Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов - Ольденбург Зоя (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗

Вокруг этого поселка, как ласточкины гнезда, опоясавшего высокие стены замка, соорудили мощный каменный палисад: учитывая местоположение замка, такого примитивного укрепления должно было хватить для отражения любого штурма. Ясно, что в такой тесноте и в таких условиях могли обитать только люди, заранее готовые к самопожертвованию.

Многие совершенные и верующие жили в деревне у подножия горы. Это был перевалочный пункт, куда прибывали паломники всех сословий и возрастов. Здесь они могли остановиться на любое время, подняться к замку, чтобы принять участие в культовых церемониях, поклониться совершенным, а потом снова вернуться домой и вести жизнь добропорядочных католиков. Так Монсегюр в силу вещей стал своего рода главным штабом сопротивления катаров и всей Окситании: организовать восстание было суждено самому преданному ереси классу окситанского населения.

Разоренная, гонимая и повыбитая лангедокская знать в 1240 году была еще сильна. Большинство вассалов графа Тулузского, графа Фуа и часть старых вассалов Тренкавелей стерегли свои домены. Они против воли заключили соглашение с оккупантами и лелеяли надежду снова стать хозяевами этих земель. Инквизиция была для них источником бесчисленных притеснений. Могущество графа Тулузского позволяло ему жаловаться открыто, но его вассалы ограничивались чаще всего упрямым скрытым противостоянием. Самые сильные, такие, как братья Ниоры, поначалу могли себе позволить объявить открытую войну Церкви. Другие, не доводя дело до штурма архиепископских дворцов, нападали на церкви и аббатства, что было вполне в феодальных традициях. Граф Тулузский из соображений политических не мог позволить своим вассалам заходить слишком далеко, но на территории графства Фуа тамошние сеньоры были у себя дома. Именно на Пиренеях было организовано вооруженное сопротивление окситанской знати.

В Пиренеях лангедокские владения графа Фуа включали в себя долину Арьежа и близлежащие земли, в Испании Роже-Бернар в результате женитьбы унаследовал виконтство Кастельбон. Сеньоров, обитавших на испанских склонах Пиренеев, и знать южного Лангедока объединяли тесные вассальные и семейные связи. К тому же области по обе стороны Пиренеев были глубоко родственны друг другу по расе, языку и традициям. Руссильон и до наших дней остался каталонским, а в средние века Каркассон, долина Арьежа и Коменж были ближе Каталонии и Арагону, чем Провансу или Аквитании. Во времена крестового похода многие аристократы Лангедока тоже находили естественное прибежище на испанской стороне, в Серданьи и Каталонии. Для Педро II Арагонского нападения на графства Фуа и Коменжа были равны нападениям на его собственные земли, и для аргонских рыцарей оборона Лангедока стала делом патриотическим. Лишенные имущества, согнанные с земель файдиты, невзирая на прокатолический настрой молодого короля Якова I, сформировали в Испании могущественную партию. При дворе испанских королей в окружении друзей и вассалов жил и активно готовился к реваншу Раймон Тренкавель.

Этот юноша [170], два года продержавшийся в Каркассоне и изгнанный оттуда в 1226 году войсками Людовика VIII, был окружен ореолом авторитета своего отца, чье мужество и трагический конец всегда жили в памяти окситанцев. Для всех краев, некогда подчинявшихся Тренкавелям, он оставался легитимным сеньором, и страстная надежда на его возвращение росла вместе с недовольством, которое вызывала ситуация, созданная Парижским мирным соглашением.

Раймон Тренкавель не рассчитывал на помощь Арагонского короля. Ни граф Тулузский, ни граф Фуа не могли рисковать открыто поддерживать вельможу, сохранившего притязания на земли, принадлежащие французской короне. Он мог всецело опереться только на файдитов – безземельных рыцарей, располагавших лишь собственными руками и оружием, – да на тайную поддержку сеньоров, покорившихся королю и готовых взбунтоваться при первой возможности. У Оливье Термесского в Корбьерах было много укрепленных замков, не склонившихся перед королевской властью, которые могли служить местами сбора и оружейными складами. В Корбьерских горах, в землях Соль, в Серданьи восстание готовили бедные рыцари, которые могли рассчитывать на княжескую поддержку только в случае удачи. Силы их были невелики, и они со всей пылкостью обращались к вере катаров, для многих уже давно ставшей не просто верой отцов, но символом свободы.

В 1216 году они сражались на стороне графа Тулузского. Теперь, после подписания Меоского соглашения, Раймон VII был ненадежной опорой: затравленный королем и папой, он пребывал в вечном поиске новых связей и напоминал балансирующего канатоходца. Он, конечно, оставался единственным, кто мог сплотить вокруг себя все сопротивление и поднять страну на борьбу, но нельзя же против его воли сражаться его именем. Однако каждый свободен сражаться за свою веру.

Вот почему Монсегюр в течение десяти лет был центром окситанского сопротивления. Из Испании файдиты пробирались через горы, чтобы предаться духовному созерцанию в святом месте, где богослужения катаров проходили с прежней, довоенной торжественностью. Из Лангедока тайком поднимались в Монсегюр рыцари, чтобы там встретиться с друзьями, сговориться и получить инструкции. Для многих эти паломничества носили скорее политический характер, чем религиозный, да и сами совершенные, – хотя об их деятельности ничего не известно, – по большей части выходцы из мелких дворян, не оставались безучастны к патриотическому движению и, может статься, беседовали со своей паствой не о бренности мира, созданного злым божеством, а об освобождении Лангедока.

Странно, что нам об этом ничего не известно. Мы знаем, что Гийаберт де Кастр, Жан Камбьер, Раймон Эгюийе, Бертран Марти и другие принимали многих рыцарей, игравших решающую роль в борьбе за независимость. Гийаберт де Кастр, которому было уже много лет, спускался из Монсегюра и в сопровождении надежного эскорта объезжал окрестные замки, нигде долго не задерживаясь. Каждое посещение было организовано заранее со всеми предосторожностями и хранилось в тайне. Несмотря на опасность, неутомимый епископ не желал отказываться от этих посещений. Закономерно было бы предположить, что он лично принимал активное участие в готовившемся восстании и скорее побуждал свою паству к борьбе, чем к непротивлению.

Дошедшие до нас свидетельства всего лишь констатируют, что такой-то совершенный прибыл в такое-то место, совершил обряд преломления хлеба, а такие-то и такие-то приветствовали его тоже согласно обряду. Анализируя деятельность десятков людей – рыцарей, знатных дам, оруженосцев, – которые постоянно сновали, то уезжая, то приезжая и оставаясь в Монсегюре, невозможно узнать ничего, кроме того, что они слушали проповеди совершенных. В самом начале осады Монсегюра (13 мая 1243 года) видели, как два оруженосца, диакон Кламан и трое совершенных спустились из замка, пересекли неприятельские позиции и отправились в Коссон, причем эта вылазка была предпринята только лишь для того, чтобы переломить хлеб с двумя еретиками из Коссона. Конечно, вполне возможно, что активность совершенных и верующих в окрестностях Монсегюра имела чисто религиозную и ритуальную подоплеку, важность которой мы не можем оценить за неимением точных сведений. Однако возможно и обратное.

Трудно представить совершенных организаторами террористической деятельности. Но видели же мы, в конце концов, как католические священники отчаянно бросались в драку: опасность, нависшая над Церковью, оправдывала все средства. В этих условиях позиция катарских священников более извинительна, ибо их вера подвергалась гораздо большим гонениям. В самом шумном за всю историю инквизиции террористическом акте принимали участие люди из Монсегюра. Совершенные его не инспирировали, но, возможно, одобрили. В тот час, когда совпали стремления защитить горнюю Церковь и земную Родину, монсегюрские святые, которые были прежде всего людьми из плоти и крови, вполне могли стать такими же патриотами, как и рыцари файдиты.