Над Курской дугой - Ворожейкин Арсений Васильевич (книги бесплатно без txt) 📗
На вторые сутки Миша действительно прилетел с Петром Карпенко. Как и предполагали, они заблудились и, чтобы не оказаться на оккупированной территории, взяли курс в тыл; летели до тех пор, пока было горючее. К счастью, подвернулась ровная площадка и удачно сели в поле. На ближайшем аэродроме ПВО достали бензина и благополучно возвратились. О судьбе капитана-инструктора так ничего и не узнали.
Человек всегда снисходителен к несчастью другого. Сачков и Карпенко не услышали от товарищей ни слова упрека, зато проклинали себя за доверчивость, как только могли.
После возвращения с вынужденной посадки Михаил Сачков, впечатлительный и беспокойный по натуре человек, ночью во сне кричал: «Фашисты! Фашисты! Стреляй скорей, а то…»
Он лежал рядом со мной. Я разбудил, спросил: «Что случилось?» — У меня в пистолете пусто, — в нервной лихорадке простонал он, видимо находясь еще под впечатлением кошмарного сна. Потом опомнился и с облегчением выругался: — Никак из головы блудежка не выходит. Сейчас вот померещилось, что к оккупантам попал…
Сачкова душевно потряс печальный вылет. С первого дня войны Миша рвался на фронт, писал рапорт за рапортом и все получал одни и те же ответы: для пользы службы необходимо поработать в школе; подготовка летчиков — тоже боевая задача. И вот на тебе: не успел повоевать — неприятность!
Хорошо помню первое утро после его возвращения. Михаил выглядел обычно: был замкнут, задумчив. Предстоял вылет. Я спросил, хочет ли он лететь, и этим бестактным вопросом подлил масла в огонь. Миша вскипел так, что у него мелкой дрожью затрясся подбородок.
Мы только что провели вместе большой бой, причем с одними истребителями. Их было очень много. Схватка носила стремительный и напряженный характер. Сачков сбил «мессершмитта» и… сразу преобразился, забыв все на свете, Миша от души радовался и сливающимися залпами слов пояснял:
— Я «месса» так зажал, что он, наверное, с перепугу рехнулся… Метался, как заяц. Потом начал виражить. Тут я его и прищучил — влепил из пушки.
— А почему только из пушки? Нужно было использовать все оружие, ты же не пугать фрица собрался, а уничтожить, — заметил Тимонов.
— В горячке забыл про пулеметы, — рассекая воздух руками, ответил Миша. Живые, быстрые глаза его сверкали задором. — Потом-то я сообразил и дал по всем правилам науки…
Александр Выборнов сегодня тоже с удачей. Он сбил одного «мессершмитта». Под конец боя нас двоих зажали восемь немецких истребителей Минут, пятнадцать продолжалась жестокая схватка, и Александр от меня ни разу не оторвался. Правда, его самолет порядочно изрешечен пулями и снарядами. «Отметки» получены из-за ошибки. Летчик это прекрасно понимал и делал нужные выводы.
— Теперь-то знаю, на чем «мессеры» могут подловить. Больше никогда они меня на этом не купят.
— Правильно, Саня! — подхватил Сачков — На ошибках учимся. Не упадешь — не поднимешься.
— Я и не собираюсь падать, — съязвил Выборнов, намекая Сачкову на вынужденную посадку.
Миша взъерошился, глаза засверкали, щеки покрылись румянцем.
— Чья бы уж мычала, а твоя молчала. Рыльце-то тоже в пушку.
— О, люди, как прекрасны вы во гневе! — с артистическим пафосом воскликнул Тимонов, высоко подняв руки. — Я готов быть вашим секундантом.
— Мы же пошутили, — примирительно улыбнулся Выборнов.
Эта «любезная» перепалка ершистых друзей принесла определенную пользу. Каждый из них сделал для себя правильные выводы…
О невозвращении из боя Григория Тютюнова все деликатно помалкивали: уж очень странно, несуразно, без борьбы пропал человек.
По дороге на КП я обдумывал, как доложить о нем.
Поведение Тютюнова имело очень много общего с тем случаем под Великими Луками, когда он чуть было не сел на немецкий аэродром.
Только наша шестерка успела схлестнуться с десяткой «мессершмиттов», как один «як», вопреки всем правилам боя, ни с того ни с сего вышел из «карусели» и полетел по прямой. В этот миг показалась еще пара «мессеров» и кинулась на одиночку. Я закричал что есть силы: «Як»! «Як»! Атакуют! Отвернись!» Он не шелохнулся. Момент самой атаки не удалось проследить, а через несколько секунд «як» уже горел. Потом появился парашютист, упавший к немцам. Это был Тютюнов.
Майор Василяка руководил полетами. За неделю боевых действий он осунулся, кожа на лице начала шелушиться, голос огрубел. Находясь на старте, командир порой больше переживал, чем летчики, и стал заметно нервничать.
— Двадцать первый! Куда рулишь? — кричал майор в микрофон. — Что, не видишь: перед тобой бензозаправщик!.. Взлет разрешаю…
Как только взлетевшая группа капитана Рогачева скрылась, командир полка выслушал меня. Несколько секунд он стоял молча, что-то обдумывая, потом с раздражением сказал:
— Зря послушался врачей и допустил Тютюнова к полетам. Надо было перевести на У-2. Видно, не из каждого летчика можно сделать истребителя.
Майор больше не хотел продолжать разговор об этом печальном случае и нарочито приподнято, торжественно заключил:
— А все же драться-то полк стал неплохо. С вашими пятью сбито около сорока самолетов противника. — Потом, посмотрев на поредевшую стоянку, замолчал.
По радио доносились крикливо-взволнованные голоса летчиков, вступивших в бой.
— Это не наши, из соседнего полка, — пояснил командир. — Удивительно, почему сегодня бои идут только с истребителями?
Напоследок Василяка предложил мне подежурить на стартовой радиостанции. Но не хотелось задерживаться здесь, неизбежно оторвешься от полетов, и я попросил освободить меня от этой нагрузки.
— Что же, командиру полка только и руководить полетами? Ведь все хотят в воздух.
— Мне и по наставлению не положено, — возразил я, — летает-то сейчас не только наша эскадрилья.
Василяка собрался сказать мне еще что-то, но в этот момент над аэродромом на бреющем полете пронеслись два «яка» и, залихватски сделав горку, сели. Один из них вел Николай Худяков.
Нашему командиру эскадрильи такой «почерк» не присущ. Попросив разрешения у Василяки, я поспешил на свою стоянку. Николай уже зарулил туда, и когда машина встала в капонире, вылезал из кабины подчеркнуто медленно. Лицо лоснится от пота, губы плотно сжаты, пальцы рук дрожат и лишь глаза лучатся радостью.
