Иллюстрированная русская история - Ключевский Василий Осипович (читаем книги онлайн .txt) 📗
Если верить предположению, что мысль о медных деньгах была внушена Ртищевым, то стоит признать, что его правительственное влияние простиралось за пределы дворцового ведомства, в котором он служил. Впрочем, не государственная деятельность в точном смысле слова была настоящим делом жизни Ртищева, которым он оставил о себе память: он избрал себе не менее трудное, но менее видное и более самоотверженное поприще — служение страждущему и нуждающемуся человечеству. В Москве он велел собирать по улицам валявшихся пьяных и больных в особый приют, где содержал их до вытрезвления и излечения, а для неизлечимых больных, престарелых и убогих устроил богадельню, которую также содержал за свой счет.
Ртищев понимал не только чужие нужды, но и несовершенства общественного строя и едва ли не первый конкретно выразил свое отношение к крепостному праву. Он старался соразмерить работы и оброки крестьян с их средствами, поддерживал их хозяйства ссудами, перед смертью всех дворовых отпустил на волю и умолял своих наследников, дочь и зятя, только об одном — в память о его душе как можно лучше обращаться с завещанными им крестьянами, «ибо, — говорил он, — они нам суть братья».
Его благотворительные подвиги не остались без влияния на законодательство. В царствование Алексеева преемника был поднят вопрос о церковно-государственной благотворительности. По указу царя провели в Москве разборку нищих и убогих, питавшихся подаяниями, и действительно беспомощных поместили на казенное содержание в двух устроенных для того богадельнях, а здоровых определили на разные работы. На церковном соборе, созванном в 1681 г., царь предложил патриарху и епископам устроить такие же приюты и богадельни по всем городам, и отцы собора приняли это предложение. Так частный почин влиятельного и доброго человека лег в основание целой системы церковно-благотворительных учреждений, постепенно возникавших с конца XVII в. Тем особенно и важна деятельность тогдашних государственных людей преобразовательного направления, что их личные помыслы и частные усилия превращались в законодательные вопросы, которые разрабатывались в политические направления или в государственные учреждения.
Деятельность А. Л. Ордина-Нащокина
Неизвестный художник. Ближний боярин и воевода Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин. XIX в.
Когда в 1654 г. началась война с Польшей, с малыми военными силами он сторожил московскую границу со стороны Литвы и Ливонии. В 1656 г. началась война со Швецией. Когда московские войска взяли один из ливонских городов на Двине, Кокенгаузен, Нащокин был назначен воеводой этого и других новозавоеванных городов. В 1658 г. его усилиями заключено было Валиесарское перемирие со Швецией, условия которого превзошли ожидания самого царя Алексея. В 1665 г. Ордин-Нащокин сидел воеводой в родном своем Пскове. Наконец, он сослужил самую важную и тяжелую службу московскому правительству: после утомительных восьмимесячных переговоров с польскими уполномоченными он заключил в январе 1667 г. в Андрусове перемирие с Польшей, положившее конец опустошительной для обеих сторон тринадцатилетней войне. По заключении упомянутого перемирия он был пожалован в бояре и назначен главным управителем Посольского приказа, т. е. стал государственным канцлером.
Внимательное наблюдение над иноземными порядками и привычка сравнивать их с отечественными сделали Нащокина ревностным поклонником Западной Европы и жестоким критиком отечественного быта. Он первый провозгласил правило, что «доброму не стыдно навыкать и со стороны, у чужих, даже у своих врагов». Но это наделало множества врагов среди своих и давало повод его московским недоброжелателям смеяться над ним, называть его «иноземцем».
В его бумагах можно набрать значительный запас идей и проектов, которые при надлежащей практической разработке стали надолго руководящими началами внутренней и внешней политики. Первая идея заключалась в том, чтобы во всем брать образец с Запада. Но это был один из немногих западников, подумавших о том, что можно и чего не нужно заимствовать, искавших соглашения общеевропейской культуры с национальной самобытностью. Потом Нащокин не мог помириться с духом и привычками московской администрации, деятельность которой неумеренно руководилась личными счетами и отношениями, а не интересом государственного дела. Итак, дело в деле, а не в лицах — вот второе правило, которым руководился Нащокин.
Он был одним из редких дипломатов, обладающих дипломатической совестливостью. Поэтому, когда гетман Дорошенко с западной Малороссией, отказавшись от Польши, поддался турецкому султану, а потом согласился стать под высокую руку царя московского, Нащокин на запрос из Москвы, можно ли принять Дорошенко в подданство, отвечал решительным протестом против такого нарушения договоров. Его дипломатический взгляд обращался во все стороны, всюду внимательно высматривая новые прибыли для казны и народа. Он старался устроить торговые отношения с Персией и Средней Азией, с Хивой и Бухарой, снаряжал посольство в Индию, смотрел и на Дальний Восток, на Китай, задумываясь об устройстве казацкой колонизации Поамурья. Он понимал торгово-промышленное и культурное значение Балтийского моря для России, и потому его внимание было усиленно обращено на Ливонию, которую, по его мнению, следовало добыть во что бы то ни стало.
Наблюдения за жизнью Западной Европы привели его к осознанию главного недостатка московского государственного управления, который заключался в том, что это управление направлено было только на эксплуатацию народного труда, а не на развитие производительных сил страны. Он едва ли не раньше других усвоил мысль, что народное хозяйство само по себе должно быть одним из главных предметов государственного управления. Нащокин был одним из первых политикоэкономов на Руси.
Князь В. В. Голицын
Голицын был горячий поклонник Запада, для которого он отрешился от многих заветных преданий русской старины. Подобно Нащокину, он бегло говорил по-латыни и по-польски. Дом Голицына был местом встречи для образованных иностранцев, попадавших в Москву. Разумеется, такой человек мог стоять только на стороне преобразовательного движения — и именно в латинском, западноевропейском направлении.
