Цареубийство в 1918 году - Хейфец Михаил (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗
Г. Иоффе, не называя имени, иронизирует над Касвиновым, как же, мол, тот не сумел установить, где и кем был Яковлев в октябре 1917 года: большевистским комиссаром Центральной телефонной станции (смотри фильм М. Ромма «Ленин в Октябре»), упомянут он и в бумагах Ленина («5.30 – телефон Яковлева. Комиссар»). В это время он несомненно хорошо узнал своего босса, комиссара Военно-революционного комитета по делам внешней и внутренней связи, вышеупомянутого Голощекина.
В конце января 1918 года на Южном Урале возникает антисоветское восстание казачьего атамана Александра Дутова. Свердлов, хорошо знавший Мячина-Яковлева по Уралу, направляет его главным воинским начальником (облвоенкомом) в Уральскую область. Но Уральский совет «уже утвердил на этом посту видного большевика И. Голощекина, и председатель Всероссийской коллегии по формированию Красной армии аннулирует уже выданный Яковлеву мандат… Пришлось Яковлеву ехать в Уфу»
(Г. Иоффе).
Эти сведения советского историка любопытны. Дело в том, что во всех без исключения западных исследованиях Филипп Голощекин (обратите внимание, что Иоффе дает ему подлинный инициал – «И.») изображен как глава де-факто екатеринбургских комиссаров, «око Москвы» на Урале, эмиссар Кремля на востоке. В основе таких суждений лежат предположения Соколова об особой личной дружбе комиссара-еврея с двумя главными евреями в большевистской головке – Свердловым и Зиновьевым. Но если верить данным Иоффе, то как раз не Голощекина, а Яковлева намечал Свердлов на роль «своего ока» в регионе. Голощекин же занял пост волей екатеринбургских большевиков… Этот нюанс объясняет некие загадки в нашем сюжете.
Какова была в тот исторический момент (середина весны 1918 года) специфика политической ситуации в Кремле?
Учредительное собрание разогнано, заключен Брестский мир, правит Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным.
Программа Ленина, поднявшая партию на захват власти, была такой: «Если бы революция поставила нашу партию у власти, мы предложили бы мир всем воюющим на условии освобождения всех колоний и всех зависимых, угнетенных и неполноправных народов. Ни Германия, ни Англия с Францией не приняли бы при их теперешних правительствах этих условий. Тогда мы должны были бы подготовить и провести революционную войну, т е. не только провели бы самыми решительными мерами всю нашу программу-минимум, но и… поднимали бы на восстание социалистический пролетариат Европы».
Шутница-история поставила эту партию у власти, и тогда практический политик предложил товарищам не начинать «революционную войну», а, пользуясь его терминами, заключить с Германией «грабительский, похабный аннексионистский мир». Авторитет Ленина, согласившегося удовлетворить аппетиты германской военщины, невероятно упал в партии. (Тем более, что, как выяснялось с каждым месяцем, его противники оказались правы в главном: мир не принес ни окончания войны, ни даже новых границ. Германские войска продолжали двигаться на восток, захватывая все, что соблазняло их генералов).
Что думали небольшевистские противники Ленина в то время, можно узнать из показаний в деле генерала Кислицына:
«Большевизм в России был создан немцами, их командованием… Ленин и Троцкий их агенты, посланные к нам для развала России». Но даже в собственной большевистской фракции, например, в Моссовете, из 400 большевиков за Лениным шло в те дни… 13.
Ленин же твердо верил, как и царица Александра Федоровна:
«Когда она говорила про революцию, то говорила с полным убеждением, что такая же судьба постигнет Германию. Я ясно чувствовала эту ее мысль: революция в России не без влияния Германии, но она поплатится сама тем же, что сделала с Россией. И ясно было видно, что эта мысль радовала ее.» (показания Кл. Битнер)
Редко когда-либо и какой-либо политический вождь подвергался такому колоссальному давлению со всех сторон, как Ленин весной 1918 года. (В ситуации, когда надо заставить отступить, и проверяется подлинная сила характера и способности вождя: нестись на гребне наступления может любой демагог).
Завязывались постоянно все новые политические комбинации: вслед за Лениным ангажироваться у фон Кюльмана пробовали: лидер эсеров и председатель разогнанного Учредительного собрания Виктор Чернов, председатель исторически самой авторитетной – кадетской – партии Павел Милюков, последний защитник Временного правительства атаман Всевеликого войска донского Павел Краснов. В любой момент кайзер, фон Кюльман и Ко могли предпочесть Ленину иных партнеров. Взбунтовался его единственный политический союзник – левые эсеры; против вождя выступило большинство местных органов власти в городах – советов плюс главные организации собственной его партии.
Ведя сложнейшую игру, вроде бы во всем уступая немцам, но одновременно сковывая на востоке необходимую для оказания на него политического давления германскую полумиллионную армию, почти 25% сил фон Гинденбурга, и тем самым обрекая Германию на неизбежное военное и политическое поражение, Ленин использовал все карты, даже самые малые, которые были в его руках. Свою инициативу в политическом покере он оттягивал до того момента, когда Красная армия получит возможность ворваться в Берлин, главную его мишень. И одной из мелких» но все же «картинок» оказалась в этом раскладе политических мастей семья, состоявшая в кровном родстве почти со всеми династиями Европы.
«Большевики в широчайших размерах практиковали средства из арсенала власти мрачнейших времен Средневековья: тайные судилища, бессудные казни, пытки и особенно заложничество были любимыми приемами ленинской администрации, и можно себе представить, как смаковали в Кремле идею запугать немцев и белых генералов угрозой убить объявленных заложниками членов Царской семьи – царя с царицей, юношу-наследника, молодых девушек-княжен» (Б. Бруцкус).
Наилучшим местом для заключения Романовых считался в Кремле Екатеринбург, одинаково далекий от наступавших с запада германских войск, от высадившихся на севере англичан, от восставших на юге казаков.
Но был у этого географически наивыгоднейшего пункта один немалый недостаток: власть в нем принадлежала коалиции левых коммунистов и левых эсеров. Уральский областной совет занимался «сепаратистско-централистскими действиями», написал Генрих Иоффе, видимо, этим странным термином определив одновременное стремление к независимости от Москвы и сосредоточению политической власти в собственных руках. На Урале приступили даже к печатанию собственных денег!
Иоффе цитирует воспоминания одного из участников цареубийства, чекиста
И. Родзинского:
«Засилье в головке было левокоммунистическое… Александр Белобородов, Николай Толмачев, Евгений Преображенский – все это были леваки.»
К списку главнейших екатеринбургских леваков он мог добавить двух неназванных им лидеров «головки»: «Филиппа» Голощекина и Георгия Сафарова, всего через несколько месяцев оба они станут признанными вождями еще одной оппозиции Ленину, так называемой «военной».
Поэтому эвакуацию Романовых из Тобольска, где Кремль подозревал возникший «монархический заговор», в оплот большевизма Екатеринбург Кремль доверил не местным властям, а Яковлеву. С одной стороны, на Урале его хорошо знали – там он был человеком в революционных кругах широко известным; другой, недолюбливал отвергнувших его ради пришельца Голощекина местных комиссаров. То есть будет точно выполнять волю давшей ему полномочия Москвы, а не хозяев Екатеринбурга.
«Жизнь Государя, по мысли Ленина, должна была быть сохранена до той минуты, когда придется с ней покончить в силу каких-то особых обстоятельств – это был со стороны Ленина грубый расчет на использование обреченных до последней возможности» (Б. Бруцкус); и уральской самодеятельности в вопросе, от которого в какой-то степени зависели судьбы Советской республики, Ленин не желал, да и не мог допустить.
А теперь послушаем рассказ самого Яковлева о том, как он получил особое поручение. Доставив в столицу эшелон с сибирским хлебом, он счел полезным явиться «к председателю ВЦИКа тов. Свердлову, с которым работал вместе еще в дореволюционное время… После нескольких обычных теплых товарищеских приветствий тов. Свердлов бросил ошеломившую меня фразу:
