Когда врут учебники истории [без иллюстраций] - Балабуха Андрей Дмитриевич (библиотека книг .TXT) 📗

Даже смерть царя Федора и его дочери Феодосии приписывали яду, подсыпанному Годуновым.

Ну и, конечно же, отмена Юрьева дня — права ежегодного свободного перехода крестьян от одного владельца к другому — также годуновское черное дело. Разве же был способен на такое злодеяние добрый батюшка-государь Иван Грозный?

О том, насколько ничто не прощалось неприродному государю, красноречиво свидетельствует любопытная история. К числу архитектурных свершений годуновской поры относится возведенная в 1600 году в Кремле знаменитым зодчим Федором Конем [186] колокольня Ивана Великого, названием своим обязанная неслыханной по тем временам высоте — 81 м. Такая высота была связана с ростом города — чтобы постройка могла царить над ним, возникая в глазах (по свидетельству современников) больше, чем за 10 верст до Москвы. Кроме того, Борис задумал воздвигнуть грандиозный храм, подобный церкви Вознесения в Иерусалиме, и высота колокольни должна была соответствовать размерам этого будущего собора, так и оставшегося лишь мечтой и прожектом. Под куполом Ивана Великого по сей день можно прочитать выведенную золотом на медных листах надпись: «Изволением Святыя Троицы, повелением Великого Господаря Царя и Великого Князя Бориса Федоровича Всея Русии самодержца и сына его благоверного Великого Господаря царевича князя Федора Борисовича Всея Русии сей храм совершен и позлащен во второе лето господарства их».

Так вот, даже в этом усмотрели не стремление украсить столицу, а непомерную гордыню. Современник писал: «На самой верхней голове церковной, которая была выше всех других церквей, <…> равняясь с нею гордостью, <…> на вызолоченных досках золотыми буквами он обозначил свое имя, положив его как некое чудо на подставке, чтобы всякий мог, смотря, прочитать крупные буквы, как будто имея их у себя в руках». До чего же все-таки интересно: никому не приходило в голову порицать Ивана Грозного за решение построить храм Василия Блаженного; никто не дерзнул осудить Романовых за грандиозные Исаакиевский и Казанский соборы, возведенные в Петербурге… А вот Годунова — осудили. Даже за это.

Впрочем, вздорность подавляющего большинства обвинений столь очевидна, что всерьез их не принимали ни современники, ни потомки.

И даже обвинения в угличском убийстве опирались не на факты, выявленные следственной комиссией (их, сколько ни старались, не смогли опровергнуть по сей день, хотя некоторые попытки и выглядели на первый взгляд достаточно основательными и убедительными), а на примитивно толкуемую логику «кому выгодно?». Но повернем вопрос: а кому был выгоден миф о Годунове — злодее?

И вот здесь ответы очевидны. Сперва — Лжедмитрию I, нуждавшемуся в моральном оправдании своей авантюры: ведь одно дело — низложить законного царя, и совсем другое — свергнуть сына тирана и убийцы, чудом не преуспевшего в своем кровавом деле. Затем, когда пал Лжедмитрий, это понадобилось взошедшему наконец навожделенный трон Василию Шуйскому. И тоже для оправдания. Ведь сперва, еще при Годунове, в качестве главы следственной комиссии он утверждал, что царевич стал жертвой несчастного случая. Но затем ему показалось выгодным признать в Самозванце подлинного Дмитрия и присягнуть ему на верность. А затем, инициировав свержение Лжедмитрия I, он вновь стал доказывать, что Дмитрий-де доподлинно погиб в Угличе, злодейски зарезанный присными царя Бориса. В доказательство народу даже были явлены мощи убиенного царевича, спешно причисленного к лику святых (поскольку даже невольный самоубийца святости обрести не может, это должно было послужить непререкаемым доказательством Борисова преступления). По замыслу все это должно было представить воцарение Шуйского не очередной узурпацией, но актом высшей справедливости…

Пришедшим на смену Шуйскому Романовым (более всего, кстати, пострадавшим в борьбе за власть с Борисом) очернение Годунова уже не было нужно: он был не предшественником, а полузабытой в быстротечности Смутного времени фигурой. Основатель дома Романовых, Михаил Федорович, даже приказал перевезти прах Бориса, удаленный при Лжедмитрии I из Архангельского собора, в Троице-Сергиеву лавру.

Но к тому времени миф об угличском убийце уже обрел собственную жизнь, которой продолжает жить и по сей день — и в романах, и на страницах учебников, и даже в серьезных исторических трудах. Человека, убийством расчистившего себе дорогу к трону, усматривали в Борисе и автор «Истории государства Российского» Карамзин, и такие историки, как Костомаров и даже Соловьев [187] . Костомаров вообще не усматривал в Годунове ни единой светлой черты, даже лучшие его поступки объясняя дурными мотивами. И пожалуй, только объективнейший С.Ф. Платонов в своем «Полном курсе лекций по русской истории» заметил: «Если Борис — убийца, то он злодей, каким рисует его Карамзин; если нет, то он один из симпатичнейших московских царей», — после чего именно симпатичнейший образ и нарисовал, убедительно такой портрет обосновывая.

Как бы там ни было, в памяти народной образ Бориса Годунова, скорее всего, просто изгладился бы — как изгладился, например, не менее привлекательный образ царя Федора II Алексеевича, старшего сводного брата и предшественника Петра I. Суждения же историков, вероятнее всего, остались бы известными лишь сравнительно узкому кругу, не вмешайся гений Пушкина.

Разумеется, историком Пушкин не был. Подобно тому, как Шекспир пользовался «Хрониками» Холиншеда, он опирался на «Историю государства Российского» Карамзина, который, в свою очередь, усматривал свою цель не в воссоздании подлинной истории, но в красочном и полезном для морализаторских целей ее изложении [188] . Вот и вышло, что скорее писатель, нежели историк заложил фундамент здания, возведенного литературным гением. А Гению подлинный царь Борис был не слишком интересен. Уходя от байронического романтизма к шекспировскому трагизму, он интересовался исключительно вечными проблемами добра и зла, гения и злодейства, целей и средств. А в конечном счете Годунов (и не он один — ведь и Сальери не отравлял Моцарта, но уж больно хорошо ложился на сомнительную сплетню блистательный сюжет!) для всех нас стал именно таким, каким изобразил его Пушкин…