Сталин и Мао (Два вождя) - Галенович Юрий Михайлович (книги онлайн полностью TXT) 📗
В Пекине в тот же день, 21 января, были опубликованы ответы на вопросы корреспондента заведующего управлением информации правительства КНР Ху Цяому. Заявления министра иностранных дел КНР не появилось.
Сталин придал случившемуся серьезное значение. Через несколько дней он пригласил к себе в Кремль Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая. При этом было подчеркнуто, что с советской стороны в беседе будут участвовать только Сталин и Молотов. В качестве переводчика с Мао Цзэдуном и Чжоу Эньлаем был Ши Чжэ. Сталин заранее не предупредил Мао Цзэдуна, о чем пойдет речь.
По наблюдениям Ши Чжэ, Сталин и Молотов были настроены дружественно, однако в их поведении не было прежней теплоты.
После того как все уселись, Сталин сказал: «Я пригласил вас сегодня, чтобы обменяться мнениями в этом узком кругу. У Молотова есть кое-что сказать, давайте сначала выслушаем его».
Молотов изложил следующее: «В прошлый раз мы договорились о том, что в связи с речью Ачесона каждый выступит с официальным заявлением с осуждением клеветнических утверждений Ачесона. Мы также условились, что заявление осуждающего характера будет сделано от имени официальных властей. Хотелось бы спросить, опубликовало ли китайское правительство такое заявление?»
Мао Цзэдун тут же ответил: «Опубликовало. Оно опубликовано от имени Ху Цяому».
Сталин поинтересовался: «Кто такой этот Ху Цяому?»
Мао Цзэдун пояснил: «Заведующий управлением информации. В этом качестве он и выступил с заявлением».
Сталин сказал: «В соответствии с международной практикой любой журналист может высказать свое мнение по любому вопросу, опубликовать интервью или комментарий. Но никакие его слова никоим образом не выражают официальную позицию и точку зрения. Поэтому в заявлении частного лица (журналиста) может быть сказано что угодно, но это ничего не стоит».
Вслед за тем Молотов сказал: «Мы ранее условились о том, что Китай выступит с официальным заявлением, иначе говоря, речь шла о заявлении, которое носило бы представительный характер, было бы авторитетным. Однако управление информации — это никоим образом не авторитетная организация, оно не представляет правительство. Интервью заведующего управлением информации корреспонденту никоим образом не заменяет собой выражение официальной точки зрения. Китайская сторона поступила не в соответствии с нашей предварительной договоренностью и таким образом пошла вразрез с нашим соглашением. В результате мы не достигли того эффекта, на который рассчитывали. Что при этом думает китайская сторона, нам не ясно. Раз уж мы договорились, достигли единодушного соглашения, то его следует выполнять, соблюдать. Держать слово — важнейшая часть нашего сотрудничества. Таковы наши соображения. Сегодня мы хотели бы послушать мнения и разъяснения китайских товарищей».
Мао Цзэдун, слушая Молотова, менялся в лице. Легкая улыбка сменилась холодностью, затем презрением и наконец даже гневом.
Сталин добавил: «Таким образом, мы сбились с шага. Пошли не в ногу, а это ослабляет наши силы. Я полагаю, что все мы должны держать слово, тесно взаимодействовать, идти в ногу, только так мы будем сильны».
Тут Сталин посмотрел на Мао Цзэдуна и увидел, что тот весь кипит от возмущения и гнева; и тогда Сталин улыбнулся и дружелюбно сказал: «Товарищ Мао Цзэдун, впереди еще много времени; у нас будет еще очень много случаев и возможностей, когда мы будем взаимодействовать, сотрудничать. Пусть нынешний случай окажется только первым неудачным блином, давайте извлечем из этого опыт и уроки, усилим наше сотрудничество в дальнейшем. Именно это мы и должны сделать. Хотя в нынешнем случае нет ничего экстраординарного, однако мы все-таки действовали не в соответствии с первоначально определенным планом, мы сбились с ноги. Таким образом мы предоставили врагу возможность найти щель, которую он может использовать».
Мао Цзэдун только курил, глубоко затягиваясь. Он не произнес ни слова. Он был суров и холоден. Хотя Сталин улыбался и говорил, увещевал, на лице Мао Цзэдуна не было и тени улыбки, он не пошел навстречу ни в чем, он не выдавил из себя ни единого слова.
Чжоу Эньлай выступил с пояснениями и разъяснениями. Он сказал, что Китай поступил таким образом, исходя из исторического опыта. В прошлом очень хорошие результаты давал именно такой метод разоблачения измышлений Коммунистической партией Китая. Так она поступала и в отношении гоминьдановского правительства Чан Кайши, и в отношении японского империализма, и даже в отношении опубликованной Государственным департаментом США Белой книги. В 1949 году Госдепартамент США опубликовал Белую книгу, а КПК тогда раскритиковала ее в документе, подписанном редакцией агентства Синьхуа. Спрашивается, почему нельзя было применить тот же самый метод при критике измышлений Ачесона?
Сталин, слушая его, отрицательно качал головой.
Разъяснения Чжоу Эньлая результата не дали. Когда же Чжоу Эньлай увидел, что Мао Цзэдун занимает все те же позиции и ни в чем не идет на уступки, он тоже стал суров и серьезен, он тоже по-прежнему ни в чем не уступал. Он был сдержан и немногословен, держался твердо.
Мао Цзэдун сидел рядом с ним; он ничего не опровергал, но ничего и не разъяснял. В глубокой задумчивости он курил одну сигарету за другой. [168]
О чем мог думать Мао Цзэдун? Совершенно очевидно, что молчание было с его стороны приемом, показывающим, что принципиальные позиции и подходы сторон к поднятому вопросу настолько различны, что тут не о чем и говорить. Каждая из сторон должна была, по мысли Мао Цзэдуна, задуматься над тем, что происходит и как она себя ведет, а также о том, в чем состоит принципиальный подход к такого рода вопросам со стороны партнера.
Мао Цзэдун исходил из того, что в данном случае Молотов выражал мнение Сталина, который, безусловно, изложил Молотову свои соображения перед этой беседой, и они распределили роли, высказывая одну и ту же принципиальную позицию.
Замысел Сталина был вполне очевиден. Он решил воспользоваться формальным поводом, когда Мао Цзэдун действительно отступил от прежней договоренности. Таким образом, представился случай, имея определенные и даже неопровержимые доказательства, упрекнуть Мао Цзэдуна в том, что он не держит слова, а это было, конечно, недопустимо в отношениях Сталина и Мао Цзэдуна.
Более того, Сталин был намерен упрекнуть Мао Цзэдуна в том, что тот не держит слова не только и не столько из-за того, что Мао Цзэдун хотел просто по форме поступить по-своему, проявить, так сказать, формальную самостоятельность, но и, и это главное, Сталину было необходимо бросить упрек Мао Цзэдуну именно в связи с тем, что он, по сути дела, отходил от того, что Сталин считал принципиальным сразу в нескольких отношениях.
Во-первых, слово Сталина должно было быть законом в его лагере. Во-вторых, с точки зрения классового подхода, ленинского или даже ленинско-сталинского, да и маоцзэдуновского подхода к вопросам, следовало в сфере мировой политики на первое место ставить классовую солидарность (а не национальные интересы, хотя, по существу, Сталин хотел заставить Мао Цзэдуна согласиться с его подходом, в то время как Мао Цзэдун в перспективе хотел не только быть целиком и полностью самостоятельным, но и подчинить себе национальные интересы России) и выступать единым фронтом перед лицом классового врага, не давать этому врагу никаких оснований рассчитывать на то, чтобы найти трещину между классово едиными союзниками, СССР и КНР, Сталиным и Мао Цзэдуном.
В-третьих, Сталин исходил также из того, что Мао Цзэдун на протяжении ряда лет неоднократно, если не постоянно, предпринимал усилия для того, чтобы найти общий язык с американцами, в том числе и во время гражданской или внутренней войны против Чан Кайши в континентальном Китае, чтобы отмежеваться от Сталина и СССР, от ВКП(б) в области международных отношений, чтобы показывать, что он, Мао Цзэдун, ни в коем случае не будет всегда и во всем выступать на стороне Сталина и идти следом за Сталиным при решении вопросов на мировой арене. А это, с точки зрения Сталина, было тройным предательством или попыткой тройного предательства: предательством классовой ленинско-сталинско-маоцзэдуновской точки зрения, предательством лично Сталина, предательством общих интересов России и Китая.
