История философии: Учебник для вузов - Васильев В. В. (читать книги без .txt) 📗
Однако, позиция Аркесилая отличалась от скептицизма Пиррона и его последователей. Хотя он также, как они, воздерживался от любого суждения, не доказывал ни существования, ни несуществования чего-либо, не считал что-то более, а что-то менее достоверным, однако для Аркесилая целью философской деятельности было само воздержание от суждения (:ёяохч), а не невозмутимость (сстссрсфа). Невозмутимость, согласно Аркесилаю, является только сопутствующим обстоятельством воздержания от суждения. Аркесилай выступал против стоической логики и гносеологии. Он опровергал стоическое учение о согласии , по которому окончательное познание наступает после акта согласия. В таком случае, по Карнеаду, мы даем согласие на то, что нами еще не познано, и, таким образом, познание, наступившее в результате такого согласия, ничего не стоит. Далее, теория согласия вступает в противоречие со стоическим учением о мудреце, поскольку мудрецу чуждо всякое мнение, но если он совершает акт согласия, т. е. соглашается на то, что еще неокончательно познано, то он тем самым имеет мнение. Если же он не совершает акта согласия, то он вообще ничего не знает. Аркесилай критикует и стоическую концепцию каталептической фантазии, стоического критерия истины, ибо нет такого истинного представления, которое не могло бы быть ложным. Итак, по Аркесилаю, нет никакой истины, «все скрывается в потемках» (Цицерон, Acad. post. 12, 45), но в сфере практической жизни он все же признавал определенную правильность. «Тот, кто воздерживается от всякого суждения, определяет выбор и избегание, и вообще все практические действия хорошим разумным обоснованием (τω εύλόγω ). ... Действие является правильным, если оно для своего осуществления имеет хорошее, разумное обоснование» (Секст Эмпирик, Adv. math. VII 158).
Карнеад(214— 129 гг. до н. э.), ставший основоположником третьей, или Новой, Академии, делом своей жизни считал опровержение стоического догматизма, в особенности учения стоика Хрисиппа. Он даже говорил: «Если бы не было Хрисиппа, то не было бы и меня» (Диоген Лаэртский, IV 62). Карнеад был очень одаренным диалектиком и оратором. Однажды, будучи послан в Рим с дипломатической миссией, он выступал в Сенате в течение двух дней. В первый день он представил аргументы в защиту справедливости, во второй день — против, изумив слабых в диалектике римлян. Его деятельность в Риме была прекращена по настоянию Катона Старшего.
Вслед за Аркесилаем Карнеад критикует стоическую теорию критерия истины, т. е. каталептическую фантазию. Карнеад говорит, что каталептическая фантазия ничем не отличается от других представлений. Ее ясность и самоочевидность не могут служить гарантией ее истинности, поскольку бывают ясны и самоочевидны представления во сне и фантазии безумных. То, что каталептическая фантазия с необходимостью ведет нас к принятию ее, также не ведет нас к признанию ее истинности, ибо и бред безумного может иметь такой же результат. Далее, каталептического представления нет, поскольку его нет в случае нашего главного ощущения, зрения. Действительно, мы не обладаем ясным и самоочевидным представлением цвета, поскольку цвет постоянно изменяется. Таким образом, мы знаем о изменениях цвета, но истинного цвета, цвета, воспринятого каталептически, мы не знаем. Карнеад выступал против основного закона логики, закона противоречия. Он не принимал положения о том,, что суждение может быть либо ложным, либо истинным. Так, если я говорю «Я лгу», высказываю я истину или ложь? Если я действительно лгу, то я высказываю истину, если же говорю правду, то я высказываю ложь. Значит, это суждение не может быть ни истинным, ни ложным. Также невозможно и научное доказательство, ибо, во-первых, каждое доказательство само требует обоснования и мы уходим в бесконечность. Во-вторых, общее доказательство базируется на более частном, а частное — на общем, не зная первого, мы не сможем доказать второго, не зная второго, мы не докажем первого. Из-за такой взаимозависимости осуществить научное доказательство невозможно. Итак, невозможно никакое научное познание, точное и достоверное, поскольку мы не можем отличить истинное представление от ложного и не можем ничего доказывать. В таком случае, если внешний мир полностью непознаваем, нам остаются только наши собственные состояния. Как и Аркесилай, Карнеад не выводил из невозможности познания мира невозможность практического действия. Напротив, для обоснования последнего он ввел учение о вероятности или убедительности (πιθανότης). Как говорит Секст Эмпирик, отделяя позицию скептиков от позиции Карнеада, «Мы считаем, что все представления, насколько это касается рассуждения, равны в отношении достоверности и недостоверности, тогда как они (академики. —Д. Б.)одни представления называют убедительными, другие — неубедительными» (Секст Эмпирик, Р. I 227). Убедительные представления делятся на три вида: 1) просто убедительные, 2) убедительные и проверенные, 3) убедительные, проверенные и не имеющие помехи от других представлений. Так, когда я вхожу в темную комнату и вижу лежащую на полу веревку, у меня возникает убедительное представление о ней как о змее. Однако когда я рассмотрю ее свойства, ее цвет, ее неподвижность и т. д., я пойму, что это веревка, т. е. у меня появится убедительное и проверенное представление. Убедительное и проверенное представление достигает вершины убедительности, если никакое другое представление не заставит меня усомниться в нем.
Карнеад показывал абсурдность многих аргументов стоиков относительно мира, богов, судьбы, свободной воли. Так, аргумент Зенона о разумности мира — мир разумен, поскольку разум лучше неразумия, а мир лучше всего, — Карнеад свел к абсурду следующим аргументом: если верна аргументация Зенона, то мир умеет читать книги, ведь знающий грамоту лучше неуча, а мир — лучше всего. По той же аргументации мир можно назвать математиком, музыкантом и, конечно, философом. Против божественной благости Карнеад выдвигал следующий аргумент: если боги, благоволя к человеку, наделили его всем, значит, они наделили его и способностью употреблять во зло их дары, значит, они не заботятся о человеке, если дали ему возможность творить зло. Кроме того, благие к человеку боги позаботились о том, чтобы наполнить землю всякими злобными и вредными тварями, губительными для него. Стоическое понятие о богах как о телесных живых существах также абсурдно, ибо в этом случае боги окажутся смертными и чувствительными к боли. Что же это за боги, которые умирают и страдают? Если боги ведут блаженную жизнь, по стоикам, это невозможно, если они не обладают четырьмя добродетелями. Но как божество может быть храбрым, или как оно может умерять свои страсти?
После ТОГО как платоновская Академия вновь вернулась к догматизму и угас академический скептицизм, скепсис возвращается к своим пирроновским истокам. Это происходит в деятельности Энесидемаиз Кноса, жившего и писавшего в первой половине I в. до н. э. Он написал восемь книг «Пирроновых рассуждений», краткое извлечение из которых было сохранено патриархом Фотием.
Энесидем приводил аргументы против истины, причинности и доказательства. Истины не может быть, поскольку она может быть либо ощущаемой, либо умопостигаемой, либо соединением ощущаемого и умопостигаемого. Она не может быть ощущаемой, поскольку само ощущение полностью лишено разумности, а значит и не имеет отношения к истине. Она не может быть умопостигаемой, поскольку умопостигаемое зависит от ощущаемого. Она не может быть и соединением ощущаемого и умопостигаемого, поскольку ощущаемое и умопостигаемое противоречат и самим себе, и друг другу.
Против причинности Энесидем рассуждал таким образом. Одно тело не может быть причиною другого. Во-первых, тело, пребывая в самом себе, не может стать причиной другого тела, иначе оно перестанет пребывать в себе. Во-вторых, оно не может создать ничего другого даже в результате соединения с чем-то вторым, поскольку то, что не может творить само по себе, не будет этого делать даже при условии соединения с чем-то иным. Кроме того, из одного тела не могут образоваться два, ибо одно есть одно, а два есть два. Но даже если бы было возможным образование из одного тела двух, то из двух получилось бы четыре, из четырех — восемь, и нам пришлось бы уйти в бесконечность. Раз тело не может ничего создать, то оно не может быть причиной для другого тела. Бестелесное же не может быть причиной чего-то другого, поскольку оно неосязаемо и не может ни действовать, ни претерпевать. Бестелесное не может создать ничего телесного, ибо они чужды друг другу по самой своей природе. Таким образом, тело не может быть причиной ни для телесного, ни для бестелесного, так же и бестелесное не может быть причиной ни бестелесного, ни телесного. Таким образом, не может быть никакой причинности. Далее, причина не существует, поскольку по самому своему понятию причина есть нечто относительное, то есть причина чего-то, а относительное не может иметь самостоятельного существования. Причины не может быть, поскольку если бы она была, она была бы либо до, либо одновременно, либо после следствия. Одновременной причина быть не может, поскольку тогда и причина, и следствие находятся в том же состоянии. После следствия причина не может быть, ибо она, очевидным образом, перестанет быть причиной. До следствия причина не может быть, ибо тогда она не является причиной, поскольку еще не существует того, чьей причиной она являлась. Нельзя также заключать от явлений к действительности, поскольку явления являются всем одинаковыми, но когда их начинают считать не просто явлениями, но знаками какой-то действительности, нет никакого согласия относительно их. Так, например, разные врачи по одним и тем же симптомам будут диагностировать совершенно различные болезни.
