Дневники русских писателей XIX века: исследование - Егоров Олег Владимирович "trikster3009" (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Самым задушевным образом автора в дневнике является лирический. Гарин предстает перед читателем поэтом природы, экзотических сказок и преданий. И сам он порой вырастает в сказочника или таинственного шамана, творящего легенду. Здесь он поднимается над прагматикой обыденной жизни исследователя заповедных краев. В этих эпизодах его образ овеян романтизмом, возникшим из причудливого соединения куперовских и байроновских черт: «А пока не рассыпались еще они <корейцы> или пока всесокрушающая культура не переработала еще их, я, пионер этой культуры, жадно слушаю и спешу записать все, чем так доверчиво делятся со мной эти большие дети» (с. 137); «В первый раз здесь я был один, лицом к лицу с здешней природой. Точно первое свидание, с риском дорого поплатиться за него. Я замечтался и сижу. Сама осень, ясная, светлая, навевает особый покой и какую-то грусть» (с. 178); «Прощай, прекрасное! Всегда останешься ты в моей душе, как сон, который трудно отличить от действительности» (с. 216).
Лирические излияния автора не являются стилистическим приемом. Они органично входят в текст и демонстрируют богатство душевного склада его личности. Человек рационалистической культуры, он тем не менее вносит своей деятельностью в неподвижную жизнь Востока не один разлад и дисгармонию. В лирическом образе кроется способность прочувствовать и понять поэтическую сторону дикой, но прекрасной жизни края и его обитателей.
Третья разновидность образа автора – это свободный созерцатель, незаинтересованно и философски осмысливающий окружающий мир. Он свободен как от практической заинтересованности, так и настроений, навеянных яркостью и многообразием зрительных впечатлений: «<…> я, турист, с птичьего полета смотрящий на всю эту, чужую мне жизнь. Могут быть только впечатления: искренние или неискренние, предвзятые или свободные. В своих впечатлениях я хотел бы быть искренним и свободным» (с. 332). Данный образ редко появляется на страницах дневника, так как Гарин не желает быть бесстрастным и безучастным свидетелем происходящего. Эта роль не согласуется с целью его путешествия, да отчасти и темпераментом. И все же автор-мыслитель поднимает (особенно к концу путешествия) важные философские проблемы. Его образ в этой ипостаси фигурирует в диалогах с философствующими спутниками, колонистами, случайными встречными. Он как рефрен в финале повествования обобщает весь мыслительный материал дневника.
Типология дневника совершенно прозрачна и не меняется на протяжении всего путешествия. События окружающего мира составляют неизменный предмет повествования. Объективированные мысли и чувства автора тоже вписаны в развертывающуюся панораму действительности. Мифы, легенды, сказки наряду с природными стихиями живут общей жизнью сознания и поступков людей. Преобладание зрительных образов над мыслительными составляет экстравертивный план повествования. Лирическое начало не носит характер отступления. В нем выражается один из способов переживания событий, который настолько же зависит от объективных причин, насколько от субъективных, внутренних. Даже уродливые явления действительности не вызывают душевных изломов. Они являются составной частью диалектики жизни. В дневнике воплотился здоровый оптимизм человека – созидателя и хозяина природы. Жизнеутверждающее мировоззрение писателя отразилось в дневнике как стремление запечатлеть все виденное и слышанное в виде грандиозного исторического процесса на гигантских пространствах Восточной Азии.
Жанровое содержание дневника выходит далеко за рамки традиционного путевого журнала. Помимо уже упоминавшейся поэзии природы, страницы гаринских записок наполнены публицистикой, вопросами геополитики, историческими экскурсами. Но главное: автор, готовивший свои материалы для публикации, ставит в них важные политико-экономические вопросы. Он подходит к предмету повествования с деловыми мерками, как возможный будущий (а в известной степени и настоящий) участник созидательного процесса. Поэтому в дневник заносятся пространные рассуждения о средствах и путях решения актуальных проблем. Художественный взгляд на вещи сочетается с оценкой практика, специалиста. Автор выдвигает научные гипотезы и делает долгосрочные прогнозы. Все это не вяжется с распространенным в литературе путешествий представлением об авторе – пассивном созерцателе, любознательном наблюдателе, лишь получающем определенную информацию.
Жанр дневника органически объединяет два начала – научно-публицистическое и художественное. Подробное описание края, часто с использованием богатых художественных средств, сопровождается глубоким анализом его социально-экономических проблем: природопользования, демографии, строительства коммуникаций, трудовых ресурсов. Михайловский-инженер словно соревнуется с Гариным-художником в глубине и достоверности сведений об известных и неосвоенных землях. Мастерство в подаче материала усиливает интерес к таким комплексным описаниям.
Переход с языка публицистики на художественную речь порой осуществляется довольно резко, с тем чтобы поддерживать эстетическое равновесие в повествовании: «Вопрос здесь только в том, как на те же деньги выстроить как можно больше дорог <…> И, конечно, все это было бы более чем ясно, если бы у нас существовал общий железнодорожный план, а не сводилось бы все дело к какой-то мелочной торговле <…>.
Ошибка, простительная людям сороковых годов, когда была принята у нас не более узкая колея, подходящая более к карману, а более широкая, подходящая более к крепостнической ширине тех времен, повторяется и в наши дни, когда при желании решить правильно вопрос, есть все данные из теории и фактов для рационального его решения… Довольно.
Синее небо – мягкое и темное – все в звездах. Смотрит сверху. Утес, «салик», обрывом надвинулся в реку, ушел вершиной вверх; там вверху, сквозь ветви сосен, еще нежнее, еще мягче синева далекого неба» (с. 63). Распространенность такого приема заставляет предполагать наличие высшей эстетической инстанции в замысле произведения, которая регулирует компоненты жанрового содержания дневника.
По мере продвижения в глубь неизвестных территорий научно-публицистический элемент видоизменяется. Источником информации для рассказчика становятся сведения, полученные от образованного слоя туземцев, путешественников, следующих параллельно автору, местные предания и многолетние наблюдения народов Дальнего Востока. По форме такой материал близок к художественному элементу, так как включает в себя диалоги, рассказы от первого лица, литературно отредактированные легенды. Поэтому резкого контраста между двумя содержательными частями не наблюдается. Но сущность модифицированного научно-публицистического начала остается прежней: в этой части записи сосредоточена информация о состоянии края – уровне жизни, торговле, характере производства и т. п. Таким образом, жанровый дуализм является отличительной особенностью дневника Гарина-Михайловского.
Метод работы над материалом Гарин сформулировал в одной из поздних записей, на исходе путешествия: «Мысль и фантазия невольно приковывают к отдельным образам, жадно приникают к ним и опять отвлекаются к новым» (с. 359). Научный и художественный принципы, тесно связанные и с жанровым содержанием, лежат в основе отбора, изображения и оценки материала. Почему двоякий метод понадобился писателю, достаточно убедительно показано в предыдущем изложении: географические, экономические и технические сведения требовали научного подхода («мысли»), а картины природы, этнография и фольклор – художественного («фантазии»).
Уже отмечалось, что излюбленным приемом изображения у Гарина является зрительный. Он использует его с разными целями – и для статистики, и для описания восточно-азиатских типов, и, конечно же, при создании пейзажных зарисовок. Писатель полагает, что знакомство европейца с неведомой и чуждой ему культурой Востока должно начаться со зрительных впечатлений. Научному познанию обязательно предшествует познание эстетическое. Картинность как суггестивный метод поможет впоследствии проникнуть и в духовную сущность культуры. От внешнего к внутреннему – такой путь совершает и сам автор дневника: «Что передаст фотография там, где все в тонах, красках, фигурах, позах и выражениях? И если меня, много видавшего на своем веку, захватывает и поражает эта жизнь младенческого периода человечества, то изображенная на картинках, в пластике, разве она не поразила бы и не привлекла бы ту толпу, которая наполняет наши выставки?» (с. 273); «Бытовая картинка: вверх по реке толпа китайцев матросов тянет шаланду <…> Все они изогнулись и пригнулись к реке, упираясь ногами, хватаясь руками за камни почвы. Вся поза их, натянутая, как струна, бечева, говорит о крайнем их напряжении» (с. 277); «Только картинка в памяти: в темной рамке ночи горящая фанза и темный лес, освещаемый молнией залпов, и всеми своими изворотами, перекатами и глубинами, берега и горы, притоки и деревни попадают на бумагу» (с. 283).
