Пути. Дороги. Встречи - Сидоров Георгий Алексеевич (серия книг TXT) 📗
С этими словами Василий Петрович поднялся, поблагодарил меня за ужин и компанию и собрался идти к себе.
— Вы уже на боковую? — спросил я его.
— Да нет, я так рано не ложусь. Просто думаю, Юра, пора отдохнуть тебе… Ты ведь с дороги.
— Я на катере проспал двое суток, — засмеялся я. — Так что не беспокойтесь.
— Я вижу, тебе хочется узнать, как это случилось? — качнул он оторванной рукой. — Я понимаю, тебе как охотнику это интересно. И я бы, пожалуй, тебе это рассказал, но не могу. Никто не знает, что со мною произошло. Так надо, Юра. Иначе может случиться беда с тем, кто узнает, — сказал он странную и загадочную фразу.
— Со мной не случится. Я «в рубахе» родился, — заверил я его.
— Нет, не могу! Моя тайна должна уйти со мною. Слишком большая ответственность… Юра.
Старик нёс какую-то чушь, но лицо у него было серьёзным и грустным.
— Я на самом деле родился под счастливой звездой, я не вру. И ваша тайна мне вреда не причинит. Возможно, как раз я и могу оказаться вам в том, что вас гнетёт, полезным.
Мои слова, сказанные наугад, старика взволновали. Он посмотрел на меня и спросил:
— Как ты догадался, Юра, что меня что-то гнетёт?
— Сам не знаю, — признался я. — Наверное, интуиция.
— Ты вот что, Юра, пару дней хорошенько подумай. Потому что я на самом деле расскажу тебе такие вещи, которые могут отправить тебя на тот свет. Я не шучу. Если дашь добро, то я тебя посвящу в свою тайну. Но учти, потом винить будешь только себя, — погрозил он на прощание пальцем.
Своим поведением и словами старик не на шутку меня заинтриговал. И поразмыслив, я решил, что двух смертей не бывает, а одной всё равно не миновать.
«Ну что он мне предложит? Охоту на медведей-садистов, которые у живых людей отрывают руки?! Интересно, где эти косолапые обитают?»
Незаметно пролетело два дня. Каждый вечер, встречаясь со стариком у костра, мы говорили о чём угодно, только не о его тайне. Наши разговоры касались прошлой довоенной и послевоенной жизни, эпохи хрущёвских реформ, когда в стране по приказу кремлёвских идиотов было вырезано почти всё племенное стадо крупного рогатого скота, и за одну овцу крестьянин обязан был сдать государству две шкуры. Старик, вспоминая некоторые художества Никиты Сергеевича, тяжело вздыхал и говорил, что про Брежнева он не знает, но Хрущ — явный ставленник Запада. За каких-то десять лет сумел разорить великую державу. Когда я спросил его о Сталине, он, посмотрев на меня, сказал:
— То, что смог Иосиф Виссарионович сделать для своего народа, не под силу ни одному человеку.
— Кто же, по-вашему, был Сталин, он что человеком не был? — удивился я.
— Посуди сам, — улыбнулся своей доброй улыбкой Василий Петрович. — Сталин спал всего по четыре, а то и по три часа в сутки. Всё остальное время он работал. Жил на зарплату первого секретаря, которая была меньше, чем у сталевара или шахтёра-проходчика. Он не был казнокрадом, ничего не брал из музеев. Наоборот, всё украденное другими большевиками, типа Троцкого или Бухарина, пытался вернуть России. Он не брал даже подарков, которые ему преподносили друзья или союзники. Сталин из подаренных ему вещей организовал музей. А по их стоимости в СССР были выпущены деньги. И, наконец, Сталиным не могла управлять ни одна женщина. Чего нельзя сказать о других членах нашего правительства. Говорят, что Иосиф Виссарионович застрелил Аллилуеву? Так это или нет, не знаю. Но если она от него требовала, чтобы Крым отдали евреям…
— Вы считаете, что за дело? — закончил я за него.
— Да, считаю, — сказал Василий Петрович просто. — Это не жена вождя, если исконно русские земли намеревалась подарить дяде Абраму… Теперь сам подумай, Сталин был человеком или нет?
— Ну, а кем же он всё-таки был, по-вашему?
— Какой-то, в образе человека, мощной космической сущностью.
— Интересно? — почесал я затылок. — Осталось только выяснить: светлой или тёмной?
— А ты как думаешь? — спросил Василий Петрович.
— Думаю, что светлой! — сказал я. — Хотя после хрущёвского трёпа в его адрес многие считают, что Сталин был мракобесом.
— Пусть считают, — грустно улыбнулся старик. — Не будь его, наверняка не было бы и нашей родины, России. Очень хорошо, что ты нутром чувствуешь истину. Ну, так как? Рассказывать мне тебе о том, что я пережил или нет? Или, может, у тебя сейчас на этот счёт иное мнение? — вдруг, переключившись со Сталина, спросил меня собеседник.
— Конечно, рассказывать! Я весь во внимании, будьте спокойны, со мною всё будет в порядке.
— Если что, винить будешь не меня. Запомнил?
— Запомнил, — уселся я на валежник поудобнее.
— Мне много лет, это на вид я такой бодрый и молодой, — начал своё повествование Василий Петрович. — В тридцать первом, когда я справил своё двадцатисемилетие, меня, как фельдшера, Омский ЦК направил на работу в Нарым. В то время на Обь, Парабель и Васюган под конвоем на баржах и пароходах везли тысячи спецпереселенцев. Местные сибирские власти как могли, так и уничтожали свой собственный народ, не думая, что через несколько лет их всех поставят к стенке. В это страшное и кровавое время на Кульёгане, что течёт на северо-запад от Васюгана, среди местного населения началась эпидемия оспы. Оспа грозила гибелью не только хантам, но и местным русским, особенно спецпереселенцам. Видя такое дело, губернские власти решили провести срочную вакцинацию. В Нарым из Томска была завезена противоосповая вакцина, и нам, фельдшерам, поручили привить ею всё местное население края. Меня, как старшего, послали в центр эпидемии на Кульёган. Из Каргаска по зимнику и льду реки я добрался до Среднего Васюгана. Тогда это была маленькая русско-остяцкая деревенька. Двадцать-двадцать пять домов, не больше. В ней и в Тевризе я должен был приобрести хорошие собачьи нарты, местных ездовых собак и найти себе проводника до вершины Кульёгана. Замысел моего Нарымского начальства был таков: я должен был выйти в начале февраля на собачьей упряжке из Среднего Васюгана, добраться до первых хантейских юрт у вершины Кульёгана. И потом, ставя хантам прививки, от юрт к юртам пройти за февраль и март весь Кульёган. Когда же работа будет закончена, выйти на зимник Сургут-Томск и по нему добраться через Каргасок до Нарыма. С нартами я вопрос решил в первый же день. Я купил их у местного кержака-охотника. С собаками получилась небольшая заминка. Ни у кого лишних лаек не оказалось. Мне пришлось их доставать у местных остяков за полета километров от Среднего. Прошла пара недель — этот вопрос у меня с трудом, но решился. Теперь можно было бы и выступать. Осталось найти хорошего проводника. Но вот тут-то и начались проблемы. Люди готовы были меня проводить через тайгу до Пудина, до вершины Васюгана, но не на Кульёган. На северо-запад через водораздельное болото никто со мной идти не хотел. Русские говорили, что у них нет времени. А ханты и селькупы упорно твердили, что в тех местах живёт маячка и они туда не ходоки ни за какие деньги, потому что боятся. Что такое маячка, они мне не говорили. Но было видно, что страх у них неподдельный. Видя такое дело, я по рации вызвал Нарым и попросил, чтобы мне дали добро идти на Кульёган без проводника. Сейчас бы одного не отпустили, но тогда всё было иначе. Я изучил карту и, сверив свой компас, рано утром, как сейчас помню, тринадцатого февраля отправился через водораздел на Кульёган. Мороз стоял под сорок. Деревья все были в инее, над сугробами стелился туман. Я шёл впереди своих собак, пробивая лыжами дорогу, а они, запряжённые цепочкой по две, шли по моей лыжне и тянули за собой нарту. Мне удалось достать шесть неплохих лаек. Нарта была длинная, удобная и нетяжёлая. Поэтому в первый день я легко прошёл более тридцати километров.
Выйдя на болото, я поставил для себя палатку, накормил собак и стал готовить себе на завтра. На душе было немного неприятно, потому что именно этих мест люди с Васюгана почему-то боялись. Перед сном я взглянул на болото, на стоящую рядом сосновую гриву. Лес как лес, ничего страшного. Успокоившись, я залез с головой в олений спальник и спокойно заснул. Назавтра я вообще забыл про маячку. Шёл по болоту напрямую от гривы к гриве, и когда настал вечер, я спокойно, уже ничего не опасаясь, разбил свой маленький лагерь и, сидя у костра и попивая чай, прикидывал, сколько же мне ещё осталось до вершины Кульёгана. Вдруг, ни с того ни с сего, спящие вокруг меня собаки стали просыпаться. Одна за одной, они поднимали головы, вскакивая, и смотрели на соседнюю кедровую гриву. Что их насторожило, я сразу не понял. Светила Луна, болото, на котором был разбит лагерь, просматривалось на несколько сот метров. Как я ни всматривался в ту сторону, куда глядели собаки, всё равно ничего не видел. И вдруг все лайки как по команде стали рваться с привязи. Они хрипели, задыхались на ошейниках, но упорно старались освободиться и сбежать. Двум псам это удалось. Перекусив ремни, они опрометью, с завыванием помчались по плотному снегу болота. Ужас собак стал передаваться и мне. Я почувствовал, что чего-то боюсь, но чего — не понимал. И тут, взглянув на болото перед кедровой гривой, я пришёл в ужас. Наверняка больший, чем испытывали мои собаки: к моему костру шли призраки людей, оленей и огромных как волки лаек! В лунном свете я видел отчётливо их одежду, даже лица. Но в то же время они были ещё и прозрачные: сквозь людей и животных проступала кедровая грива и просвечивали отдельно стоящие деревья. Первой мыслью было: «Куда-то бежать? Но куда? Разве от духов можно укрыться?» Вторая мысль оказалась более реальной: начертить вокруг своего лагеря круг и читать «Отче наш». Я так и сделал. Схватив какую-то палку, я начертил на снегу вокруг костра и палатки круг и, не попадая от ужаса зуб на зуб, стал, заикаясь, читать молитву. В тот момент я забыл, что недавно вступил в партию, что никакого Бога нет и всё то, что мне внушали. Я читал «Отче наш» и про себя думал: «Хорошо, что я знаю молитву, она должна помочь! Пока вроде бы они меня не хватают». Оглядевшись вокруг, я увидел, что подошедшие к костру души людей и на самом деле меня потеряли. Они ходили вокруг моего лагеря, всматриваясь в разные стороны, и протягивали вперёд руки. Через несколько минут мне стало ясно, что угрозы никакой нет. Души есть души, они бестелесные и поэтому забрать меня к себе не смогут. К тому же, мои собаки тоже успокоились. Они рассматривали визитёров с интересом и без страха. Взглянув на успокоившихся собак, я тоже занялся изучением странного общества. Меня удивило то, что и мужчины, и женщины, и старики, и даже дети: все были одеты в очень богатые зимние одежды. На мужчинах я разглядел расшитые орнаментами оленьи дохи, на головах у них находились нарядные опушённые лисьим мехом не то малахаи, не то шапки. На ногах у мужчин, женщин и детей красовались добротные камусные пимы. Поразили меня лыжи призраков. Таких лыж я не видел ни у эвенков, ни у хантов, ни у селькупов. Лыжи имели под ногами высокие деревянные подставки и были выгнуты наподобие боевых луков. Кроме того, на них виднелся сложный растительный орнамент. Такие лыжи увеличивали длину ног, что несомненно влияло на скорость движения. Удивили меня и луки призраков. Они были не большие и даже изящные, но, похоже, собранные из рога и сухожилий. Потому что стрелы к ним выглядели целыми копьями. Длинные и оперенные, они внушали страх одним своим видом. Ещё на поясе у мужчин виднелись массивные ножи и зачехлённые с выгнутыми резными рукоятками топоры. На женщинах я разглядел сшитые из птичьих шкур очень красивые и нарядные шапки. Точно такие же шапки были и на детях. Изучая окружающих мой лагерь призраков, я никак не мог понять, что это за народ? В лицах ни мужчин, ни женщин ничего не было монголоидного. Передо мной маячили души чистокровных европеоидов! «Откуда они здесь, в Сибири, в краю, где испокон веков живут монголоидные племена и народы?» А между тем общество призраков развьючило своих громадных, как лоси, оленей, уселось на шкуры зверей и разожгло несколько таких же призрачных костров. Костры горели без дыма и без жара, потому что снег под ними не таял. Прошло часа три или четыре. Мой костёр погас. Но пойти за дровами я не решался. В то же время, очевидно, от волнения я не ощущал холода. Наконец, около четырёх часов ночи табор призраков стал собираться. Погасли холодные костры, снова были навьючены олени, и души странных людей направились в ту сторону, откуда пришли. Когда призраки исчезли, я с горем пополам забрался в свой спальник и кое-как уснул. Проснулся я, когда совсем рассвело. Первая мысль была о сбежавших неизвестно куда собаках. «Может, они всё-таки вернулись?» — думал я, выбираясь из палатки. Но исчезнувшие лайки к палатке не пришли. Это меня, конечно, огорчило. «Придётся теперь самому тянуть нарту по глубокому снегу. Четыре пса с ней не справятся». Свернув лагерь и сложив свои вещи на нарту, я связал для себя лямку. И надев её на плечи, вместе с оставшимися собаками стал тянуть по лыжне груженые сани. В тот день я прошёл не более десяти-пятнадцати километров. Наученный опытом прошедшей ночи, я наломал побольше сушняку и заранее сделал вокруг своего лагеря обережный круг. Как я и предполагал, призраки меня не оставили. Не успел я поужинать и забраться в спальник, чтобы хоть немного поспать, как лайки снова стали нервничать. «Что же, придётся опять всю ночь читать «Отче наш», — подумал я, вылезая из палатки. — Иначе собаки не успокоятся. Не дай Бог, ещё и отвяжутся». Оглядевшись, я увидел, что по моему следу, без оленей и собак, на лыжах, подобно снежной позёмке, скользят призраки. На этот раз без женщин, стариков и детей, одни мужчины. Опять страх сжал моё сердце, и я снова взялся за чтение молитвы. Видя, что призраки меня потеряли и их попытки найти место моего пребывания тщетны, я немного приободрился. Перестав читать молитву, я с интересом стал наблюдать за происходящим. Вскоре до меня дошло, что призраками управляет один бородатый человек. На спине у его меховой одежды виднелась аппликация тёмной летящей птицы, а с малахая, который закрывал плечи и верхнюю часть груди, свешивались хвосты горностаев и какие-то костяные украшения. Мужчины, очевидно, по его приказу, бросили на снег свои луки и зачехлённые пальмы. А потом, став ко мне лицом, вытянули вперёд безоружные руки. Очевидно, этим они хотели мне сказать, чтобы я их не боялся и вышел из своего круга. «Врёте, — сказал я им. — Не выйду! И вообще: чё вы ко мне привязались? Зачем я вам нужен? Хотите забрать с собой? Я ещё не помер, когда помру, тогда другое дело». Но мои слова призраки не слышали. Видя, что я их боюсь, они сбросили лыжи, снова разожгли свои холодные костры и, усевшись вокруг них, стали о чём-то между собой переговариваться. Голосов я их не слышал, но было видно, что люди о чём-то совещаются. Наблюдая за ними, я ждал, что будет дальше. Через несколько часов мужчины как по команде встали, погасили свои странные костры, надев лыжи и взяв оружие, пошли в сторону соседней сосновой гривы. Проводив их взглядом, вконец успокоившийся, я залез в свой спальник, но уснул не сразу. Жаль было потерянных двух собак. «Куда они их дели? — думал я. — И вообще, как могут бестелесные души причинить вред тем, кто во плоти? Неужели и со мной произошло бы тоже самое, если б я к ним вышел?» Уснул я только под утро. Вконец разбитый и измотанный бессонными ночами, я решил, невзирая ни на что, пройти за день как можно больше. А потом, когда маячка отстанет, сутки проспать. Следуя своему намерению, я шёл без остановки целый день и остановился только тогда, когда окончательно выбился из сил. Не разжигая костра, я накормил вяленой рыбой собак и, начертив на всякий случай вокруг лагеря обережный круг, забрался в свой спальник. Не успел я закрыть глаза, как тут же сразу уснул. Но спал я недолго. Разбудил собачий испуганный визг. «Неужели опять притащились? — подумал я, просыпаясь. — Узнать бы, что им надо? Сколько можно преследовать человека?!» Вылазить из нагретого спальника на мороз не хотелось. Но скулящие собаки заставили это сделать. «Что же, прочту ещё разочек-два «Отче наш», — ворчал я, выбираясь из палатки на четвереньках. — Когда-нибудь должны же они от меня отстать?» Я встал на ноги и, взглянув в направлении своего следа, увидел всего одного призрака. К моему биваку подходил на лыжах тот, кого я принял за их предводителя. Видя одного бестелесного, я не испугался. «Что он мне может сделать? — расхрабрился я. — Какой-то дух живому человеку?! Молитву читать не стоит, хорошо бы с ним поговорить, — вдруг пришло в голову. — Узнать бы, куда они дели моих псов? Не могли же призраки их освежевать?» А между тем, бестелесный, подойдя к моему укрытию, бросил на снег свою пальму, колчан со стрелами, лук и отстегнул вместе с топором и ножом свой пояс. Потом он стал на колени и протянул ко мне свои руки.
