Генерал Корнилов - Кузьмин Николай Павлович (е книги TXT) 📗
Утратил всякую торжественность и вестибюль. Он словно сделался пониже и поуже. Убавилось и света… От недавней роскоши оставался лишь швейцар, громадного роста, с бакенбардами, величественно медлительный и важный. Обычно он томился в уголке, наблюдая, как по лестнице шныряют без конца какие-то потрепанные людишки в грязных скверных сапожонках. Да прежде бы их… в шею без разговоров! Завидев Корнилова, швейцар устремлялся к нему со слезами на глазах. У него тряслись руки, когда он принимал генеральскую шинель. Он по привычке ворковал: «Погодку нынче Бог дает, ваше превосходительство!»
Крушение былых порядков старик воспринимал как личное несчастье. Каких людей доводилось раздевать и одевать!
Шелуха от семечек попадалась и в коридорах наверху. Ее затаскивали вертлявые, развязные людишки. Они бесцеремонно врывались в кабинеты, где на дверях были налеплены бумажки с нерусскими фамилиями каких-то комиссаров.
В своей приемной Лавр Георгиевич добился соблюдения порядка, чистоты и тишины. На стенах оставались висеть портреты его предшественников, бывших начальников округа. Ковры на полу, по обыкновению, вычищены и не заплеваны. И никакой толкучки посетителей – он всегда умел ценить каждую минуту времени.
Суровость, даже патриархальность корниловской приемной сказалась на поведении такой забубённой головушки, как генерал Крымов. Он появился в штабе округа и был приятно поражен тем, что увидел после вакханалии, творившейся на улицах столицы.
Корнилов с генералом Крымовым были одногодки. Молоденькими офицерами они служили в Туркестане. Впоследствии Корнилова увлек Восток, Крымова – армейский строй. Он стал бур-бонистым служакой, ел из одного котла с солдатами, мог спать на земле, завернувшись в бурку. На язык был крут, при «распёках» слов не выбирал. Эту грубость подчиненные прощали за умелую распорядительность и личную отвагу в боях. В самом начале войны служил в штабе генерала Самсонова и был последним, кто видел командующего разгромленной армией перед самоубийством. В последнее время Крымов находился на Румынском фронте, командовал Уссурийской дивизией.
Громадного роста, тучный, но поворотливый, громогласный и бесцеремонный, генерал Крымов оказался очень заметен в Петрограде. На столичных паркетах он вел себя точно так же, как и у себя в кишиневском штабе: походка враскачку на кривых кавалерийских ногах, поношенный френч вечно расстегнут, мятая фуражка на затылке. Его распирала жажда деятельности.
– Вызван министром, – объяснил он Корнилову. – Дивизию сдал Врангелю. Антон Иваныч тоже здесь. Виделись… Тоже вы зван.
Лавр Георгиевич задумался. Гучков вел какую-то загадочную линию. Что значил этот тайный вызов с фронта генералов Крымова и Деникина? Новые назначения? Не похоже что-то… Расспрашивать он не стал – сам расскажет. Он видел: новости так и кипели у Крымова на языке. Ему не сиделось. Честная солдатская душа, этот великан имел отчаянно горячую, сумасбродную голову. Но был из тех, для кого присяга и любовь к Отечеству стали настоящей религией.
– Лавр Егорыч, представляешь, иду сейчас к тебе, смотрю: какой-то дрянь солдатишка залез на крышу магазина и бьетприкладом вывеску. Даже не вывеску саму, а орлов с нее. Внизу всякая шваль собралась, дворники стоят, подлецы. Солдатишка отодрал крыло у орла, кинул вниз, орет: «Вот вам крылышко на обед!» И знаешь – хохочут. Ну я их, чертово семя, взял в оборот! У меня, знаешь, не шибко-то… И что ты думаешь? Руки по швам, глаза выпучили. «Слушаюсь!», «Никак нет!» – вот так бы и давно. А то пораспускали, срам глядеть. Глядя на него, Корнилов усмехался:
– Александр Михайлович, не солдаты виноваты. Что с них спрашивать, если наверху порядка нет?
– О! О! О! – вскричал Крымов. – В самую точку. Царишка наш, штафирка. Сбежал, отрекся, предал. Войнищу заварил, а мы теперь расхлебывай. У-у, ненавижу! Ты помнишь, что сказал император Павел, когда к нему явились в спальню? «Вы меня можете убить, мерзавцы, но я умру вашим императором!» Вот это государь! Вот это я понимаю! Но этот… – Он с омерзением мах нул рукой. – Кстати, я здесь уже узнал. Союзнички наши… трах-тарарах… Маркиз Палеолог, посол, является к штафирке нашему и ну его мордовать, ну ему в уши дуть. – Генерал скроил рожу и засюсюкал, изображая ненавистного посла: – «Ваше ве личество, разве можно сравнивать вашего солдата и французско го? Наши все, как на подбор, грамотные и талантливые по искус ству, по науке, а что ваше мужичье? Дегенераты, даже расписаться не умеют». Словом, на пушечное мясо только и го дятся… Прямо так, подлец, и брякнул. Готтентоты, дескать, па пуасы. Это о наших-то солдатиках, а? И ты думаешь, наш его смазал хорошенько? Да ничуть. Наоборот, залепетал, наобещал. Да я бы… Да он бы у меня с лестницы кверху тормашками закувыркался!
Лавр Георгиевич стал расспрашивать о положении на фронте. Расставив толстые колени, Крымов уперся взглядом в пол:
– У нас там что! Кипим, бурлим, и больше ничего. Все глав ное – у вас. Тут все решается. Тут и решится все в конце концов! Нас даже и не спросят… – Помедлил, поиграл пальцами на колене. – Давно я не был в Петрограде. Приехал – не узнал. Ну что это такое, в самом деле? Какие-то жидки кругом, какие-то кавказцы. Где они прятались, откуда вылезли? Это же прямо страх берет. Иду, смотрю… здравствуйте-пожалуйте, особняк Кшесинской захватили. И хоть бы тишком-молчком. Так нет же, нагло, напоказ. Дескать, вот мы какие! Куда правительство-то смотрит? Чего оно цацкается с ними?
Кажется, он подошел к тому, ради чего был вызван с фронта и с чем пришел сегодня к старому товарищу.
– Лавр Егорыч, это уже всем понятно, что с царским отрече нием чего-то там наколбасили. Однако поправить дело можно. Они нас обманули, пусть. Но пусть потом не жалуются, подлецы.
С армией, знаешь, шутки плохи. И слезы им потом никто не будет утирать… В общем, мы тут повидались кое с кем, перекинулись словечком. Народ вроде подходящий. Что-то вроде «Союза офицеров». Как ты на это смотришь?
– Меня ж не пригласили, не спросили…
– Пригласят. И спросят. Больше того, попросят. Тут к тебе один человечек должен припожаловать. Знай – наш.
– Антон Иваныч не зайдет? Вы виделись?
– Нету его уже. Уехал. Но он считает, как и я… как все. Нужна военная рука. Ну и, разумеется, идея. Не какая-то там… такая и сякая, а наша, русская, великая. Белая идея! А? Это нас сплотит, сожмет в кулак… А иначе – гроб.
Лавр Георгиевич осторожно запустил вопрос: что связывает Крымова с Гучковым? Ему хотелось вовремя предостеречь товарища от фальшивого глаза с присоском.
– А! – яростно махнул рукой тот и выругался. – Не с ними нам кашу варить. Я ведь, знаешь, никакой не дипломат. И я им прямо так и предложил: дайте мне два дня, только под руку не лезьте. Порядок гарантирую. Ну, ясно дело, не без крови. Без этого теперь не обойтись. Так ты бы поглядел, как они на меня окрысились! – Опять перекосил физиономию и засюсюкал: – «Ах, что вы, генерал! Как можно? Что станут говорить про нас в Европе?» В общем, чистюли, гниды. Им бы набрюшники вязать!
Провожая его, Лавр Георгиевич поинтересовался человечком, который собирался припожаловать.
– А, забрало? Сам увидишь, подходящий человек. Я у него уже два раза был. Голова – ума палата! Станет говорить – рот разинешь…
В приемной находились двое: дежурный адъютант и незнакомый господин, невольно обращавший на себя внимание жгучим загаром на лице. Такой, загар человек мог приобрести только в одном месте – в Азии. Лавр Георгиевич сразу проникся интересом: земляк?
Адъютант, молоденький поручик Долинский, представил посетителя: инженер Завойко. Это был тот самый человечек, о котором предупредил генерал Крымов. «Рот разинешь…»
– Прошу! – проговорил Корнилов и первым прошел в кабинет.
Он сократил время знакомства, осведомившись, не приходится ли посетителю родственником генерал Завойко, руководивший в середине прошлого века героической обороной Петропавловска-на-Камчатке от нахальных англичан.
