Солдаты неба - Ворожейкин Арсений Васильевич (прочитать книгу .TXT) 📗
К моему удивлению, «мессершмитты» словно не замечают меня. Что это значит? Я рассчитывал: четверка наперегонки бросится в атаку и мне будет легче уйти, а тут какая-то нерешительность. Хочется этой нерешительностью воспользоваться и метнуть свой «як» подальше от этих медлительных соседей. Но понимаю, именно этой паники от меня и ждет враг.
Делаю развороты, оценивая обстановку. Один фашист уходит вниз под меня, другой, с какими-то разноцветными росписями на фюзеляже и с черным носом, — вверх, двое становятся по сторонам.
Я не сомневался — четверка опытных пиратов будет действовать согласованно и осторожно. Нужно этому противопоставить расчет и спокойствие. Но разве сейчас можно быть спокойным? Ясность мысли — вот что необходимо!
Прежде всего нужно ограничить врагу свободу маневра по высотам — для этого мне надо снизиться и прикрыться снизу землей. Как и пехотинцу, земля летчику тоже может быть союзником. Правда, это затруднит свободу маневра и потребует аккуратности в пилотировании. Но я ведь один, мне это сделать легче, чем им вчетвером. Судя по всему, черноносый «мессершмитт» — главная опасность. Он сзади и выше меня. С него не спускать глаз!
Едва все эти соображения промелькнули в сознании, как я тут же убрал обороты, и машина стала снижаться крутой спиралью. Враг пока выжидает. Но как только у самой земли я резко выхватил самолет из спирали, два «мессершмитта» с разных направлений атаковали. Бросками из стороны в сторону уклоняюсь от их прицельного огня. Оба немца далеко отходят и летят на параллельных курсах, демонстрируя подготовку к новому нападению. Зачем эта демонстрация? Третий «мессершмитт», тоже не сумевший атаковать, на большой скорости проносится надо мной и выскакивает вперед, подставляя хвост, как бы говоря: «На, стреляй!» Явная приманка.
Теперь понимаю, зачем пара «мессершмиттов» идет по сторонам: тоже отвлекает, чтобы я не заметил, откуда готовится решительная атака. «Мессеры» хотят расправиться со мной без лишней возни. Ну что ж, посмотрим! Одному против четырех кувыркаться и метать «як» из стороны в сторону не стоит: неосторожным маневром можно самому наскочить на огонь.
Все внимание сосредоточиваю на четвертом самолете. В лучах солнца он сзади и выше меня и по-прежнему выжидает момент. А что, если прикинуться вахлачком и пойти на приманку? Может, он и клюнет на эту удочку?
Я помчался за приманкой. Черноносый тут же камнем свалился на меня. Из-за солнца я ошибся в определении расстояния, и немец на большой скорости сразу очутился так близко, что я, уклоняясь от удара, чуть было не кинулся в сторону и не сорвал свой план.
Немец, чтобы прицелиться, начинает доворот. Я чувствую, что ему мешает взять меня на мушку его же собственная скорость и мое незаметное для него скольжение. Нужно и дальше разыгрывать роль слабачка, кинувшегося на приманку. Пусть сближается. Важно не дать ему прицелиться. Имея сумасшедшую скорость, он в критический момент отвернется и проскочит мимо. И тут я его прикончу. Атака должна быть короткой! Огонь навскидку!
На какое-то мгновение забываю про остальную тройку. «Мессеры» полностью предоставили меня во власть своего вожака. Летя по прямой, с повернутой назад головой, я впился глазами в стремительно догоняющего меня черноносого истребителя. О пилотировании не думаю. Самолет как бы растворился во мне. Сейчас он — продолжение моих рук, ног и мыслей. Все внимание на врага. Диск бешено вращающегося винта «мессера» блестит на солнце двумя горизонтальными линиями, похожими на шевелящиеся усы. Надвигаясь, они словно обнюхивают меня. В эти секунды чувствую все движения противника, пожалуй, лучше, чем свои: невпопад шелохнись самолет — и я пропал. В такие критические моменты чувства приобретают абсолютную тонкость восприятия. Вот черноносый берет меня в прицел. Я, не показывая виду, уклоняюсь боковым скольжением. Это вводит врага в заблуждение. Он думает, что я, погнавшись за приманкой, ничего не вижу сзади. Хочется, очень хочется отвернуть от шевелящихся усов и противного черного носа. От напряжения рук и ног, кажется, дрожит и мой «як».
Креплюсь. Жду. Мгновение решит успех короткой схватки. Но от такого мгновения, когда тебе в затылок наводят пушки и пулеметы, в жилах стынет кровь и секунды кажутся вечностью! Только бы не прозевать, когда враг начнет отворот!
Фашист, не понимая, в чем дело, снова ловит меня в прицел. Но ему это по-прежнему не удается. Он так быстро сближается со мной, что вот-вот врежется. Такие оплошности летчики допускают в азарте боя. На миг становится жутко: а вдруг, увлекшись, действительно врежется? Успокаивает то, что он не стреляет, значит, действует хладнокровно, а такой не допустит столкновения: у него расчет. На всякий случай я приготовился в любой миг отскочить от таранного удара. Зачем погибать из-за ошибки врага, лучше ему предоставить такую возможность. От нетерпения рождается мысль: убрать газ — и враг обгонит меня. Но тогда потеряю нужную скорость, и он поймет, что я его вижу, и примет защитные меры.
Наконец-то черноносый, не желая пугать меня стрельбой и убежденный, что я не вижу его, отваливает вправо, чтобы снова повторить атаку. Его машина с желтоватым брюхом правее меня.
Сколько я ждал этого мгновения! Резкий доворот — враг вчеканился в прицел.
Очередь!
«Мессершмитт», пронизанный в упор моим огнем, взрывается. Но только я отскочил от облака огня и дыма, как рядом подавался другой фашистский истребитель. Стреляю. Враг шарахнулся в сторону. Я за ним. Вторая очередь, третья… Попадание есть, но чувствую, что поспешил, огонь не смертелен. Хочу поточнее прицелиться. Не тут-то было: истребитель закрутил размашистые бочки и в перекрестие прицела никак не попадается.
Конечно, на таких фигурах фашиста легко можно было бы подловить, но нельзя увлекаться. Помню о вражеской паре. Она, может, уже атакует меня. Осматриваюсь, кручу машину по горизонту.
Поблизости никого. Не верю. Продолжаю круто виражить. Пустота. Куда девались два вражеских истребителя противника? Один отстал, за ним вьется сизо-черный дымок… Ага! Значит, мне все же удалось еще одного подбить. Кто же приближается от солнца? И почему уходят «мессеры»? Ох и противное же сегодня солнце: как оно мешает! О нет… В точке я разглядел «яка». Солнце сразу стало добрым, ласковым. Теперь понимаю, почему фашисты бросили меня и удирают. Эх, милый, хороший, родной «як»!..
