Сталин и Мао (Два вождя) - Галенович Юрий Михайлович (книги онлайн полностью TXT) 📗
Сталину представлялось, что в данном случае он наконец впервые за все уже довольно продолжительное время визита Мао Цзэдуна в СССР получил возможность заставить Мао Цзэдуна признать свою ошибку и признать верховенство Сталина.
Ведь ситуация сложилась таким образом, что, что бы ни сказал Мао Цзэдун в ответ на упреки Сталина и Молотова, мог быть создан прецедент признания КПК, КНР, Мао Цзэдуном ошибки, а следствием этого могла стать необходимость и в дальнейшем действовать исключительно по воле Сталина.
Мао Цзэдун предпочел выбраться из ловушки, расставленной Сталиным, весьма необычным путем. Он как бы испарился, вышел из игры; он просто сидел и молчал с отсутствующим видом; на некоторое время Мао Цзэдун, физически или материально продолжая находиться в одном помещении со Сталиным,
Молотовым, Чжоу Эньлаем и Ши Чжэ, духовно исчез, дух его унесся за пределы сталинского кабинета в Кремле; Мао Цзэдун, по сути дела, не участвовал в беседе со Сталиным с того самого момента, как только Сталин и Молотов выдвинули свои упреки в его адрес. (Вообще говоря, такой прием в своей политической карьере Мао Цзэдун использовал неоднократно; тем самым он хотел лишить оппонентов возможности в последующем утверждать, что Мао Цзэдун как-то реагировал на обвинения в его адрес; в дипломатической практике это соответствовало отказу принимать ноту или заявление партнера; Мао Цзэдун молчал, как у нас иногда говорят, как партизан на допросе.)
У Мао Цзэдуна был свой взгляд на случившееся. Этот взгляд в принципе расходился с пониманием вопроса Сталиным.
Мао Цзэдун полагал, что он представляет великую партию — КПК, независимое и суверенное государство — КНР. И эта партия, и это государство, с его точки зрения, ни в чем не были ниже, чем ВКП(б) и СССР, да если уж говорить начистоту, то даже и превосходили их, хотя прямо и громко говорить тогда об этом время, по его мнению, просто еще не пришло и не созрело. Однако на практике Мао Цзэдун стремился в ходе своих встреч со Сталиным в 1949–1950 годах всеми возможными способами утверждать именно принцип независимости и равенства, а по сути дела отдельности, в отношениях правящих политических партий в СССР и в КНР и этих двух государств. Сталину это не нравилось прежде всего потому, что Мао Цзэдун «отделялся» от него там, где речь шла, с точки зрения Сталина, о противостоянии общему противнику или классовому врагу; далее Сталину не нравилось, что при этом Мао Цзэдун был намерен, используя заинтересованность СССР в мирных и дружественных отношениях с КНР, «доить» нашу страну, постепенно изыскивая пути к налаживанию связей с классовым противником, причем таких связей, которые могли привести к союзу США и КНР против СССР.
Когда Молотов поставил Мао Цзэдуна перед необходимостью реагировать на речь Ачесона, Мао Цзэдун был вынужден на словах осудить заявление государственного секретаря США. В то же время он формально согласился дать одновременно с СССР (и даже МНР, «даже», ибо Мао Цзэдун не считал окончательно решенным вопрос о Монголии) официальную отповедь утверждениям Ачесона. По сути дела, помимо вышеуказанных соображений, Мао Цзэдун решил использовать на первый взгляд исключительно невыгодную для него ситуацию в своих интересах, обернуть проигрыш выигрышной стороной. Он нашел прием, благодаря применению которого решал, как ему представлялось, сразу несколько задач.
Во-первых, демонстрировал и Сталину, и всему миру свою самостоятельность и отдельность. Во-вторых, показывал США, что даже во время его продолжительного пребывания «в руках у Сталина», в Москве, он продолжает вести борьбу со Сталиным. В-третьих, он подтверждал, особенно в глазах своих сторонников, что у Китая (КНР) и у России (СССР) существуют различные взгляды и на вопрос о Монголии, и на вопрос об истории и современном состоянии советско-китайских отношений, особенно применительно к северным районам Китая.
Мао Цзэдун в принципе считал необходимым настоять на том, что в любом случае и при любых обстоятельствах он имеет право и будет действовать так, как считает нужным, своими методами.
Мао Цзэдун считал, что Сталин должен удовлетвориться тем, что его предложение было принято и китайская сторона осудила речь Ачесона.
Формально Мао Цзэдун даже подчеркпул, что китайская сторона в условленное время выступила с официальным заявлением. Если бы советская сторона сочла несущественным вопрос о форме официального заявления китайской стороны, стороны могли бы найти компромисс.
Мао Цзэдун понимал, что компромисса тут быть, однако, не могло. Вопросы были принципиальными: должны ли союзники держать слово, надежен ли союз наших двух стран в современном мире.
Здесь для Мао Цзэдуна становились несущественными доводы Молотова и Сталина о том, что международные обычаи, практика международных отношений считают официальным выражением позиции правительства только заявления от имени правительства, министерства иностранных дел или министра иностранных дел. Мао Цзэдун сознательно пошел на конфронтацию со Сталиным; более того, он вынес разногласия на показ для всего мира. По сути дела, Мао Цзэдун продемонстрировал, что МНР является марионеткой СССР, а КНР ею не является, что по этому столь острому вопросу в истории русско-китайских отношений между Новым Китаем, то есть между КНР, и Россией, то есть СССР, продолжают сохраняться разногласия.
Сама постановка вопроса Сталиным и Молотовым о том, что выступления Москвы и Пекина на мировой арене должны быть согласованы и по своей форме, вызывала принципиальные возражения у Мао Цзэдуна.
Мао Цзэдун тесно увязывал межгосударственные и межпартийные отношения. Он, во всяком случае внутри своей партии, среди своих сторонников, настойчиво проводил мысль о том, что, с его точки зрения, после роспуска Коминтерна, явившегося чисто формальным актом, Сталин, ВКП(б) и «даже правительство СССР» по-прежнему в отношениях с компартиями других стран ведут себя как «партия-отец», как «старший брат», причем такие «отец» или «старший брат», которые не желают принимать во внимание соображения «младших братьев». Мао Цзэдун намеренно ввел в обращение в своей партии и попытался распространить на другие партии именно эти самые термины «партия-отец» и «старший брат» для того, чтобы создавать отрицательное отношение и к России (к СССР), и к Сталину как в Китае, так и за рубежом, чтобы готовить «бунт» «младших братьев» против «диктата» «отца» или «старшего брата». Это была не только борьба за равенство и самостоятельность со стороны Мао Цзэдуна, но борьба за то, чтобы со временем поставить Россию (СССР) в приниженное положение нации, кругом виноватой перед всем миром и особенно перед Китаем.
У Мао Цзэдуна был, естественно, и свой взгляд как на саму речь Ачесона, так и на реакцию на нее в Москве. Мао Цзэдун считал вполне естественными в условиях того времени попытки Вашингтона внести разлад в отношения Москвы и Пекина. В то же время Мао Цзэдун полагал, что в своей речи Ачесон указал на действительно имевшие место недостатки и ошибки в политике Сталина.
Мао Цзэдун имел в виду стремление Сталина не только сохранить МНР в качестве отдельного от КНР государства, но и заполучить особые права для СССР в ряде районов Китая, то есть в Маньчжурии и в Синьцзяне; с точки зрения Мао Цзэдуна, это было требование Сталина передавать советским властям всех советских специалистов, которые проштрафились в Китае, а также не допускать американцев и граждан прочих фактически союзных с США стран на территорию ряда районов КНР (прежде всего Северо-Восточного Китая и Синьцзяна), а также сохранение за СССР преимущественных позиций в руководстве хозяйственной деятельностью и во владении долей капитала ряда смешанных компаний или акционерных обществ, действовавших на территории КНР.
Однако то, что Мао Цзэдун именовал особыми правами или привилегиями, было, с точки зрения Сталина, минимальной и даже заниженной платой за помощь КНР — КПК, которую предполагали оказывать и уже частично оказывали СССР — ВКП(б), помогая восстанавливать и развивать экономику КНР и особенно отдавая делу строительства в Китае бесценные знания прекрасных советских специалистов в различных областях. Сталин при этом как бы уже и не говорил о том, что он фактически соглашался ставить свою безопасность в зависимость от интересов КНР (это, конечно, имело и свои плюсы, и свои минусы) защищать интересы КНР, давал обещание вместе с Пекином отражать наскоки врагов, Японии и союзных с нею стран, а здесь слово СССР как военной державы в то время было нужно КНР, во всяком случае, в большей мере, чем поддержка со стороны КНР Советскому Союзу.
