Генералиссимус. Книга 2 - Карпов Владимир Васильевич (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗

"Ввиду неправомочных, наглых высказывании военнопленного русского генерала Власова во время его поездки в группу армий «Север», осуществленную без того, чтобы Фюреру и мне было известно об этом, приказываю немедленно перевести русского генерала Власова под особым конвоем обратно в лагерь военнопленных, где и содержать безвыходно. Фюрер не желает слышать имени Власова ни при каких обстоятельствах, разве что в связи с операциями чисто пропагандного характера, при проведении которых может потребоваться имя Власова, но не его личность. В случае нового личного появления Власова предпринять шаги к передаче его тайной полиции и обезвредить. Фельдмаршал Кейтель".

Обращаю на этот приказ особое внимание. Сколько бы ни писали о создании «освободительной армии» — ничего этого не было. Было желание создать ее, а на деле гитлеровцы не позволили Власову осуществить задуманное, и функционировал он практически как сотрудник разведотдела генерала Гелена. На большее ему хода не дали. Различные русские и национальные формирования были после 1943 года по приказу фюрера переведены на Западный фронт и включены под названием «четвертых батальонов» в германские полки. Они использовались для борьбы с партизанами и повстанцами в Дании, Италии, Норвегии и других странах. Руководил ими немецкий генерал Гельмих, а затем генерал Кёстринг. Их называли «генералами восточных войск», в позднее — «генералами добровольческих частей». Власова к руководству этими частями никогда не допускали. Больше того, «генерал добровольческих частей» Кёстринг заявил Штрикфельдту, курировавшему Власова: — Власов стал пугалом для фюрера и господ в верхах ОКБ. Поэтому я предпочитаю выполнять мои чисто солдатские и человеческие обязанности без связи с ним. Лучше, если я его не буду знать... И если в будущем нам придется когда-нибудь опереться на какую-либо ведущую русскую личность, то мы должны будем найти другого человека. Это еще одно свидетельство, что «РОА» и «освободительное движение» всего лишь миф, созданный теми, кто об этом пишет. Чего не было — того не было! Вот подтверждение тому одного из очень близких к Власову людей — его духовного наставника протоиерея Александра Киселева. Я познакомился с ним в Нью-Йорке в январе 1988 года. Он жил в небольшом особняке в самом конце Бродвея. В нашем обычном представлении Бродвей — это море электрического огня, рекламы, шикарные магазины, театры, казино. Однако тот же Бродвей, пересекая центральную часть города, на окраине превращается в довольно заурядную улицу с городским мусором — банками от пива, обертками от мороженого, шкурками от бананов. Во втором или третьем особняке от угла, в переулке, и находится обитель протоиерея. На первом этаже домовая церковь — сюда приходят помолиться бывшие власовцы и кое-кто из русских эмигрантов. Меня встретил высокий священник с белой окладистой бородой. Я ему сказал, что я советский писатель и мне хотелось бы поговорить о Власове. Протоиерей сначала пригласил меня в свою домовую церковь, она занимает первый этаж. Здесь он показал мне икону святого Александра Невского. — Это та самая? — Да, с этой иконой я служил молебны перед власовскими подразделениями, благословляя их на освобождение России. Я сохранил эту святыню и привез ее сюда. Затем мы поднялись на второй этаж, в квартиру священника. Нас приветливо встретила матушка, пригласила откушать чая с вареньями, ею сваренными. На стенах висело множество фотографий, на коих были запечатлены бородатые лица духовных служителей. Имелся там и портрет императора Николая II. И, конечно же, генерала Власова. Отец Александр рассказал о себе: — Я стал священником в 1933 году, жил в Прибалтике, потом эмигрировал в Германию, служил в берлинской церкви простым священником. — А когда вы с Власовым познакомились? — Меня пригласили крестить новорожденного на дому. Во время крещения крестные должны читать молитву «Верую». По опыту я знал: никто не помнит слов этой молитвы, и потому я произносил слова громко, а присутствующие повторяли за мной. И вдруг я слышу — крестный отец, высокий басистый генерал, опережает меня, читая «Верую». Это был Власов, он в духовной семинарии учился, помнил слова молитвы. Потом мы встречались и позже. Я стал официальным духовником штаба армии Власова. — Вы служили молебен в Смоленске при обнародовании манифеста? — Нет, тогда мы еще не были знакомы. Мы сблизились в период Пражского манифеста. — Но это уже 1945 год — завершающий этап в освободительном движении. — Да, к сожалению, движению не дали развиться немцы. Они не поняли возможностей борьбы с большевиками через это движение. И проиграли. А если бы раньше поняли — все могло бы обернуться иначе. Великую русскую силу они не использовали. Они боялись ее. Она бы их ослабленных оттерла на второй план. Россия стала бы свободной без Сталина и Гитлера. О многом мы поговорили с протоиереем Александром. Главным было то, что он подтвердил: движение не состоялось. «Власовское движение погибло... не по вине власовцев. Оно было дружно придушено и коммунистами, и нацистами, и демократами». На прощание отец Александр подарил мне свою книгу «Облик генерала А. А. Власова». Было ему в 1988 году 80 лет. Высокий, седой и крепкий, он проводил меня до Бродвея, где я остановил такси, и мы попрощались. Утопающий хватается за соломинку. Такой соломинкой для гитлеровцев к 1945 году стал Власов с его намерением создать РОА. О том, как Власов давал советы Геббельсу по созданию обороны Берлина, я уже рассказал. Но даже своя собственная земля горела под ногами фашистов, и они решили более широко использовать «русский солдатский материал». Сменив гнев на милость, Гитлер разрешил Гиммлеру встретиться с Власовым. Сам Гитлер так ни разу с ним и не виделся. О беседе и ее последствиях лучше всего расскажет тот, кто присутствовал при этой встрече — эсэсовец д'Альксн. Я располагаю его личными записями, выдержки из которых привожу с сокращениями: «Власов произвел на Гиммлера впечатление своим ростом, достоинством и глубоким голосом. — Было сделано много ошибок, — сказал Гиммлер, — знаю все ошибки, которые касаются вас. Поэтому сегодня я хочу говорить с вами с бесстрашной откровенностью... (Д'Алькен был совершенно поражен тем, с какой легкостью и умением Гиммлер обошел и сгладил все то, что пропастью лежало между ним и Власовым). — Не моя вина, что назначенная нами первая встреча была отложена, — мягко продолжал „Черный Генрих“. — Вам известны причины, а также и вся ответственность, тяжелым бременем павшая на мои плечи. Я надеюсь, что вам все то знакомо и понятно! Когда Гиммлер окончил свое обращение, Власов немного помолчал, а затем спокойно, разделяя слова, как бы облегчая работу переводчика, начал: — Господин министр! Благодарю вас за приглашение. Верьте, я счастлив, что, наконец, мне удалось встретиться с одним из настоящих вождей Германии и изложить ему свои мысли... господин министр, вы сегодня самый сильный человек в правительстве третьего рейха. Прежде чем изложить вам свою программу, я должен подчеркнуть следующее: я ненавижу ту систему, которая из меня сделала большого человека. Но это не мешает мне гордиться тем, что я — русский. Я — сын простого крестьянина. Поэтому я и умею любить свою родину, свою землю так же, как ее любит сын немецкого крестьянина. Я верю в то, что вы, господин министр, действительно готовы в кратчайшее время прийти к нам на помощь. Если удар будет нанесен в самое чувствительное место, система Сталина, уже обреченная на смерть, падет как карточный домик. Но я должен подчеркнуть, что для обеспечения успеха вы должны вести с нами работу на принципе полного равенства. Именно поэтому я и хотел бы говорить с вами так же откровенно, как вы это сделали... Гиммлер медленно опустил голову в знак согласия и, помолчав, сказал: — Теперь мой черед задать прямой вопрос, господин генерал: действительно ли русский народ и сейчас поддержит вас в попытке свергнуть политическую систему, и признает ли он вас как своего вождя? Настороженность Власова исчезла. Он почувствовал почву под ногами и спокойно, но веско ответил: — Я могу честно сказать „да“ при условии, что вами будут выполнены известные обязательства. Господин министр! Я знаю, что еще сегодня я могу покончить войну против Сталина. Если бы я располагал ударной армией, состоящей из граждан моего отечества, я дошел бы до Москвы, и тогда закончил бы войну по телефону, поговорив с моими товарищами, которые сейчас борются на другой стороне. Вы думаете, что такой человек, как, например, маршал Рокоссовский, забыл про зубы, которые ему выбили в тюрьме на допросе? Это мои боевые товарищи, сыны моей родины, они знают, что здесь происходило и происходит, и не верят в честность немецких обещаний, но если появится настоящая русская освободительная армия, носительница национальной, свободной идеи — массы русского народа, за исключением негодяев, массы, которые в своем сердце антикоммунистичны, поверят, что час освобождения настал и что на пути к свободе стоят только Сталин и его клика... ...я никогда не думал, господин министр, что мне придется так долго ждать встречи, которая произошла сегодня... Однако, несмотря на все оскорбления, на все разочарования, я и дальше придерживаюсь взгляда, что только в сотрудничестве с Германией мы найдем путь к освобождению России. Возможно, что сама судьба, успехами Сталина, ускорила это свидание. Господин министр, я — не нищий. Я не пришел к вам сюда с пустыми руками. Поверьте, что в спасении и освобождении моей родины лежит спасение Германии! (Смел ли кто-нибудь до сих пор сказать Гиммлеру о спасении Германии? — думал д'Альке. Он никак не мог понять, что заставляло Гиммлера выслушивать Власова, не впадая в бешенство). Власов продолжал: — Дайте мне необходимую русскую силу! Я все время был против того, чтобы многочисленные батальоны, сформированные из моих соотечественников, перебрасывались во Францию, на Западный фронт или в любые другие места. Теперь они попали под волну англо-американского наступления. Они должны бороться, а за что — они сами не знают. Они разрознены, они разбиты. А ведь вы можете их срочно собрать, поставить под мою команду и положить этим начало большой освободительной армии! ...Еще не поздно, господин министр. Еще не поздно! Находящихся в Германии русских людей достаточно для армии в миллион и больше человек. Гиммлер выждал, очевидно, намеренно делая напряжение еще большим, а затем бесстрастным голосом сказал: — Господин генерал! Я разговаривал с фюрером. С этого момента вы можете считать себя главнокомандующим армией в чине генерал-полковника. Вы получите полномочия собрать офицеров по своему усмотрению, до чина полковника. Только что касается ваших генералов — я должен попросить доставлять ваши предложения начальнику кадров немецкой армии. Все, что вы мне рассказали, в высшей степени интересно. Опять Гиммлер сделал паузу и затем продолжал: — Я придерживаюсь мнения теперь, выслушав вас, что, конечно, существует возможность формирования армии. Как главнокомандующий резервами я имею в своих руках средства для того, чтобы это сделать. Но, к сожалению, эти средства ограничены. Возможно, что вы найдете достаточно людей, но мы не должны забывать, что те, кто устремится в вашу армию, оставят за собой пустые места на наших заводах. Мы же не смеем разрешить себе снизить продукцию нашей промышленности! Однако все же решающим вопросом является вооружение. Я могу пойти на формирование первых двух дивизий. Было бы крайне некорректно с моей стороны обещать вам сегодня больше и затем сокращать свои обязательства. Будете ли вы, господин генерал-полковник, удовлетворены моим предложением — приступить теперь к формированию только двух дивизий? Если да, то я немедленно отдам соответствующие приказания. Лицо Власова потемнело. Он упал с высоты, на которую его подняли его стремления. В глазах ясно отразилось разочарование, но он взял себя в руки. — Господин министр, — сказал он с глубоким вздохом, — я принимаю во внимание существующие препятствия. Но я не теряю надежды, что две дивизии — это только скромное начало, так как вы сами знаете, что одни вы не сможете пробить стену головой. Поэтому расширение формирования — в наших обоюдных интересах. — Конечно, конечно! — торопливо и почти весело воскликнул Гиммлер, облегченно почувствовав, что все трудное и неприятное прошло. Власов продолжал: — Несмотря на то, что русские части во Франции разрознены и разбиты, я считаю своим долгом еще раз подчеркнуть необходимость собрать их и реорганизовать... Гиммлер поторопился с ответом: — Конечно, конечно, это само собой разумеется... — Эти ваши слова я принимаю с благодарностью к сведению, — пробасил Власов, — но одновременно и как обещание прекратить распыление национальных русских сил в Германии. Если мы хотим победить Сталина, то это будет невозможно, если и дальше „Восточное министерство“ будет делать что ему заблагорассудится, разбивая паши силы на разные сепаратистские группы и комитеты. Эти группы управляются честолюбивыми людьми, которым все равно, что они ведут людей бороться за чужие интересы... Если вы искренне стремитесь к победе, то вы должны снять с меня запрет вести разговоры с представителями так называемых „националов“. У вас есть для этого власть. Вы можете все разрозненные силы объединить на базе предположительного федерализма, который существовал бы на протяжении всего времени борьбы с коммунизмом. В общем, я не могу скрыть от вас, что я пережил столько разочарований, что больше не хочу тратить силы на бесцельную, ненужную борьбу одних против других. Я стремлюсь к тому, чтобы прямые переговоры вести только с одним немецким авторитетом... Гиммлер слушал, не перебивая. Ответил без всякого размышления: — Здесь, рядом со мной, сидят два человека, с которыми вы познакомились. Трупnei[фюрер Бергер будет заменять меня во всех вопросах, касающихся вас. С ним вы будете тесно сотрудничать. Кроме того, я назначу доктора Крэгера связным... — Благодарю вас, господин министр, — поклонился Власов. — Я даже не рассчитывал на это. Но я еще не закончил. Я должен затронуть еще некоторые факты. Наша победа над Сталиным лежит не в одном формировании освободительной армии, а в создании единого политического центра, который будет иметь право обнародовать программу нового строя на родине. — Об этом мне уже было сообщено, — поторопился Гиммлер, — у меня есть общее представление о центре, так же как и об освободительной армии. Я предполагаю, что вы одновременно будете и главой этого центра... — Если мы уделили сегодня столько времени всем вопросам, то я прошу разрешения дать мне возможность доложить вам об уже разработанных планах для армии и для правительства, которые мы сначала, из осторожности, назовем „комитетом“. Гиммлер заерзал. В его взгляде была неуверенность и даже растерянность, он пробормотал: — Спасибо! Я отдам приказ просмотреть ваши предложения... Власов продолжал: — Я не закончил вопрос о „комитете“. В связи с ним я хочу просить, чтобы план был расширен и все мои соотечественники, находящиеся в Германии, все русские подданные были бы подчинены именно комитету. Когда Гиммлер начинал заикаться, искать слова и рассыпаться в неясных и незаконченных фразах, это обычно говорило о том, что прием завершен. Гиммлер поднялся. Поднялся и Власов. Как любезный домохозяин, Гиммлер пригласил Власова к столу. Все последовали в столовую. С начала разговора и до конца обеда прошло шесть часов. Когда Власов попрощался и ушел, Гиммлер сказал эсэсовцам, назначенными кураторами к Власову: — Вы не должны забывать, что он славянин. Я вам приказываю все время находиться начеку и немедленно докладывать мне обо всем, что будет выходить за пределы нами сегодня говоренного. Я должен все время быть настороже. Славянин остается славянином...» Таким образом, с сентября 1944 года Власов из разведотдела был передан в подчинение рейхсфюрера СС Гиммлера. Постоянный наблюдающий от разведотдела Штрикфельдттак пишет об этих переменах: «Немецкий штаб в Дабпдорфс отошел теперь совсем на задний план... Появились офицеры войск СС и разного рода „уполномоченные“ и брали на себя функции связи с организуемыми или уже работающими русскими учреждениями». Самого Штрикфельдта заменил постоянный представитель главного управления СС оберфюрер СС Крёгер. Общим руководителем будущей РОА был назначен обергруппенфюрер СС Бергер. Он занимался формированием первой русской дивизии. Приказ о ее создании подписал Гиммлер. Таким образом, все разговоры о РОА до марта 1945 года были просто разговорами — первая и единственная дивизия появилась лишь в самом конце войны. Вторая дивизия так и не была окончательно сформирована до капитуляции гитлеровцев. Командиром первой дивизии был назначен немцами (не Власовым!) полковник Буняченко, которому они же присвоили в феврале 1945 года звание генерач-майора. Полковник Буняченко, бывший командир дивизии Красной Армии, был разжалован и отправлен штрафником на основании приказа 227 от 28 июля 1942 года. После этого он перешел к немцам. Летом 1944 года он командовал русским полком на Западном фронте, где был отмечен как умелый командир. Этот полк и стал основой 1-й русской дивизии РОА. В нее включили несколько других русских формирований. Например, бригаду РОНА («Русская освободительная народная армия»), которой в прошлом командовал Каминский, Эта бригада по немецким документам «полностью очистила от партизан обширную область между Курском и Орлом». В 1944 году РОНА насчитывала пять полков, до 20 тысяч человек. Полк под командованием подполковника Фролова участвовал в подавлении Варшавского восстания. Вся РОНА до того разложилась и так «занималась грабежом и мародерством», что немецкий военно-полевой суд приговорил к расстрелу ее командира Каминского — «бригадного генерала, поляка по происхождению». Вот такие кадры вливались в первую русскую дивизию Буняченко. Сам Власов был занят созданием «Комитета освобождения народа России», который, по его замыслу, должен был объединить под его командованием все национальные формирования, все «антибольшевистские силы». Однако «силы» эти сопротивлялись, не хотели терять своей самостоятельности. Казачий генерал Краснов отказался подчиняться «бывшему красному генералу». Руководство СС приструнило всех: украинцев, кавказцев, выходцев из среднеазиатских республик и прочих — и загнало в КОНР — «Комитет освобождения народов России» под руководством Власова. Был написан «Манифест», который приняли «представители народов» в Праге. (По желанию Власова, этот документ должен был родиться на славянской земле). Так как к тому времени под немецкой оккупацией уже не было ни одного советского города, выбрали славянскую Прагу. Принятие манифеста пропагандировалось как большая победа в освободительном движении. Но реально ничего не изменилось, все оставалось на уровне говорильни. Гитлеровское командование напрягало последние силы, чтобы остановить продвижение Красной Армии. Ее соединения уже вышли на Одер. Руководители СС решили испытать в деле русское формирование. Дивизия Буняченко была передана в подчинение командующего 9-й армией генерала Буссе. Власов дал на это согласие. Буняченко просил назначить его дивизии самостоятельную операцию, в которой без помощи немцев русские смогли бы показать свою доблесть. Немецкое командование предоставило ему такую возможность, поручив сбить советскую часть с небольшого плацдарма на Одере. Был разработан план операции «Апрельский ветер». Он предусматривал двумя ударами с севера и с юга уничтожить советские части и очистить плацдарм. Атака была назначена на 5.15 утра 13 апреля. Вечером 12 апреля русские подразделения заняли исходное положение. За полчаса до атаки немецкая артиллерия открыла огонь по плацдарму. В атаку пошли с севера 2-й полк подполковника Артемьева, с юга — 3-й полк подполковника Александрова-Рыбцова. Буняченко наблюдал за ходом операции с НП в стереотрубу. Русские поднялись в атаку быстро и дружно. Их поддерживала и немецкая авиация — 26 штурмовиков. Чем все это кончилось? Ради полной объективности, сошлюсь на мнение гитлеровских офицеров и самих власовцев: «К 8 часам было... отвоевано 500 метров земли». «Оба полка оказались под фланговым огнем противника, перед советскими полевыми фортификациями и мощными проволочными заграждениями». Из этих цитат вырисовывается весьма печальная картина: атакующие «отвоевали 500 метров» — то есть прошли нейтральную полосу, и их положили огнем советские пулеметы «перед проволочным заграждением». Таким образом, атакующие не только не вступили в бой за плацдарм, а не отбили ни одного метра у советских частей. Буняченко, понимая, что все кончится истреблением его полков, дал приказ отойти на исходные позиции. Представитель немецкого командования подполковник Нотц доложил, что «отступление проходило довольно беспорядочно, на поле боя было брошено много оружия — пулеметов, автоматов, огнеметов». Командующий 9-й армией генерал Буссе попытался привлечь к ответственности Буняченко за невыполнение приказа, но русский генерал даже не прибыл в немецкий штаб для дачи объяснений. Он заявил, что имел приказ только на одну атаку. И коль скоро она не удалась, теперь он, «выполнив приказ», опять подчиняется только Власову. Собрав дивизию, Буняченко совершил с ней более чем стокилометровый марш и прибыл в Прагу. В немецких штабах шла переписка о «недисциплинированности» и «привлечении к ответственности» и даже о «разоружении дивизии», но все это было оставлено без последствий, потому что 16 апреля советские войска перешли в решительное наступление на Берлинском направлении. Дивизия Буняченко, да и сам Власов, возможно, пытались как-то себя реабилитировать перед приближавшимися советскими войсками, они поддерживали чехов, восставших в Праге, и не позволили немцам разрушить город. Но то была уже агония. Опасаясь кары, Власов приказал дивизии Буняченко и второй, так и несформированной дивизии Зверева, идти на запад и сдаваться американцам. Сам Власов двинулся туда же, но на пути был взят в плен советскими разведчиками. Из сказанного выше, на мой взгляд, можно сделать окончательный и вполне объективный вывод: «русское освободительное движение», которое пытался создать генерал Власов, не состоялось, «русской освободительной армии» в действительности не было. Власов, как изменник, служил сначала под руководством начальника немецкой разведки генерала Гелена, а затем рейхсфюрера СС Гиммлера. И как бы ни старались различные доброжелатели рядить Власова в благородные мундиры «патриота» и даже «освободителя», документами и фактами это не подтверждается. В перестроечное время «демократы» и бывшие диссиденты всячески восхваляли деяния Власова, говоря о сходстве его замыслов с их «демократическими» реформами. Мне кажется, они правы. Их, несомненно, объединяет предательское отношение к Родине и русскому народу. Позорный конец генерал а-предателя зафиксирован в приговоре Военного трибунала.