Сталин - Волкогонов Дмитрий Антонович (мир книг txt) 📗
Нанеся по Ленинграду удар идеологический, через два года Сталин дополнил его жестоким ударом политическим, карательным, в котором многие не без оснований усмотрели "репетицию" новых возможных массовых репрессий. В середине февраля 1949 года "вождь" направил в Ленинград Маленкова, предварительно проинструктировав его. Формально повод был нарушение норм внутрипартийной жизни во время партийной конференции Ленинграда. Выразилось оно в факте, едва ли единичном в то время. Несмотря на то что областные руководители П.С. Попков, Г.Ф. Бадаев, Я.Ф. Капустин, П.Г. Лазутин получили во время выборов в обком партии по нескольку голосов "против", председатель счетной комиссии А.Я. Тихонов, сообщая о результатах голосования, заявил, что все эти товарищи были избраны единогласно. Тут же один из членов счетной комиссии написал в ЦК анонимное письмо. И хотя Сталин сам еще в 1934 году прибег к грубой фальсификации результатов голосования на XVII съезде, его реакция была жесткой:
- Накопилось слишком много опасных сигналов о деятельности ленинградского руководства, чтобы можно было и дальше не реагировать. Поезжайте, товарищ Маленков, и хорошенько разберитесь во всем. У товарища Берии еще есть некоторые данные...
- Хорошо, товарищ Сталин, сегодня же выезжаю ночным поездом.
А "сигналы" были такие. Мол, обком партии, при поддержке секретаря ЦК А.А. Кузнецова, не считается с центральными органами партии. Факты? Организация в январе 1948 года в Ленинграде Всероссийской торговой оптовой ярмарки. Без специального решения центральных органов. Маленков, как прилежный выученик Сталина, нанизывал одну за другой "ошибки" ленинградских руководителей на бичеву обвинений, выступая на объединенном заседании бюро Ленинградских обкома и горкома партии. Притихший зал подавленно слушал, как Маленков, распаляясь, выдвигал все новые и новые обвинения. Случай с ярмаркой он квалифицировал как антипартийную групповщину, противопоставление Ленинградской парторганизации Центральному Комитету. Но главное было дальше. Следуя линии, намеченной в Москве, Маленков, использовав неудачные выражения П.С. Попкова, сформулировал и основное обвинение - попытку создания компартии России с далеко идущими целями. Все поняли: выступление Маленкова - предвестие большой беды.
Сидящие в зале еще не знали, что их бывший секретарь А.А. Кузнецов, ставший недавно секретарем Центрального Комитета, уже неделю как отстранен от работы. Естественно, после доклада Маленкова все руководство области и города было освобождено от своих постов. Но это было только началом. За каждым из подозреваемых тянулись нити быстро фабрикуемого "дела". Затем последовали аресты. Сразу же нашлись и "шпионы", вроде Капустина, и "перерожденцы", типа Попкова, и "вдохновители антипартийного курса", как Кузнецов.
В марте 1949 года еще один ленинградец, Н.А. Вознесенский, был выведен из состава Политбюро. Подлинный полководец экономики в годы Великой Отечественной войны, академик, человек с прямым, открытым характером, стал казаться Сталину слишком опасным. Круглов, Абакумов, Гоглидзе, ведомые Берией, буквально из ничего состряпали громкое "дело". Начались допросы, цель которых - любой ценой добиться признания в антипартийной, антигосударственной деятельности. Один из главных исполнителей крупной провокации против Ленинградской партийной организации, Маленков, довольно потирал руки: указание Сталина выполнено. Он хорошенько разобрался. Тем более что он, равно как и его ближайший приятель Берия, откровенно недолюбливал и Вознесенского, и Кузнецова. В них они видели потенциальных соперников в борьбе за лидерство в партии (ведь "вождь" быстро старел). В стране вновь, как и в 1937 году, началась "охота за ведьмами". Не без основания все вновь со страхом ожидали самого худшего, тем более что бывшие ленинградцы изымались из различных республик и областей, куда в разное время были направлены для работы.
Что руководило Сталиным в организации этой преступной акции? Почему он затеял ее в канун своего 70-летия? Почему после идеологического удара по Ленинграду в августе 1946 года через два с лишним года последовал еще один, более страшный удар - карательный? Все мотивы этого преступления были известны лишь диктатору. Но я, опираясь на документы, анализ материалов того времени, сохранившихся в ряде архивов, могу предположить следующее.
Сталин никому не прощал независимости и "вольнодумства". И Вознесенский, и Кузнецов менее других славили его устно и письменно. Их большая, чем у других, независимость постоянно настораживала Сталина. "Вождь" какое-то время колебался, не внемля наветам Берии и Маленкова. Известны лестные эпитеты Сталина в адрес двух ленинградцев, которые, учитывая преклонный возраст единодержца, могли потенциально рассматриваться и как возможные преемники первого лица. Вот этого камарилья из сталинского окружения допустить не могла. В тайных докладах Сталину вновь и вновь указывалось, что Вознесенский накануне войны фактически не нашел "врагов" в Госплане, возможно покрывая их. Берия не раз между делом жаловался, что Вознесенский, курирующий химическую и металлургическую промышленность как председатель Госплана, явно занижает задания этим отраслям, а лесной, за которую отвечает Берия, завышает. Сталин пропускал пока все это мимо ушей. Но как-то его неприятно поразило выступление Вознесенского на Политбюро, когда тот высказал целый ряд убедительных доводов против дополнительного обложения новыми налогами колхозников: не понравилось намерение Кузнецова, ведавшего в ЦК кадрами, взять под более жесткий контроль министерства внутренних дел и государственной безопасности. Сталину стали известны также высказывания Кузнецова о том, что расследование "дела Кирова" не вскрыло подлинных вдохновителей преступления.
Вождь всегда исходил из того, что даже самые ценные, нужные люди должны были отвечать главному критерию - полной надежности и преданности лично ему. В этих строптивых ленинградцах он уже не просто засомневался, он увидел в них потенциальных оппонентов. Сталин помнил, например, что когда он познакомился с рукописью Вознесенского, на которой и оставил свою роспись в знак согласия, то не мог не оценить интеллектуального размаха и глубины анализа самого молодого члена Политбюро.
