Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917 - Оппоков Виталий (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Уже сообщалось, что Ермоленко в свое время привлекался к суду и, непонятно за какие услуги, был освобожден. Не исключено, что он являлся агентом департамента полиции, охранного отделения или же контрразведки. Имеется больше всего оснований считать, что именно русская контрразведка устроила его побег из плена, снабдила затем кое-какими сведениями из «предварительной разработки дела Ленина», а после того, как она же, контрразведка, спровоцировала «вооруженное выступление» в июле 1917 года, подставила следствию «самого главного свидетеля». Такой вывод подтверждает тот факт, что именно показания Ермоленко Александров включил первым пунктом в составленное им постановление от 21 июля 1917 года о завершении предварительного следствия. К нему еще вернусь, а сейчас завершу разговор о той самой «предварительной разработке дела Ленина», а также «вооруженного восстания», проводимой контрразведкой.
29 сентября 1917 года помощник начальника контрразведывательного отделения штаба Петрофадского военного округа B.C. Коропачинский допрашивал бывшего младшего фейерверкера [153]1-го артиллерийского дивизиона Якова Васильевича Степанова, возраст — 30 лет, «жительство: арестован». Да, Степанов содержался под стражей как «активный участник вооруженного восстания», а на самом доле — жертва провокации той же контрразведки. Из протокола допроса, зафиксированного Коропачинским, это довольно ясно просматривается.
Степанов объяснил, что на военной службе с 18 июля 1914 года. Последнее время (с 5 апреля 1917 года) служил в 1-м артиллерийском дивизионе в Луге. Тогда-то и обратил внимание на то, как поручик Павловский и подпоручик Разумовский «стремятся посеять раздоры и смуту между солдатами». Они вербовали людей, склоняя их на свою сторону «обещаниями и главным образом деньгами». Степанова тоже агитировали, а однажды (в июле), встретив на вокзале, предложили куда-то ехать с ними. Через три дня (в Церковном саду) Разумовский, Павловский и их общий знакомый Карпищук повторили свое предложение и «передали… без всякой причины 100 рублей». Павловский при этом упрекнул Разумовского, вручившего Степанову деньги: «Дай больше, чего жалеешь! Разве мало у нас денег?» Фейерверкер от офицеров деньги принял, хотя был в недоумении. Спустя неделю он их встретил там же. «В их обществе, — излагал он подробности контрразведчику, — как я узнал впоследствии, были Луначарский, генерал Бадаев и др<угие>. Последний, между прочим, просил меня купить ему папирос; я исполнил просьбу генерала, за что получил от него „на чай“ 500 рублей. Меня удивила столь щедрая награда за мелкую услугу, и я спросил Бадаева, за что он дает мне столько денег; Бадаев ответил, что „нам все равно некуда девать деньги“». Здесь же, по словам Степанова, находилось еще несколько человек, назвавших свои фамилии, но Степанов запомнил только Розенфельда, Луначарского и генерала Бадаева.
Во время этой встречи Разумовский снова сделал предложение о поездке, но Степанов сказал, что без разрешения командира дивизиона этого сделать не может. Через несколько часов Разумовский выхлопотал разрешение и соответствующее удостоверение. «Мы все, — показывал Степанов, — т. е. я, Разумовский, Павловский, Луначарский, Розенфельд и др. отправились в Петроград».
По дороге Разумовский предложил поехать в Швецию. От этого предложения Степанов «категорически» отказался. Его назойливый попутчик сообщил, что был в Швеции уже несколько раз и даже «отправил в Швецию 60 солдат».
27 или 28 июля (Степанов точно не помнил) они приехали в Петроград. На вокзале их ждал автомобиль. Разумовский, Карпищук и Степанов поехали на нем в «Северную гостиницу». Здесь для них уже был приготовлен номер — 3. Вечером заявилось несколько человек, среди которых находился и Ленин (Степанову на него указал Романовский). Присутствовал и Розенфельд. Все они объясняли Степанову «приемы, которые надо употреблять при выступлениях на митинге».
Затем переехали в гостиницу «Яхта», из нее — в «Базар». Луначарский и Розенфельд продолжали инструктировать и обучать Степанова «ораторству», а также «вели пропаганду среди рабочих Нарвского района».
Жили также на частных квартирах, причем Степанов «уклонялся от совместной работы с упомянутыми лицами». В конце концов его решили направить в Гельсингфорс, снабдив подложным удостоверением (об этом он узнал позже), выданным будто бы «Исполнительным комитетом рабочих и солдатских депутатов».
В Гельсингфорсе ему выдали адрес «Парковая ул., д. № 1», где он должен был встретиться «с каким-то Козловским», к которому у него было письмо. О задачах, поставленных ему, Степанов сообщил следующее:
«На меня была возложена обязанность, рекомендуясь представителем Петроградского Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов, входить в сношения с командами больших кораблей, настраивая их против Временного правительства и министра Керенского, причем в подтверждение своих слов я должен был приводить некоторые факты, как то: будто Николай II отправлен Временным правительством вовсе не в Тобольск, а в Англию, что Керенский ведет с ним переписку и что даже перехвачены телеграммы и одно письмо, которое я будто бы могу доставить, что Керенский пытался бежать, но на Кавказе 11 августа был задержан и был принужден буржуазией и далее управлять страной». [154]
В Гельсингфорсе на вокзале Степанова «встретило лицо, называвшее себя в Петрограде и в Луге Луначарским». Возможно, уже тогда догадка о какой-то злой шутке над ним или провокации встревожила не в меру доверчивого и безответственного тридцатилетнего фейерверкера. Эта догадка проскользнула в реплике, прозвучавшей при допросе: «Был ли это действительно Луначарский или кто-либо другой, только именовавший себя Луначарским, я Вам сказать не могу, так как Луначарского… я лично никогда не видел. Также само я не могу утверждать, что человек, назвавшийся в Луге Розенфельдом, есть действительно Розенфельд-Каменев».
Выполняя порученное ему задание, Степанов побывал на броненосце «Петропавловск» и пытался высказать команде все, чему его учили. Когда же сошел на берег, то был арестован неким Быстровым, «состоявшим в распоряжении охраны Народной свободы Исполнительного комитета Совета депутатов армии, флота и рабочих Свеаборгского порта, затем заключен под стражу в Нюландскую тюрьму».
Если Степанова спровоцировала контрразведка, по утверждению автора этих строк, то почему она его не освободила? Зачем устраивала ему допросы?.. Во-первых, он поддался на соблазн «крупными чаевыми», покинул часть, место ее дислокации, вел пропаганду против Временного правительства. Значит — преступник. Значит — должен был понести наказание. Ну разве так уж важно, что Розенфельд-Каменев, якобы «соблазнявший» и «инструктировавший» свою жертву, — подставное лицо и «свой человек»? Во-вторых, не могли же контрразведчики признаться фейерверкеру, что использовали его как подсадную утку, извиниться перед ним. Наоборот, им выгодно было держать в неведении и устрашении Степанова, свалив всю вину на большевиков, пусть даже и использовав чужие имена, заронив на них в душу солдата злость, обиду, а может, и ненависть. Кроме того, запуганный обвиняемый, а потом помилованный — это же верный безотказный осведомитель.
6 октября 1917 года [155] состоялся повторный допрос Степанова. Он повторил почти все то, о чем говорил раньше, кое-что добавив и уточнив. Так, в Гельсингфорсе после встречи на вокзале с Луначарским «отправился по указанному адресу к Козловскому, коего и застал дома». Сюда же заявился и Карпищук. Козловский жил один, поэтому гости остались у него ночевать. На следующий день они пошли на броненосец «Петропавловск». Степанов, когда собралась команда послушать его, стал держать речь, между тем как Карпищук сошел на берег. (Похоже, что Карпищук контролировал его, но, когда убедился, что все идет по плану, постарался побыстрее скрыться, а может, и сообщил куда следует.) Степанов показал:
