна, у самых сильных ломило плечи. Собственно говоря, вечера не было и не было утра, стояла полярная ночь, бесконечные сумерки…
Дорогу вырубали в скалах — оружием был динамит — и мостили обломками тех же скал. Исполинские катки медленно и тяжело их уминали.
Скалы были темными, высокими. Когда после шестимесячной ночи взошло неслепящее и все же ослепительно яркое солнце, камень многоцветно засверкал, и все увидели, как он красив. Один мастер рассказал, что из подобного камня вырубали колоссальные человеческие фигуры и лица, и они пережили не века, а тысячелетия… И это были, пожалуй, единственные минуты, когда они думали и говорили о чем-то далеком от их дороги. Она забирала все силы. Сопротивление материала было огромным. Они видели, они ощущали, они теснили камень наяву и во сне.
Там, на Кольском полуострове, он тяжело заболел. Старый доктор с чисто мужской откровенностью пообещал ему, что он умрет, если не уедет на юг. И все же он не хотел уезжать. Заставили… Последние километры вырубали без него.
Это было десять лет назад. Он не умер. Он построил осененное высокими тополями шоссе на Западной Украине, и суровую трассу Кулунда — Барнаул для целинного хлеба, и дороги для шахтеров Новомосковска. На Украине была игра солнца и тени на овлажненном дождями асфальте; целинную трассу обнимали облака пыли, и даже днем машины шли с зажженными фарами; под Новомосковском зимой наносило снега выше человеческого роста. Он странствовал вместе с семьей. Работа и быт были слиты — детские вещи сушились над листами ватмана с очертаниями будущих трасс.
Он странствовал и строил, но все эти дороги, и более и менее легкие, с мостами и без мостов, в степи и в лесах, не могли восполнить в его жизни утраты тех последних километров в скалах.
Он подумал о младшей дочери. У нее закружилась голова на уроке, она упала с трапеции и уже не могла вернуться в цирковое училище. Сейчас она выступает в народном театре с веселыми рассказами. Зал смеется, и никто не догадывается, что вот недавно разбилась ее полудетская смелая мечта.
Может быть, все дело в том, что он наперекор докторам на всех широтах пытался достроить, довершить ту вечную дорогу, искупая невольную вину перед ней.
В переулке зажглись редкие огни. Он вышел на Каланчевку. Через пять минут вокзал, потом Пушкино, его дом, жена, дочери…
Старшая с детства влюблена в географические карты — как мальчишка. Сейчас кончает картографический институт.
Карты ее с морями, горами, старыми и новыми дорогами будут висеть в магазинах географических изданий, похожих на бюро путешествий, в классах школ… Может быть, в кабинете министра автомобильного транспорта и шоссейных дорог.
И сейчас, наверное, в этом кабинете висит карта, и на ней дороги Гаврилова. Возможно, министр даже помнит о нем — посылал же ему поздравительные телеграммы на целину и на Украину!..
Дома он сел за стол. Положил перед собой чистый лист бумаги.
«Уважаемый Василий Федорович!»
Он рассказал о том, что не давало ему спать ночами, и о статье «Вместо дорог — бутафория», и как ее обсуждали…
«У строителей недолговечных трасс нашлись покровители. Эти товарищи, не отрицая фактов, осуждали меня только за то, что я чересчур часто бью тревогу. И решение вынесли ни к чему не обязывающее — ни строителей, ни государственные комиссии…
Может быть, я и в самом деле не следил за изяществом моей речи во время спора в Коробово и Шатуре, но я никого не оскорбил и отстаивал государственные интересы…
После этого совещания что-то во мне надломилось, потерялась вера в то, что работа моя нужна…
Хотелось бы узнать Ваше мнение, Василий Федорович…»
Он отправил министру заказное письмо, показал жене и дочерям почтовую квитанцию, и они наизусть запомнили ее номер — 978…
Весной он вошел ко мне бодрый, улыбающийся.
— Не надоел? Сочините, пожалуйста, характеристику.
Оказалось, что он хочет поступить в Московский вечерний университет журналистики.
— Не удивляйтесь! Хочу учиться. Стыдно, что вы переписывали за меня целые абзацы. И… — Он смущенно замялся.
— Уверовали в могущество печати? — помог я ему.
(Месяца два до этого исполком облсовета и министерство вынесли решения, насыщенные различными мерами по улучшению качества новых дорог. Строители и покровители недолговечных трасс были строго наказаны.)
— В это я и раньше верил. А сейчас полюбил газету. Даже слов не хватает выразить, до чего я люблю ее сейчас!
Я начал описывать его сотрудничество в московской областной газете.
«Гаврилов Иван Федорович, инженер технадзора областного дорожного управления…»
— Я уже не инженер технадзора, — сказал он.
Перо мое замерло.
— Теперь я на новой работе. В бюро технической помощи нашего министерства. Дело интересное. Буду изучать хорошее, что есть у строителей дорог всей России… Понимаете? Потянуло к хорошему!
Я понимал его. Да и можно ли по-человечески это не понять? И стал писать характеристику дальше.
«Его критические материалы отличались точностью фактов, остротой постановки вопроса, глубиной экономического анализа…»
Он уехал и появился через месяц, тоже радостный и возбужденный.
— Видел чудесную дорогу под Саратовом. Не дорога — песня! Лазил, изучал! Я эту песню… — и поднял руки, как дирижер перед хором. — Пожалуй, в Коробово стоит поехать…
При воспоминании о Коробово погрустнел, посмотрел на меня серьезно.
— Неспокойно у меня на душе. Совесть мучает, если начистоту… И чем больше вижу хорошего, тем сильнее… Хорошее, как серная кислота, — жжет! Надо наступать! Спасать худо построенные дороги. Ведь оттого, что они рассыпаются, может пострадать любой из нас — и вы, и я, и мои дочери… Не дождаться помощи, не дойти до цели…
Вот он сидит передо мной — худощавый пятидесятилетний человек с лицом, изрезанным суровыми морщинами (дорога — морщина!), с быстрыми, по-мальчишески непосредственными жестами легких и, видимо, сильных рук. Когда он смеется, в его лице оживает, сияя, та милая капля детства, которая навечно сохраняется у людей чистой жизни и тревожной совести.
Пишу о нем, и все время тянет меня вычеркнуть упоминание о Дон-Кихоте — боюсь, что читатель подумает, будто я вижу в Гаврилове черты донкихотства. Но ведь само это выражение с его определенным печально-ироническим зерном, по-моему, уже устарело. Дар возвышенного переосмысления жизни и доверчивого отношения к ней в наши дни несравненно менее смешон и более близок к истине, чем четыреста лет назад на старых дорогах Испании.
Я не вычеркиваю тех строк, потому что вижу в Гаврилове современного странствующего рыцаря. Думаю, что орден странствующих рыцарей имеет огромное будущее и родиной его стала наша страна. Тысячи моих соотечественников несут в себе рыцарское отношение к долгу, к жизни, и странствуют они, как никто никогда не странствовал, осваивая новые дороги и земли.
У современного странствующего рыцаря — острый вкус к экономике. Чтобы защитить интересы государства, мало честного, бесстрашного сердца, надо разбираться в тонкостях себестоимости. Но дело, конечно, не только в этом — крупинка вечности нужна и в дорогах, и в стихах, в тоннелях, в мостах, в любви…
Портрет четвертый
