Мазепа - Костомаров Николай Иванович (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Мужики, возбуждаемые универсалами гетмана Скоропадского, стали составлять шайки и нападать на шведов; и мы, замечает Адлерфельд, неожиданно очутились в необходимости постоянно драться как с неприятелями с жителями того края, куда мы вошли. Это сильно огорчало старика Мазепу, который пришел в неописанную скорбь. когда услышал, что русские овладели в Белой Церкви его сокровищами, а он на них возлагал надежды.
Из перешедших уже на сторону шведов и находившихся в стане шведского короля малороссиян стали являться охотники воспользоваться обещаниями прощения и милости со стороны царя. 21 ноября из шведского стана ушли миргородский полковник Апостол и генеральный хоружий Иван Сулима. За ними последовали некоторые другие лица, увлеченные прежде надеждою на шведского короля. Адлерфельд говорит, что Мазепа приказал привезти их семьи в Ромен, и это было поводом к побегу. Но по некоторым данным оказывается, что они ушли с тайного ведома самого Мазепы, который, уже разуверившись в силе своего союзника, подумывал, как бы улизнуть от него и найти средства примириться с царем. Он видел ясно, что обманулся в расчете и нет возможности привлечь к своему замыслу малороссийский народ. 21 ноября Апостол приехал в свою маетность Сорочинцы и тотчас написал к Скоропадскому: просил ходатайствовать перед царем о смягчении царского гнева, уверял, что был завлечен Мазепою по собственному незнанию и должен был поневоле повиноваться ему, пока не предстал случай освободиться.
Царь потребовал Апостола в Лебедин, допустил его лично к себе, принял чрезвычайно ласково, объявил ему, что за ним остаются его прежний чин и маетности, и обещал на будущее время царские милости. Тогда Апостол сообщил государю тайное предложение Мазепы. Государь принял эту весть с веселым тоном, но заметил, что это сомнительно, так как Мазепа не прислал с Апостолом ничего письменного; впрочем, царь предоставил Головкину рассмотреть это предложение Мазепы. Канцлер позвал к себе миргородского полковника и прежде всего приказал ему самому от себя присягнуть в верности, потом подверг секретному допросу и объяснению. Апостол сообщил, что, бывши с Мазепою, видел у него привилегию Станислава Лещинского, в которой обещались Украине по окончании войны все те вольности, какими славились польская корона и Великое княжество Литовское; Мазепа показывал ему и письма, полученные от великого канцлера коронного Яблоновского и Щуки, подканцлера литовского, уверяющие в том, что привилегия Станислава будет утверждена сеймом,но ни с привилегии, ни. с писем Апостол не мог составить списков. Вместе с тем Апостол сообщил, что из Бахмача Мазепа посылал к королю Станиславу какого-то Нахимовича с письмами от себя и от шведского короля, просил поспешить в Украину и обещал для его польского войска помещение в трех полках: Киевском, Нежинском и Переяславском. Он, Апостол, слышал, что у неприятеля такой план: король шведский пойдет на Москву, но подлинно неизвестно, через какие города, а Станислав — на слободские полки. Наконец, что важнее всего, миргородский полковник сообщил, что Мазепа обещает предать в руки царя шведского короля с знатнейшими генералами, но просил непременно, чтобы договор с ним о его безопасности гарантировали иностранные, дворы, им указанные. Головкин несколько затруднился относительно вопроса о гарантии; но Апостол сразу сказал, со слов Мазепы, что без этого условия ничего быть не может. Тогда Головкин объявил, что согласны будут и на гарантию, но все еще не показывал к этому делу полного доверия и не позволял Апостолу давать письменный ответ Мазепе.
Через несколько дней явился к Апостолу с письмами от Мазепы цирульник, служивший у Войнаровского, и тогда Апостол писал Мазепе — впрочем, в неопределенных выражениях — о принятии его предложения. Спустя мало времени явился новый перебежчик из шведского стана, охотный полковник Игнат Кгалаган, и принес от Мазепы повторение прежнего предложения. Тогда уже Головкин написал Мазепе, что государь изъявляет полное согласие на его предложение с тем, чтоб он постарался «добыть главнейшую особу», или, по крайней мере, других знатных особ.
Апостол был обдарен очень щедро. Ему, через гетманский универсал, не только возвратили все прежние маетности, но придали еще новые, во внимание к ущербу, понесенному от неприятельского вторжения. И Апостол, и его товарищи, возвратившиеся из шведского стана, подписались на «выборе» гетмана Скоропадского зауряд с участвовавшими при избрании.
В какой степени давалась вера не только предложению Мазепы, но даже искренности самых тех лиц, которые словесно передавали это предложение, — мы не знаем, но политика царя, сообразно тогдашним нравам, не пренебрегала никакими случайностями, когда они являлись и могли отнять у неприятеля надежду на дальнейший успех. Предположение о примирении с Мазепою не состоялось. Понятно, что со стороны Мазепы оно никак не могло быть искренним: оно делалось человеком, способным всех и каждого обманывать и обращаться на всякую сторону, когда того требовать будут обстоятельства. Затевая сношения с царем и показывая готовность предать своего нового союзника, Мазепа, однако, не знал, как посмотрят русские на его предложение, и продолжал действовать в пользу Карла, так точно, как он прежде работал и действовал в пользу Петра, когда исподтишка вел во вред Петру сношения с Карлом. Еще не получая никакого известия от миргородского полковника, 5 декабря Мазепа отправил роменского жителя Феська Хлюса с письмом к Станиславу Лещинскому, в котором вторично убеждал его поспешить с войском для взаимного действия оружием против «Москвы», которая своими грамотами возбуждает простой народ в Украине. Но посланец Мазепы был задержан в Лисянке и препровожден в Киев; там у него вынули собственноручное письмо Мазепы с его печатью и отправили к Петру, а Петр приказал передать его Скоропадскому, для того чтоб обнародовать в переводе, в обличение лживости Мазепы, который уверял соотечественников, будто отступил от царя затем, чтобы малороссийский край был независим и не находился ни под царскою, ни под польскою властью, на самом же деле в своем письме обличает себя, именуя себя подданным Лещинского, а Украину называет его наследием и тем показывает, что у него было намерение предать малороссийский народ под польское иго. Кроме того, был схвачен в селе Корейце, близ Глухова, посланный Мазепою козак Грицько Пархоменко. Он показал, что послан Мазепою с письмами к черниговскому архиепископу и к князю Четвертинскому и отдал им эти письма. Когда его подвергли пытке, то он сознался, что ходил волновать народ, а писем никаких с ним не было, только Мазепа приказал ему разглашать о таких письмах, чтобы лиц, не сочувствующих его замыслам, привести в подозрение и немилость у государя. И это событие, вместе с известием о перехваченном письме Мазепы к Станиславу, царь огласил в своем манифесте, чтобы внушить в народе омерзение к злобе и коварству бывшего гетмана.
Станислав Лещинский, конечно, не получил письма Мазепы, доставшегося Петру, но верил ему и заохочивал своих поляков, указывая на пример Мазепы, как на доблестный подвиг, достойный подражания.
Итак, затевая устроить путь к примирению с царем, Мазепа сам себе испортил этот путь. Само собою разумеется, царь, получивши в руки доказательство, что Мазепа не оставляет своей измены, не хотел более вести с ним сношения. Но и шведы после побега миргородского полковника стали не доверять малороссиянам: так показывали лица, одно за другим появлявшиеся в русском стане и бывшие перед тем в Ромне. За Апостолом хотел было уйти лубенский полковник Зеленский, но шведы проведали о его замысле и поставили во дворе его караул в 50 человек: одни стояли у ворот, другие в сенях, а третьи в доме. В такой тесноте держали Зеленского, пока прибыла в Ромен его жена, и только тогда ему стало льготное. Генеральный асаул Максимович также находился под стражей за то что хотел, как говорили, писать письмо к царю. И за другими старшинами устроен был караул по два человека шведских солдат за каждым. Более доверия стали оказывать старшинам только тогда, когда их жены приехали к ним, но все-таки и после того шведы наблюдали над теми и другими и не дозволяли разом выходить из дома мужьям с женами. У Мазепы стоял всегда неотступно почетный караул, как будто ради чести, а в сущности, за ним присматривали. Главную силу Мазепы составляли компанейцы, которых у полковника Кожуховского было 500, а у полковника Андриаша — 150 человек. Из старшин близки были тогда к Мазепе — Орлик, Чуйкевич, Ломиковский и Горленко; прочие держались с ним на благородной дистанции. Сам Мазепа, воротившись из похода к Гадячу, постоянно болел и лежал в постели, обложившись пластырями. Недоверие шведов к козацким старшинам прекратилось только тогда, когда окончился срок, положенный царем для амнистии, но и то несовершенно. Таким образом, если бы парь имел повод возобновить начавшиеся было переговоры с Мазепою, то уже сам Мазепа мало имел возможности не только оказать царю обещанную услугу, но даже и вести дальнейшие секретные переговоры с Головкиным.
