Гибель «Курска». Неизвестные страницы трагедии - Шигин Владимир Виленович (книга бесплатный формат txt) 📗
Глава вторая
Точки над «i» поставлены, но все ли?
После подъема «Курска» осенью 2001 года были найдены, опознаны и преданы земле все члены экипажа. Одновременно началась и работа сотрудников Генеральной прокуратуры, которые должны были ответить на многие вопросы, связанные с гибелью АПРК, и прежде всего на самый главный из них: что явилось первопричиной катастрофы подводного атомного крейсера?
С осени 2001-го до весны 2002 года два моих собеседника входили в состав оперативно-следственной бригады Генеральной прокуратуры России, которая в течение длительного времени работала в плавдоке ПД-50 82-го Росляковского судоремонтного завода в прочном корпусе «Курска». Мой товарищ журналист газеты «Красная звезда» Сергей Васильев в свое время взял интервью у сотрудников оперативно-следственной бригады, работавшей на «Курске»:
«Первый мой собеседник, военный следователь, узнал о своем “назначении” в состав специальной – “курской” – бригады Генпрокуратуры РФ весной 2001 года. В отдел пришел приказ: “В связи с предстоящим подъемом “Курска” из каждой прокуратуры назначить по нескольку специалистов в следственную группу…” Причем эти люди должны были прослужить в органах военной прокуратуры более трех лет, то есть с опытом работы. Однако когда группу собрали вместе, в ней оказались и лейтенанты юстиции, и “старлеи”. Хотя, как выяснилось позже, это им совершенно не помешало быть профессионалами.
– Дело двигалось уже непосредственно к подъему лодки, – рассказывал следователь, – и в конце сентября, числа где-то 24-го, нас, кто должен был работать в прочном корпусе “Курска” и госпитале на опознании тел подводников, наконец-то свели воедино. В течение трех недель мы тренировались: через день, а когда и чаще ездили на однопроектный с “Курском” АПРК “Орел”, изучали его отсеки, оборудование в них, проходы, составляли учебные протоколы осмотра. Словом, все делали для того, чтобы впоследствии проще на “Курске” было ориентироваться.
По мере получения оперативно-следственной группой спецсредств индивидуальной защиты тренировки на “Орле” стали проводиться уже предметнее. Военные прокуроры облачались в изолирующие костюмы, надевали противогазы либо дыхательные аппараты АП-93К и пробовали: смогут пролезть в них в отсеки или нет? Кстати, одна из таких тренировок прошла даже в абсолютной темноте, насколько это вообще возможно было устроить на “живой” подлодке.
– Номинально-то свет отключили, – говорил следователь, – но одно дело – ходить в темноте на “Орле”, где все убрано, находится на штатных местах. Совершенно иное было на “Курске”…
Инструктировали группу Генпрокуратуры специалисты из Управления связи Северного флота – как общаться друг с другом по связи; из службы радиационной и химической защиты – где на “Курске” зоны особого режима. В Управлении поисковых и аварийно-спасательных работ преподали урок обращения с дыхательными аппаратами, а в одном из отделов штаба СФ – по поводу секретных документов: как изымать, кого вызывать при их обнаружении. Словом, все в таком духе. Тренировались также с видеокамерами: проводили съемку в отсеках. Технологические схемы “Курска” изучали. В конце концов прошли военно-врачебную комиссию на годность к работе с радиоактивными веществами. Кстати, некоторых сотрудников в процессе подготовки отсеяли.
– Возили в морг, – рассказывал следователь, – где мы описывали трупы, а также проверяли нашу моральную готовность работать с телами погибших “курян”.
Второму моему собеседнику, подводнику, в начале сентября 2001 года просто объявили, что он “вбит” в именной приказ убывающих на… “Курск”. Пришел психолог соединения АПЛ, собрал всех и на полном серьезе спросил: “Психопаты есть?” Ему ответили, мол, “не дождетесь”. Чуть позже встретились со следователем по особо важным делам Главной военной прокуратуры РФ, которого в первую очередь интересовало: “Кто-нибудь из подводников проходит свидетелем по делу “Курска”?” Ответили: “Нет!” “Тогда сможете быть специалистами либо понятыми”, – резюмировал “важняк”.
– Служа в подплаве, – говорил мне североморец, – до сих пор не могу осознать действительность: что такая подлодка могла утонуть. Каждый день видел “мертвый” “Курск” – и все равно не верил… Где-то к 11.30 12 августа 2000 года лодка всплыла на перископную глубину, и Лячин доложил, что экипаж готов к выполнению торпедной стрельбы. Что же произошло в промежуток времени между докладом и погружением лодки?
Когда водолазы обследовали АПРК, выдвижные устройства “Курска” оказались поднятыми. Но трудно было сделать какие-то определенные выводы. По системе “Молибден” все выдвижные устройства опускаются автоматически на глубине тридцать метров. Однако фактически их опускают раньше. Так на какой конкретно глубине АПРК был в момент первого взрыва?
Следователи пошли не во все отсеки сразу. Первым стал девятый. Затем восьмой, седьмой отсеки – по мере их осушения. И то, к примеру, когда осматривали в них первую палубу, вторая еще была под водой. Через день-два осушали уже ее, трюмы. Лезли туда. Но зачастую все равно работали по пояс в воде. А тут еще “букет” запахов: гари, масла, затхлости, ила. Словом, все вместе и одновременно. Дышать было проблематично. И во рту – такой противный привкус.
– Когда впервые попали в “свой” отсек, – рассказывал следователь, – не до впечатлений было: нужно работать. При свете фонарей, без завтрака и обеда, от заката и до упора. А “упоры”, как известно, на флоте раздвижные. Усталость падала на плечи уже по окончании рабочего “дня”. И в сознании именно тогда начинало что-то всплывать.
Первоначальная задача: нужно было искать документы и тела членов экипажа, если они находились в отсеке. После этого – детальный осмотр самого отсека.
– На эвакуации тел “курян” работали круглосуточно, – говорил подводник, – так как чем дольше труп пребывал на свежем воздухе, тем быстрее он разлагался.
“Курян” опознавали в Североморском военно-морском госпитале. И не только, как водится, по лицу. Хотя в соленой воде тела сохранились достаточно хорошо, многих опознавали по характерным признакам: родинкам в определенных местах, послеоперационным шрамам, татуировкам, медальонам. На некоторых была рабочая одежда, где на кармане – обязательный для подплава “боевой номер”. Одна мама узнала сына по ногам. На руки посмотрела – вроде не он. А на ноги: “Все, это мой сын, даже лицо смотреть не буду”. Находила группа в отсеках и личные вещи, помогавшие в опознании: записные книжки, фотографии, портмоне. В одном из отсеков даже нашли телеграмму, адресованную кому-то из подводников: “Приезжай, родился сын”. Датирована весной 2000 года. Просто хранилась на лодке. Возможно, подводник успел увидеть наследника. В другом отсеке обнаружили книгу… “По следам подводных катастроф” …
А документации из прочного корпуса изымали много. Но той, которая имела бы непосредственное отношение к расследованию причин трагической гибели АПРК, было значительно меньше. Чисто техническая документация: различные формуляры, паспорта и так далее. Еще водолазы до подъема подлодки мешков сорок повытаскивали аналогичной “литературы”.
– Для нас работа в отсеках “Курска”, – рассказывал следователь, – это был вопрос профессиональной чести: поднять тело либо “вещдок”, которые хоть на йоту, но приблизили бы к разгадке тайны трагедии. Вначале в прочном корпусе работали минут по 25: что успевали, делали. Затем – наверх: полная, где-то минут сорок, перезарядка дыхательного аппарата. И снова вниз.
– После всего увиденного в прочном корпусе не выворачивало наизнанку?
– Нет, – отвечали собеседники. – Мы же были не простыми обывателями, которые пришли на “экскурсию” пощекотать себе нервы. Это работа. Но от нагрузок все равно было тяжело: перенапряжение сильно сказывалось.
Но не столько от самого “де-факто”, увиденного в отсеках погибшей лодки, “клинило” сознание. И не потому, что их работа – сама по себе объемная – имела большой резонанс: общественный и даже политический.
