История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века - Чичерин Борис Николаевич (бесплатные серии книг txt) 📗
На это, однако, есть много возражений, продолжает Меланхтон. Первое то, что вера лежит в мыслях; но правитель не может изменять мыслей; следовательно, он не должен наказывать заблуждений ума. Отвечаю: он наказывает не умственное заблуждение, а внешнее исповедание лжи и хулу на Бога. Правитель обязан охранять внешнюю дисциплину и педагогию. Поэтому он не должен позволять, чтобы неопытным предлагались обольщения, которые делают их жертвами обмана и вводят их в заблуждение.
Другое возражение заключается в том, что правитель может судить лишь о тех вещах, на которые у него есть закон; но он имеет закон единственно о светских делах; следовательно, он не может судить о религиозных вопросах. Отвечаю, отрицая меньшую посылку: у правителя есть законы, запрещавшие хулу, точно так же как все законы народов полагают наказание за клятвопреступление. Однако так как не всегда очевидно, какие мнения следует считать нечестивыми или богохульными, то здесь должно предшествовать исследование учения. А это суждение принадлежит не одному правителю, а церкви, т. е. как пресвитерам, так и мирянам, способным судить о вере. Участие мирян в соборах можно доказать и Св. Писанием, и примерами греческих императоров; на это есть и свидетельство папы Николая, который признает, что дела веры общие всем, а потому должны обсуждаться всеми. Никто, впрочем, и не отрицает, что князья должны участвовать в прениях соборов, но некоторые сомневаются, имеют ли они право голоса, или, как они сами говорят, принадлежит ли им голос решительный. Но право голоса нельзя у них отнять, ибо соборы представляют суждение церкви, а в церкви, когда епископы заблуждаются, миряне должны их воздерживать. Св. Писание всем одинаково поручает охранение веры. Поэтому князья обязаны прилагать свою власть там, где есть опасность от дурного решения епископов. Церковное устройство, в котором миряне должны без разбора соглашаться на все, что решат епископы, не что иное, как тирания. Однако, с другой стороны, церковь не должна быть и демократиею, где всем без разбора дается право горланить и предлагать догматы (licentia vociterandi et movendi dogmata); ей следует быть аристократиею, в которой по порядку начальствующие епископы и князья сообщают советы и избирают людей способных к суждению. Отсюда ясно, что исследование учения принадлежит церкви, т. е. пресвитерам и князьям. Затем, когда дело обсуждено и решено, князья как блюстители внешней дисциплины должны исполнять решения соборов, запрещая идолопоклонство, богохульство и нечестивые учения и наказывая тех, кто оказывается виновным в этих преступлениях.
Наконец, третье возражение против вмешательства правителя в дела веры состоит в том, что князю поручено только охранение тела, а догматы к телу не относятся. Отвечаю, отрицая большую посылку: хотя охранение тела принадлежит к должности правителя, так как это часть закона, однако не в этом заключается главная цель управления. Закон предписывает не только охранение тела и телесных предметов, но прежде всего попечение о распространении слова Божьего, об истинном учении. Отрицающее вмешательство светской власти в дела веры или предполагают в правителе эпикурейца, или ограничивают должность его низшими заботами. Что это ложно, ясно из того, что правитель и закон одно и то же (magistratum et legem pares esse); цель правления состоит в охранении всего закона. Поэтому князь, держащий меч, должен запрещать ереси и наказывать еретиков, причем в неясных вопросах должно предшествовать суждение церкви. Таким образом, правитель становится истинным служителем Бога. Поэтому Писание говорит, что власть его установляется Богом, ибо он обязан научать людей божественным делам, вере, правде, дисциплине, миру и т. д.
К этому учению о правах светской власти надобно прибавить то, что Меланхтон говорит в другой статье о принадлежащем князьям праве церковного преобразования [210]. И здесь он отвечает на возражения тех, которые оспаривали у князей право устанавливать новые церкви, признавая эту власть только за епископами. Доводы, которыми Меланхтон старается опровергнуть это мнение, почти те же, что и приведенные выше. Он выводит это право прежде всего из обязанности всех членов церкви, и в особенности начальствующих, исповедовать веру и устранять лжеучения. Он утверждает, что князь имеет те же обязанности относительно подданных, как отец семейства относительно домочадцев. Во имя нравственного закона Меланхтон приписывает князю право наказывать эпикурейцев и атеистов, у которых кроются нечестивые понятия о Боге и Провидении. Наконец, он ссылается и на естественный закон, доказывая, что главная цель обществ состоит в познании Бога; ибо, если бы нужно было только заботиться о желудке, то чем князь отличался бы от пастуха? Но надобно держаться совершенно иного мнения: государства устраиваются от Бога с удивительною мудростью и щедротою, не только для наслаждения благами желудка, а главным образом для того, чтобы Бог был познаваем в обществе и чтобы люди стремились к достижению вечных благ.
В отличие от светской власти Меланхтон следующим образом определяет власть церковную: церковная власть есть данное Богом поручение проповедовать Евангелие, сообщать таинства, посвящать служителей слова Божьего, объявлять прощение грехов отдельным лицам или многим в совокупности, обсуждать догматы, и людей, вращающихся в явных пороках, отлучать от церкви словом, без телесного принуждения [211]. Из этого понятия следует, что папы несправедливо присваивали себе власть меча или телесного принуждения. Им не принадлежит также право держать и раздавать царства мира сего. В доказательство Меланхтон приводит известные тексты, на которые всегда ссылались противники пап, и некоторые изречения отцов церкви. Впрочем, говорит он, духовным лицам дозволено иметь собственность и суд, как и всем христианам; но это не относится к их служению, и во всяком случае они должны наблюдать, чтобы светские дела не отвлекали их от настоящих обязанностей. Епископам принадлежит также суждение об учении веры и созвание с этою целью соборов; но, как сказано выше, к последним должны быть приобщаемы и способные миряне, и когда епископы не исполняют своей обязанности, то право созывать соборы принадлежит князьям. Для объяснения взаимного отношения властей Меланхтон приводит пример Амвросия, который не послушался предписания Валентиниана отдать базилики арианам. Нечестивым повелениям повиноваться не следует, и император не имеет права отнять законную власть у святителя церкви и поставить на его место еретика.
Таково, заключает Меланхтон, различие обеих властей. Епископ не должен присваивать себе власти меча, и наоборот, светский правитель обязан уважать власть епископов и не вторгаться в принадлежащее им ведомство. Несмотря однако на это различие, гражданская власть должна служить церкви ради дисциплины, так же как всякий отец семейства исполняет веления церкви относительно своих домочадцев. Ибо все мы обязаны повиноваться служению Слова. Правитель в государстве — слуга и исполнитель предписаний церкви; ибо и он должен повиноваться служению Слова и почитать его, как божественное [212].
Если мы сравним это учение о светской власти с тем, которое мы видели у Фомы Аквинского, типического представителя средневековой схоластики, то мы заметим во многих отношениях существенное сходство. И здесь и там князь является блюстителем и исполнителем закона, не только юридического, но прежде всего нравственного; и здесь и там на основании Св. Писания и во имя требований законного порядка подданным предписывается повиновение властям; и здесь и там это повиновение ограничивается законными пределами; наконец, у обоих писателей князь является слугою и исполнителем решений церкви. Но с двух сторон мы замечаем однако и существенную разницу. У Меланхтона мы не находим тех либеральных начал, которые признавали в светской области средневековые учители. А с другой стороны, у церковной власти отнимаются всякие принудительные средства, она ограничивается проповедью и сообщением таинств. Меланхтон как бы возвращается к учению, которое мы видели в первый период у отцов церкви. Та двойственность начал, которая в такой резкой форме проявлялась в католическом мире, здесь опять начинает сводиться к единству. Над всем во имя нравственного закона возвышается князь, глава государства, облеченный верховною властью, исходящею непосредственно от Бога. Он в религиозном отношении подчиняется церкви и обязан служить слову Божьему, но это подчинение остается чисто нравственною обязанностью. Однако это далеко еще не чисто светское воззрение на государство. Если устройство церкви теряет в значительной степени свою прежнюю самостоятельность, то в гражданской области религиозный элемент, по крайней мере в теории, остается в прежней силе. Главная цель государства — познание Бога; правитель является блюстителем десяти заповедей; первая его обязанность — искоренять лжеучения и распространять истинные догматы веры. В XVI веке у протестантов религиозный интерес стоял на первом плане, как у писателей, так и в обществе. Но если правитель не исполнял этих требований, то понуждать его уже было некому; это мог сделать только сам народ, чего лютеране не допускали.
