История сыска в России, кн.1 - Кошель Пётр Агеевич (читать книги регистрация .TXT) 📗
В таких формах протекала борьба с литературной крамолой до 1848 года. С конца 40-х годов оживляется общественная жизнь, а следовательно, и литературная. В русскую публицистику вступает поколение мелкобуржуазной демократии с её утопически-социалистическими теориями и политическим радикализмом. Жандармы почувствовали струю свежего воздуха, но не сумели определить, из какой щели она идёт. И здесь III Отделение пошло по стопам своих предшественников: вся беда в растлённом Западе, где происходят революции и низвергаются законные власти; оттуда приходят и коммунистические теории.
Уже цитированный нами отчёт о деятельности III Отделения за пятьдесят лет следующим образом изображал положение дел к этому времени:
"Собственно, в России не было никакого повода опасаться волнений или беспорядков. Общее настроение русского общества отличалось не только полным спокойствием, но даже некоторой вялостью. Ещё в 1843 году наблюдение указывало, что «высшее общество, которое в прежнее время позволяло себе рассуждать о действиях правительства, гласно хваля и порицая принимаемые им меры, уклоняется ныне от подобных суждений и ко всему хранит какое-то равнодушие; то же самое замечается и в других слоях общества: все как будто поражены какою-то апатией». Но и в этом апатическом обществе молодёжь не могла оставаться ко всему безучастною, и в среде её мало-помалу начинали распространяться учения, увлекавшие юные умы новизною…
В видах охранения нашего общества от наглых разрушительных теорий, волновавших Западную Европу, высочайше повелено было принять решительные и энергичные меры, большая часть коих была возложена на III Отделение последовало распоряжение о строжайшем наблюдении за всеми иностранцами, в особенности же за французами, проживающими в пределах империи; запрещён был въезд в Россию первоначально французам, а вскоре и прочим европейцам, за весьма незначительными исключениями; русским подданным выезд за границу разрешался не иначе как по особо важным, исключительным причинам, тем же, которые уже находились за границей, сделано приглашение возвратиться в отечество; ввоз иностранных книг подвергнут новым правилам, лишавшим книгопродавцев возможности с прежней лёгкостью распространять запрещённые сочинения; произведены обыски во многих книжных магазинах С. – Петербурга, Москвы, Риги и Дерпта, причём найденные в значительном числе недозволенные цензурой книги были конфискованы, а виновные книгопродавцы преданы суду; усилено наблюдение за ходом воспитания в России, за литературой и особенно за журналистикой; учреждены особые комитеты: один – для рассмотрения всех русских журналов последних лет и другой – для наблюдения за всеми журналами и книгами, выходящими в России; повелено дополнить цензурный устав, а цензорам подтверждено обращать бдительное внимание на журнальные статьи".
Учреждение специального цензурного комитета (названного по имени его председателя Бутурлинским) открыло собой «эпоху цензурного террора», продолжавшуюся до 1855 года. В этот период арестовывается и ссылается целый ряд писателей (Салтыков, Самарин, Тургенев), придирчивость цензуры доходит до своего апогея, в «коммунизме» обвиняются самые благонамеренные авторы. Запрещалось не только следовать социалистическим идеям, но даже опровергать их, потому что в процессе полемики приходится излагать и «самые правила этих систем, ложные для ума зрелого и благонамеренного, но всегда вредные в чтении людей легкомысленных».
Но от этих дел III Отделение стояло уже несколько в стороне. Оно оставило за собой верховный надзор за литературой, но основную работу передало цензурному комитету. Теперь жандармы интересуются уже не столько литературой, сколько литераторами. На деле петрашевцев с идиллией пришлось расстаться. В 1848 году Дубельт ещё не мог предположить, чтобы Белинский был сознательным проповедником социалистических взглядов. В 1849 году он огорчался, что Белинский умер и нельзя его вместе с петрашевцами сослать на каторгу. Но, поняв происшедшую перемену, жандармы предпочли сдать в другие руки: хлопотливое дело литературной цензуры, оставив за собой надзор и возможность уличать чиновников цензурного комитета в оплошностях.
А. И.Герцен привлёк к себе внимание III Отделения уже в раннюю пору своей деятельности.
В 1834 году для разбора дела о лицах, певших «пасквильные» песни в Москве, по высочайшему повелению учреждена следственная комиссия. Итог её работы – два толстенных тома.
Князь Дм.Голицын писал Бенкендорфу, что, «хотя поступки и заслуживают, по-видимому, особенное порицание, но впрочем, источник оных есть не что иное, как нетрезвое людей поведение, а не какое-либо преступное намерение». Тем не менее из пустяка было создано большое дело.
Кроме непосредственных участников пирушки, где происходило пение, привлечены и не бывшие там, даже и не находившиеся в Москве. Но, наконец, комиссия признала бесплодность своей работы и, опросив 15 человек, заключила: «При всей строгости и предусмотрительности розыска, не оказывается доселе даже следов, по которым можно было бы предположить существование между ними общества».
О Герцене в этом документе читаем: «Герцен подвергнут аресту по дружественной связи с Огарёвым. Он человек самых молодых лет с пылким воображением, способностями и хорошим образованием. В пении пасквильных стихов не участвовал, но замечается заражённым духом времени. Впрочем, никаких злоумышлении или связей с людьми неблагонамеренными в нём не обнаружено».
И всё же III Отделение уже не выпускало Герцена из поля зрения. Когда он уехал за границу и открыто выступил против русского правительства, его имя стало часто появляться в донесениях и отчётах III Отделения.
Первое обращение Герцена к России – к русскому дворянству – «Юрьев день» вышло в 1853 году. Воззвание рассылалось в закрытых почтовых конвертах разным лицам в России. Завязалась длительная переписка с губернаторами пограничных областей о пресечении этих путей. Почтовое ведомство лихорадило. Были разосланы циркуляры, как различать герценовские пакеты.
Один экземпляр воззвания получил граф Потёмкин. Очевидно, минуя III Отделение, он показал его императору. Тот передал его Дубельту с надписью:
«Получено по почте из Лондона к Потёмкину, это сочинение известного Герцена и, вероятно, прислано ко многим; любо читать! – пришли мне назад».
Розыск лиц, сносившихся с Герценом, стал систематическим. О нём самом в отчётах III Отделения даются очень подробные сведения.
Например, в отчёте за 1858 год – «О русских книгах, издаваемых за границей». Указывается на ряд заграничных русских типографий (Лондон, Париж, Берлин, Лейпциг). Деятельнее всех прочих – лондонская, принадлежащая Герцену, который в 1858 году опубликовал четвёртую часть «Полярной звезды», продолжал «Колокол» и приступил ко второму изданию почти всех своих сочинений.
В связи с этим отмечается и деятельность Огарёва: «В 1857 году присоединился к Герцену выехавший из России помещик Пензенской губернии Николай Огарёв. Сделавшись вполне сотрудником Герцена, он помещает в „Колоколе“ статьи либерального направления и злостные выходки против русского правительства».
Герцен считается самым опасным. Другие издатели, по мнению отчёта, выпускают книги ради спекуляции. Но Герцен и его издания беспокоят русских наблюдателей.
«Несколько раз уже были делаемы распоряжения к строжайшему наблюдению по границам нашим и внутри империи, дабы не было допускаемо ни ввоза в Россию изданий Герцена и других вредных сочинений, ни обращения их в наших пределах». Но отчёт констатирует, что эти меры недейственны: книги появляются, у многих лиц находят выписки из них. Путь их – ввоз «скрытыми путями», привоз путешественниками и присылка по почте. Последнее особенно распространено: «Заграничные комиссионеры иногда, без всякого требования присылали подобные книги к нашим правительственным или частным лицам».
Что касается лиц, получавших сочинения, способствовавших их распространению, то здесь факты имелись более определённые – это итог дознаний, обысков. Таким лицам посвящён особый отдел в отчёте – «О политических преступлениях в империи».
