Иллюстрированная история нравов: Эпоха Ренессанса - Фукс Эдуард (читать книгу онлайн бесплатно без txt) 📗
Тот факт, что «любовные дворы» короля Артура и других, где обсуждались права и обязанности любви, никогда не существовали в действительности, как мы теперь знаем, а были только продуктами поэтической и художественной фантазии эпохи, решительно ничего не меняет. Напротив, столь распространенная и столь долго считавшаяся действительностью легенда о существовании подобных «дворов любви» служит лишним доказательством. В описаниях «любовных дворов» и в сведениях о будто бы происходивших там дебатах мы имеем не что иное, как академическое обсуждение умиравшими средними веками назревшей проблемы индивидуальной половой любви. Не менее естественно и то, что легенда о дворах и судилищах любви была приурочена к рыцарству, что именно здесь должна была зародиться тема о праве на индивидуальную половую любовь.
Сознательная пропаганда этого естественного права могла возникнуть только там, где экономические предпосылки уже привели к освобождению женщины от домашнего рабства и где условный характер брака выступал особенно наглядно, так что супружеская любовь сознавалась почти исключительно как обязанность. И то и другое впервые имело место среди рыцарства. Здесь брак носил почти исключительно условный характер: молодые люди предназначались для брака еще детьми и только во имя семейных интересов, — и здесь благосостояние уже освободило женщину от домашней работы, так что ее горизонт расширился и в ней могло развиться более интенсивное чувство личности. По тем же самым причинам, из тех же кругов вышла в XV и XVI вв. девушка-амазонка, virago [46], женщина, конкурировавшая с мужчиной в области науки и общего образования.
Усиление физической стороны любви не только в этих кругах, но и во всех классах было обусловлено еще одной причиной.
Сплетавшаяся с условным браком индивидуальная половая любовь не одна вела к этой цели, подобно тому как в вышеописанном ее проявлении не следует видеть только протест угнетенной природы: перед нами не только процесс обновления, но и в такой же мере процесс вырождения нисходящего класса. Принцип «chacune pour chacun» [47] восторжествовал как массовое явление в конце Средних веков, потому что, как мы видели, в жизнь вступил новый экономический фактор. И в результате должно было сложиться вышеописанное состояние нравов. Ибо, если общественная почва начинает колебаться, не может быть места твердым и устойчивым нравственным воззрениям. Это полученное опытным путем положение не знает исключений. А как мы показали в предшествующей главе, характернейшая черта эпохи заключалась именно в том, что заколебалась вся общественная почва. Старые классы разлагались, образовывались новые, другие преобразовывались — все находилось в процессе кипения и зарождения.
Многочисленные документы наглядно иллюстрируют чувственный характер любви и брака в эпоху Ренессанса: нравы, обычаи, общие и правовые воззрения, отражающиеся в своеобразных пословицах, поговорках, действиях, и в особенности литература и искусство, в которых половые отношения обычно становятся лейтмотивом.
В этом отношении в высшей степени характерны обычаи, связанные с бракосочетанием, обычаи, санкционировавшие брак: освящение брачного ложа священником — или епископом и архиепископом, когда в брак вступали люди княжеского происхождения, — и затем доживший до наших дней обычай публичного разделения ложа.
Когда священник освящал брачное ложе, он имел, конечно, в виду не место отдыха после дневных трудов, а «мастерскую любви». Дабы на ней покоилось благоволение божие, дабы из нее выходили желанные продолжатели рода и наследники — вот для чего освящалось оно священником. Ложе как «мастерская любви» играет далее главную роль в правовых нормах, на которых покоился брак, о чем свидетельствует выше указанный обычай публичного его разделения: жених и невеста вместе ложились в постель в присутствии свидетелей. В большинстве стран брак считался заключенным, когда жених и невеста «накрылись одним одеялом». «Взойдешь на постель и право свое приобретешь», — гласит древняя немецкая поговорка. Чтобы в этом не было сомнения, обычай совершался публично. Этот обычай сохранился почти во всех европейских странах и почти у всех классов до начала XVII в., исчезал медленно и отжил лишь тогда, когда церковное венчание как единственный акт, санкционирующий брак, стало законом. А осуществить этот закон было нелегко для церкви, и он поэтому входил в жизнь лишь очень постепенно. Простой народ во всех странах цепко держался за свои старые обычаи и права и долго ничего не хотел слышать о церковном венчании. В заключении брака видели не религиозный, а юридический акт, правовую сделку. Этим объясняется публичное разделение ложа, так как всё сделки заключались публично.
Собственно германский по своему происхождению, этот обычай совершался самым разнообразным образом, официально, с большой торжественностью, в серьезном религиозном тоне, в присутствии священника, освящавшего ложе, но и юмористически. Общеизвестна форма, в которую этот обычай вылился при княжеских дворах. Так как в этой среде брак носил чисто условный характер, так как он был своего рода политическим договором, в силу которого одно государство передавало другому известную территорию или права на власть, олицетворенные в образе невесты, то молодые могли и не видеться до брака: ведь личная склонность не входила как фактор в решение арифметической задачи. Сделка завершалась публичным разделением ложа, причем сам жених мог и отсутствовать: его роль мог взять на себя уполномоченный посланник, которому было поручено устройство сделки. Он ложился спокойно на парадное ложе рядом со «счастливой» невестой как официальный заместитель своего господина, и дело считалось сделанным, т. е. брак считался юридически заключенным.
Менее известны часто грубоватые, не лишенные юмористического оттенка обычаи, бывшие в ходу у простонародья и даже до сих пор окончательно не исчезнувшие. Для характеристики последних приведем один обычай, существующий в Верхнем Пфальце. «Как только телега с приданым невесты останавливается перед домом молодых, жених снимает двуспальную кровать, положенную на самом верху, и относит ее в спальню, потом в присутствии всех кладет в постель невесту, ложится рядом и целует ее».
Если в таких обычаях мы имеем дело с символической характеристикой деторождения как главной и последней цели брака, то, с другой стороны, существует ряд воззрений и обычаев, имеющих в виду непосредственно половой акт как ежедневную «брачную пищу», ради которой вступают в брак, «так как без нее не может обойтись ни здоровый мужчина, ни здоровая женщина». Подобное воззрение отчетливо выступает в разных деревенских обычаях и в таком общеизвестном документе, как «Ehezuchtbuchlein» [48] Лютера. Здесь открыто, хотя и грубо, половому акту приписывается значение необходимого для взрослого человека средства наслаждения, а именно в том месте, где говорится о правах «женщины, вышедшей замуж за неспособного к любви мужчину». Сюда относится и следующий обычай: часть гостей поет перед дверью супружеской спальни эротические свадебные песни, сыплет эротические остроты и шутки, снимает одеяло с молодых и вытаскивает их с триумфом из постели.
Мы сказали выше, что эпоха Ренессанса отличалась здоровьем, а первое требование покоящейся на здоровом фундаменте физиологии любви заключается в том, что мужчине и женщине, как только они достигают половой зрелости, предоставляется право осуществления своих половых функций. Это воззрение было в самом деле общепризнанным в эпоху Ренессанса и выражается в целом ряде поговорок, и притом так же наивно, как и грубо. О мужчинах говорится: «Если парни хотят расти и толстеть, то им не следует долго поститься». И то же самое провозглашается как право девушек: «Если девица испытывает голод, не следует долго ждать, а нужно ее скорее выдать замуж за молодого парня…»
