Флибустьерское море - Блон Жорж (книги полностью .txt) 📗
БАРАТАРИЯ
В начале XIX века самыми популярными кафе в Новом Орлеане были «Масперо», «Сосущий теленок», «Кафе беженцев», «Колокольчик» и «Джокунделла». Там пекли булки и подавали напиток, которому эти заведения обязаны своим позднейшим наименованием – «Абсентные дома». Но тогда, в начале прошлого столетия, там пили не абсент, а кофе, вино и, конечно, ром, тафью и прочие крепкие напитки. Хозяева гнали собственный спирт, настаивали его на тропических травах и фруктах и подавали фирменные изделия под экзотическими наименованиями типа «Наповал» или «Поросенок со свистом».
В этих заведениях с десяти утра до глубокой ночи, а кое-где и всю ночь напролет «заседала» компания, отличавшаяся необыкновенной общительностью нрава и веселостью. Там были штурманы дальнего плавания, моряки с плоскодонных судов Кентукки, прорвавшиеся мимо английских сторожевых фрегатов, переселенцы с Санто-Доминго, известные корсары и флибустьеры, высланные из Европы революционеры и целая армия дезертиров с военных судов; здесь также порой можно было видеть – и мы увидим их – новоорлеанцев с громкими фамилиями и представителей самой настоящей знати. Кого там нельзя было встретить, так это женщин. Порядочные женщины не ходили в кафе да и вообще редко покидали дом: многочисленная черная прислуга делала закупки и выполняла все поручения. Что же касается портовых дам, то они были сосредоточены в специализированных заведениях на Бассейной улице.
Завсегдатаи «Кафе беженцев» сидели за столиками или стояли облокотившись о стойку, часто ощущая плечо соседа: в заведении всегда было тесно. Кстати, стойка с прибитой снизу деревянной балкой, на которую можно было опираться ногой, была новинкой, появившейся недавно в самых модных кафе. Сверху стойка была покрыта мрамором. Разговоры возле нее велись в основном по-французски, иногда по-испански и редко когда по-английски.
– У меня собирается самое аристократическое общество Северной Америки, – с гордостью говорил владелец.
В подтверждение он вытаскивал Книгу почетных посетителей, куда заносил имена знаменитостей, оказавших честь его заведению. В списке значились граф Луи-Филип де Рофиньяк, барон Анри де Сен-Жем, Бернар де Мариньи де Мандевиль, за которыми следовали фамилии лучших семейств Луизианы, судьи, банкиры, высокопоставленные чиновники, судовладельцы и негоцианты. На самом почетном месте, возглавляя колонну знаменитостей, стояли имена Пьера и Жана Лафитов. Дело в том, что именно братья создали «Кафе беженцев» реноме модного места встреч и нередко появлялись там под руку с кем-нибудь из клиентов, занесенных в Книгу почетных посетителей.
Жан Лафит жил в лучшей гостинице города, где устраивал роскошные приемы. Теплыми октябрьскими вечерами в патио ставили роскошно убранный стол, напоминавший празднично расцвеченный галион; мерцали свечи, вышколенные слуги подавали изысканнейшие блюда креольской кухни. Если к ужину приглашались дамы, играл оркестр.
Кстати, дамы внимательно приглядывались к Жану Лафиту с тех пор, как их мужья стали вести с ним дела. Он блистательно прошел испытания на знание светских манер. Жан Лафит свободно и весьма элегантно изъяснялся по-французски, английски, испански и итальянски. В то время ему было около тридцати. Красивый статный мужчина с лицом, обрамленным аккуратно подстриженной бородкой, и пронзительным взором черных глаз, тревожащих женскую душу, был вдовцом и не имел никакой громкой связи. В частном порядке он охотно рассказывал о своей жизни до прибытия в Новый Орлеан.
Родился он в Бордо, но вскоре его родители переехали на Санто-Доминго, где занялись торговлей. После смерти отца он унаследовал его дело, женился и в 1803 году, продав все имущество, решил вернуться в Европу. В Мексиканском заливе на их судно напали испанские корсары, ограбили пассажиров до нитки, а его с женой высадили на пустынном островке. Жена вот-вот должна была родить. Им повезло: проходившая мимо американская шхуна подобрала несчастную пару и привезла ее в Новый Орлеан. Здесь мадам Лафит умерла при родах, оставив мужу новорожденную девочку. Рассказ вдовца неизменно трогал сердца слушательниц.
– У меня не осталось никакого состояния, и я буквально вынужден был просить подаяния. Но мне посчастливилось встретить несколько отважных парней, столь же бедных, как я. Сообща мы купили на последние гроши шхуну и объявили крестовый поход против испанцев. Впоследствии я убедился, что коммерция предпочтительнее войны, и вновь занялся торговлей.
Да, официально Жан Лафит числился купцом. Мужчины, слушавшие без комментариев его автобиографию, не отказывали себе в удовольствии обменяться за его спиной едкими замечаниями о специфическом характере торговых операций Лафита; но в большинстве своем они были так или иначе обязаны ему, к тому же молодой француз умел вести дела незаметно, а в поведении был образцовым джентльменом.
Его брат Пьер, которого он всюду представлял как своего компаньона, тоже был принят в лучших домах Нового Орлеана. Жена Пьера Лафита, Франсуаза, была дочерью художника-миниатюриста Жана Батиста Селя с Санто-Доминго, хорошо известного по всему Карибскому бассейну; в частности, в Новом Орлеане жили многие его заказчики.
О Жане Лафите долго ходили самые таинственные слухи. Лишь недавно его подлинная биография стала достоянием гласности благодаря изысканиям английского историка Стенли Клисби Артура, опубликовавшего о нем солидный труд.
Итак, настоящим местом рождения Жана Лафита был не Бордо, а Порт-о-Пренс на острове Санто-Доминго (ныне столица Республики Гаити). Случилось это в 1782 году. Жан был младший из восьми детей в семье. Само же семейство достойно отдельного рассказа. Его отец, Мариус Лафит, жил в провинциальном французском городке Понтарлье, где занимался выделкой кож. В возрасте двадцати двух лет он женился на Зоре Надримал, семнадцатилетней испанской еврейке.
Мариус и Зора Лафит покинули Францию и перебрались на Санто-Доминго, где у них родились восемь детей, в том числе наш герой. Родители взяли с собой в Новый Свет бабушку – мать Зоры. Именно она воспитывала младших детей, поскольку Зора умерла молодой, и Жан Лафит сохранил о ней самые теплые воспоминания:
– Я научился относиться к окружающим с терпимостью благодаря своей бабке, помнившей времена инквизиции. Она обладала поразительным чутьем на людей.
В семнадцатилетнем возрасте Жан женился на Кристине Левин, жившей в датских владениях на Антильских островах, и та родила ему дочь. Кристина действительно умерла от послеродовой краснухи на борту судна, шедшего с Санто-Доминго в Новый Орлеан, но корабль благополучно добрался до места назначения, и никакие испанские корсары не нападали на него в пути.
Сегодня во Французском квартале в центре Нового Орлеана, на улице Бурбон, можно видеть длинное низкое строение из кирпича с деревянными балками. На нем висит табличка: «Кузня Лафитов». Да, именно здесь обосновались братья Лафит в начале 1805 года, менее чем через год после злополучного инцидента с захваченными парусниками. Новоорлеанская полиция не беспокоила ненужными расспросами пиратов-контрабандистов, переквалифицировавшихся в... кузнецов. Почему американские власти не стали расследовать случай захвата американского судна в американских территориальных водах? Об этом надо было спросить Клэрборна. Но у губернатора хватало иных забот, да и сам инцидент в ту эпоху не был из ряда вон выходящим.
Братья обосновались в кузне. Разумеется, они не махали молотом – на американском Юге белому джентльмену никак не пристало заниматься физическим трудом. Лафиты лишь наблюдали за работой нескольких кузнецов-негров, принимали заказы и вели бухгалтерские книги. Всегда любезные и услужливые, они не имели недостатка в заказчиках, особенно когда те выражали желание приобрести контрабандой десяток невольников в хорошем состоянии и по разумной цене.
В следующем, 1806 году братья Лафит даже приобрели патент на право работорговли, не перестав, однако, заниматься контрабандной поставкой «черного товара». В Новом Орлеане купить невольников можно было официально или неофициально – все зависело от готовности уплатить подходящую цену за качественный товар. Лучшие дома города пользовались услугами кузни Лафитов; среди их клиентов числились даже настоятель собора святого Людовика и сестра-экономка монастыря урсулинок.
