Легенды петербургских садов и парков - Синдаловский Наум Александрович (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Переход от сада-огорода к собственно саду в современном понимании этого слова был длительным. Но начало этого перехода в фольклоре зафиксировано с определенной точностью. Скорее всего, идея нового садово-паркового строительства возникла в голове Петра во время посещения Парижа. Вернувшись в дикую азиатскую Московию, он вспомнил знаменитый парижский пригород – сказочный Версаль, впал в случайную сентиментальность и высказал сокровенное: «Если проживу еще три года, буду иметь сад лучше, чем в Версале у французского короля».
Согласно городскому фольклору, сказано это было, кажется, на первой новомодной, устроенной царем ассамблее в Летнем саду. Можно себе представить, как утром, после похмелья, самодержавный монарх собственноручно набросал указ о том, чтобы «беглых солдат бить кнутом и ссылать в новостроящийся город Санкт-Петербург». Днем на эшафоте Обжорного рынка на правом берегу Невы, в виду Петропавловской крепости, Троицкой церкви и собственного первого деревянного одноэтажного Домика-дворца присутствовал при исполнении публичной казни. Позже полустриг-полувырывал бороды несговорчивым купцам. Забивал на смерть… Перешагивал через трупы… Время было такое. Места для сентиментальности в этом времени не было. А тут на тебе: «…буду иметь сад лучше, чем в Версале у французского короля».
Что это? Царственная прихоть? Юношеский максимализм – застарелая болезнь, от которой Петру так и не удалось излечиться? Азарт игрока? Отчаянная попытка примириться с собственной совестью? Что?
Так или иначе, но в новой, еще азиатской России началась невиданная эпоха строительства садов и парков.
Летний сад
Разбивка садов и парков в Петербурге началась практически одновременно с началом строительства самого города. Так называемое зеленое зодчество шло рука об руку с каменной архитектурой. В 1704 году в силу острой военной и производственной необходимости город, стихийно возникший на Петербургской стороне, перешагнул Неву и начал стремительно развиваться на его левобережной стороне. 15 ноября того года в «Походном журнале» Петра появляется знаменательная запись: «Заложили Адмиралтейский дом и веселились в Аустерии». Адмиралтейский дом представлял собой опрокинутое «П»-образное сооружение, раскрытая часть которого, обращенная к Неве, вместила в себя стапели для строительства судов, а закрытая – глухую крепостную стену, обращенную в сторону возможного нападения шведов со стороны Большой Новгородской дороги, сегодняшнего Лиговского проспекта. Не забудем, что Северная война еще только началась, и никто не знал, сколько она может продлиться. По законам военного времени перед крепостной адмиралтейской стеной был устроен так называемый гласис, или эспланада, – свободное, хорошо просматриваемое пространство, окруженное земляными валами с бастионами и рвами с водой. Следы этого мощного фортификационного сооружения сохранятся в Петербурге вплоть до первых лет XIX столетия и только в 1816 году начнут окончательно исчезать, уступая место вновь создаваемому в центре города парковому пространству. К этому мы еще вернемся в соответствующей главе, а пока продолжим наше путешествие в 1704 год.
Созданная Петром Адмиралтейская судостроительная верфь требовала постоянного притока «работных людей», мастеровых и офицерских кадров. Для их расселения вблизи Адмиралтейства были выделены две слободы, вскоре образовавшие Большую и Малую Морские улицы. С «работными людьми» было просто. Для их пополнения использовали «беглых солдат», каторжников и согнанных со всех близлежащих губерний крепостных «людишек». Вольные же люди селиться в этих гиблых, непригодных и опасных для жизни местах не желали. Не помогали ни правительственные указы, ни царские угрозы вплоть до «лишения живота».
И тогда, если верить городскому фольклору, Петр будто бы исключительно с целью привлечения жителей к жизни на левом берегу Невы решил разбить собственный сад с царским Летним дворцом.
Надо сказать, что неравнодушное отношение Петра к отдельным зеленым насаждениям, особенно к могучим дубам, проявилось рано. Петербургская мифология богата целыми циклами легенд и преданий на эту тему. Одна из легенд рассказывает, как в 1703 году у реки Сестры Петром I была разгромлена шведская армия. Убегая, шведы будто бы зарыли армейскую кассу с гульденами и кронами под одним из дубов на Дубковском мысу Финского залива. Они собирались сюда вернуться. Прошло несколько лет. Трудно сказать, знал Петр об этом кладе, или нет, но в 1714 году, возвращаясь после битвы при Гангуте, он сюда заглянул. С небольшим отрядом высадился в Дубках. Согласно легендам, когда шлюпки шли к берегу, над заливом парил сокол. В когтях он держал золотую ветвь. Сделав несколько взмахов крыльями, сокол приблизился к берегу и выпустил ветку. Она упала к ногам Петра, золотая пыль покрыла сапоги царя, и в воде залива появилось отражение здания. «Посему быть тут моему дворцу, – решил Петр, – место красиво и благородно». Так будто бы возник город Сестрорецк. А тот золотой клад, если верить сестрорецкому фольклору, до сих пор лежит под одним из многочисленных вековых дубов в тенистой Дубовой роще Петра I.
Еще одна легенда напоминает о том, что в свое время на развалинах поверженного Ниеншанца рос древний дуб, который Петр I будто бы лично посадил на братской могиле воинов, погибших при взятии Ниеншанца. Ограда вокруг него была сделана из вражеских пушек, извлеченных со дна реки Охты. Легенда эта документального подтверждения не находит. Однако в старом Петербурге легенде настолько верили, что к 200-летию города была даже выпущена юбилейная почтовая открытка с изображением мемориального дуба и надписью: «Дуб Петра Великого, посаженный в 1704 году на Мал. Охте». Насколько нам известно, это единственное изображение старого дуба. Правда, многие утверждают, что Петровский дуб давно погиб, а на его месте находится дуб более позднего происхождения, да, говорят, и надмогильного холма вообще будто бы никогда не было. Так ли это, автор не знает. Пусть дуб на территории исчезнувшей крепости Ниеншанц будет еще одной легендой нашего города. Есть, правда, и другая, еще более героическая легенда, согласно которой Петр на месте разрушенного Ниеншанца посадил не один дуб, а четыре мачтовых дерева, якобы «в знак выхода России к четырем морям».
До недавнего времени сохранялись остатки мемориального дуба и на Каменном острове. От него оставалась только нижняя и весьма поврежденная часть ствола. Он стоял посреди каменного острова. Аллея, доходя до него, раздваивалась, обходя ствол слева и справа. Согласно легенде, Петр посадил этот дуб, находясь однажды в гостях у канцлера головкина, которому в то время принадлежал остров.
А теперь вернемся к Летнему саду. Сад был разбит на берегу Невы, на месте старинной, еще допетербургской усадьбы шведского майора конау. Казалось бы, такая прозрачная и привычная этимология названия сада на самом деле не так проста. Дело в том, что первоначально сад засаживался только однолетними цветами, так называемыми летниками, отчего сад и получил свое имя. Затем значение этого имени расширилось, и оно стало пониматься в его подлинном смысле, то есть летним, в отличие от зимних садов, устраиваемых в Петербурге в закрытых помещениях в великосветских дворцах и особняках знати.
Заразившись просветительскими идеями готфрида Лейбница, Петр хотел, чтобы Летний сад служил не только развлечению публики, но и ее просвещению. Один из ранних деятелей российской Академии наук, автор знаменитых записок «Об изящных науках России» наблюдательный Якоб Штелин, приехавший в Петербург в 1735 году, записал любопытное предание:
«Шведский садовник Шредер, отделывая прекрасный сад при Летнем дворце, между прочим сделал две куртины, или небольшие парки, окруженные высокими шпалерами, с местами для сидений. Государь часто приходил смотреть его работу и, увидавши сии парки, тотчас вздумал сделать в сем увеселительном месте что-нибудь поучительное. Он приказал позвать садовника и сказал ему: „Я очень доволен твоею работою и изрядными украшениями. Однако не прогневайся, что прикажу тебе боковые куртины переделать. Я желал бы, чтобы люди, которые будут гулять здесь в саду, находили в нем что-нибудь поучительное. Как же нам это сделать?“ – „Я не знаю, как это иначе сделать, – отвечал садовник, – разве ваше величество прикажете разложить по местам книги, прикрывши их от дождя, чтобы гуляющие, садясь, могли их читать“. Государь смеялся сему предложению и сказал: „Ты почти угадал; однако читать книги в публичном саду неловко. Моя выдумка лучше. Я думаю поместить здесь изображения Езоповых басен“. <…> В каждом углу сделан был фонтан, представляющий какую-нибудь Езопову басню. <…> Все изображенные животные сделаны были по большей части в натуральной величине из свинца и позолочены. <…> Таких фонтанов сделано было более шестидесяти; при входе же поставлена свинцовая вызолоченная статуя горбатого Эзопа. <…> Государь приказал подле каждого фонтана поставить столб с белой жестью, на котором четким русским письмом написана была каждая басня с толкованием».
