Шок будущего - Тоффлер Элвин (электронная книга .txt) 📗
Не стоит называть ассамблеи социального будущего «говорильней». Мы быстро разрабатываем игры и модели, главная красота которых в том, что они помогают игрокам прояснять собственные ценности. В Проекте Plato университета Иллинойса Чарльз Осгуд экспериментирует с компьютерами и обучающими машинами, которые привлекут широкие массы общественности к планированию воображаемых предпочтительных будущих через игру [357].
В Корнэльском университете Хосе Виллегас, профессор факультета проектирования и анализа окружающей среды, с помощью черных и белых студентов конструирует множество «игр гетто», которые открывают игрокам последствия различных предлагаемых образов действий и таким образом помогают им прояснить цели. Игра «Гетто 1984» показала, что произошло бы, если бы рекомендации, сделанные комиссией Кернера по бунтам (Национальной комиссией США по гражданским беспорядкам), действительно были приняты. Она показала, как последовательность, с которой эти рекомендации вводились, повлияла бы в итоге на ситуацию в гетто. Она помогла игрокам, как черным, так и белым, идентифицировать свои совместные цели, а также их неразрешимые конфликты. В играх, подобных «Перу 2000» и «Город незаконных поселенцев 2000», игроки создают сообщества будущего. В «Нижнем Ист — сайде» — игре, которую Виллегас надеется действительно разыграть в Манхэттенском сообществе, которое носит это название, игроками были бы не студенты, а реальные жители сообщества — бедные рабочие, белые представители среднего класса, мелкие бизнесмены — пуэрториканцы или молодые безработные негры, полиция, хозяева квартир и городские чиновники.
Весной 1969 г. старшеклассники в Бостоне, Филадельфии и Сиракузах, штат Нью — Йорк, участвовали в телевизионной игре, включающей в себя смоделированную войну в Конго в 1975 г. В то время как по телевидению показывали команды, изображающие кабинеты министров России, Красного Китая и Соединенных Штатов, которые вырабатывали дипломатические и политические шаги, школьники и учителя смотрели, дискутировали и по телефону давали советы главным игрокам [358].
Подобные игры, включающие в себя не десятки, а сотни тысяч и даже миллионы людей, можно было бы создать, чтобы помочь нам сформулировать цели на будущее. В то время как телеигроки играют роль высших правительственных чиновников, пытающихся справиться с кризисом — например, экологическим бедствием, — можно было бы провести собрания профсоюзов, женских клубов, церковных групп, студенческих организаций и других избирателей, на которых большое количество людей могло бы смотреть программу, выносить коллективное суждение о том, какой выбор следует сделать, и доводить эти суждения до основных игроков. Специальные коммутаторы и компьютеры могли бы собирать советы или подсчитывать голоса «за» и «против» и передавать их «тем, кто принимает решения». Большое число людей могло бы участвовать в игре прямо из дома. Таким образом, к процессу принятия решений были бы привлечены неорганизованные миллионы людей. При создании с воображением таких игр становится не только возможным, но и практичным получать цели будущего от масс, с которыми раньше не советовались.
Подобные техники, сегодня еще примитивные, станут фантастически изощренными в самые ближайшие годы, предоставляя нам систематический способ собирать и согласовывать конфликтующие образы предпочтительного будущего, даже исходящие от людей, неискушенных в академических дебатах и парламентской процедуре.
Предполагать, что такие ратуши будущего окажутся упорядоченным или гармоничным делом или что они будут организованы таким же образом где — нибудь еще, означало бы уподобиться Поллианне. В некоторых местах ассамблеи социального будущего могут быть созданы организациями сообществ, советами по планированию или правительственными службами. Еще где — то их могут поддерживать профсоюзы, молодежные группы или отдельные, ориентированные на будущее политические лидеры. В других местах церкви, фонды или добровольческие организации могут инициировать их созыв. И еще в каких — то местах они могут возникнуть не в результате формального созыва, а как спонтанная реакция на кризис. Точно так же было бы ошибкой думать о целях, очерченных этими ассамблеями, как о вечных Платоновских идеях, плавающих где — то в метафизических недостижимых краях. Скорее их следует рассматривать как временные указатели направления, широкие, но для ограниченного времени задачи и рекомендации, предназначенные избранным политическим представителям сообщества или государства.
Такие ориентированные на будущее, формирующие будущее мероприятия могли бы иметь огромное политическое воздействие. Они могли бы оказаться спасением для всей системы репрезентативной политики — системы, которая сейчас находится в ужасающем кризисе. Массы избирателей сегодня настолько далеки от контактов со своими избранными представителями, поскольку проблемы, которыми те занимаются, настолько специальны, что даже хорошо образованные представители среднего класса чувствуют себя безнадежно исключенными из процесса определения целей. Из — за всеобщего ускорения жизни между выборами многое происходит так быстро, что политик становится все менее объяснимым для «простых людей». Более того, эти простые люди продолжают меняться. В теории избиратель, недовольный действиями своего представителя, может в следующий раз проголосовать против него. На практике для миллионов невозможно даже это. Массовая мобильность удаляет их из округа, иногда вообще лишая избирательных прав. В округ вливаются вновь прибывшие. Политик обращается ко все большему количеству новых лиц. От него могут никогда не потребовать отчета в его действиях или обещаниях, данных предыдущим избирателям. Еще более опасен для демократии временной уклон политики. Временной горизонт политика обычно не простирается дальше следующих выборов. Конгрессы, парламенты, городские советы — законодательные органы вообще — испытывают нехватку времени, ресурсов или организационных форм, необходимых, чтобы серьезно думать о долгосрочном будущем. Что касается гражданина, последнее, о чем его когда — либо спрашивают, — это более масштабные, более удаленные цели для его сообщества, штата или государства.
Избирателя могут в ходе опроса спросить о специфических проблемах, но никогда об общей форме предпочтительного будущего. В политике нет института, через который простой человек может высказать свои идеи о том, каким должно быть отдаленное будущее по виду, ощущению или вкусу. Его никогда не просят подумать об этом, а в редких случаях, когда он задумывается, для него не существует организованного способа передать свои идеи на политическую арену. Отрезанный от будущего, он становится политическим евнухом.
По этим и другим причинам мы несемся к роковому разрушению всей системы политического представительства. Если законодательным органам вообще суждено выжить, им понадобятся новые виды контактов с избирателями, новые связи с будущим. Ассамблеи социального будущего обеспечивают средства нового соединения законодателя с его массовой базой, настоящего с будущим.
Проводимые часто и регулярно, такие ассамблеи — более чувствительный критерий народной воли, чем любой из доступных нам теперь. Сам акт созыва таких ассамблей привлек бы в поток политической жизни миллионы, которые сейчас ее игнорируют. Сталкивая мужчин и женщин с будущим, спрашивая их об их собственных личных судьбах, а также о наших ускоряющихся общих траекториях, этот институт зондировал бы глубокие этические проблемы.
Просто постановка перед людьми таких вопросов сама по себе утверждает освобождение. Сам процесс социальной оценки объединил бы и просветил население, смертельно уставшее от специализированных дискуссий о том, как добраться куда — то, куда оно не уверено, что хочет идти. Ассамблеи социального будущего помогли бы прояснить различия, все больше разделяющие нас в наших быстро фрагментирующихся обществах; они бы, напротив, идентифицировали общие социальные нужды — потенциальные основы для временных объединений. Таким образом, они бы собрали разные политические устройства в новой структуре, из которой неизбежно возникли бы новые политические механизмы.
