Утверждение христианства на Руси - Брайчевский Михаил Юрьевич (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
Увеличение числа христиан порождало потребность в новых храмах. Поэтому строительство парафиальных церквей во время правления Ольги и на ее средства считаем вполне вероятным. К сожалению, конкретные сообщения источников очень неопределенны, а временами представляют собой очевидные недоразумения. Так, мы решительно отрицаем утверждения некоторых летописных кодексов, будто бы Ольга была основательницей Николаевской церкви на Аскольдовой могиле.
Часть исследователей (среди них и советские) [384, с. 82—84] считают, что христианка Ольга с большим основанием может претендовать на роль основательницы храмов, нежели чужеземец Ольма (Олмош), чье христианство остается проблематичным. Представляется, однако, невероятным, чтобы киевский летописец мог спутать хорошо известную ему киевскую княгиню, причисленную к лику святых, с мадьярским правителем, память о котором была уже давно утрачена. И не просто перепутать, но и ложно приписать ее заслуги неизвестному чужеземцу. Напротив, появление имени ”Ольга” вместо ”Ольма” в поздних текстах вполне закономерно. Авторы XVI—XVII вв. уже не знали Олмоша, но им было хорошо известно, что бабка Владимира Святого крестилась ”от греческого царя” и как христианка обязана была заботиться о судьбе новой веры на Руси.
Вариант с Ольгой находим только в некоторых поздних текстах: в Тверской летописи [660, с. 33], в некоторых списках Софийской первой [636, с. 89], в киевском Синопсисе [611, с. 28] и т. п. Здесь мы встречаемся с поправкой более поздних редакторов и кодификаторов, заменивших незнакомое имя мадьярского вождя на широко известное имя княгини-христианки.
Один из списков Софийской первой летописи наглядно демонстрирует механизм этой ошибки. Вначале написано ”Олгин дворъ” и ”Олга”, но далее исправлено на ”Олминъ дворъ” и ”Олма” [636, с. 82]. Переписчик, имевший исправный протограф, следуя совершенно понятной инерции, написал было имя киевской княгини, однако вовремя увидел свою ошибку и устранил ее.
Значительно интереснее свидетельства о закладке Ольгой первого Софийского собора в Киеве и Троицкой церкви во Пскове.
Сведения о первом сооружении, по свидетельству В. Н. Татищева, содержались в Иоакимовской летописи [654, с. 241]. Кроме того, существует запись в одном из ”Апостолов” XIV в., опубликованная Е. Е. Голубинским: ”Въ тъ же день (11 мая. — М.Б. ) свящєнiє святыа Софья Кыевђ въ лђто 6460” [180, с. 80]. Названный год по константинопольскому летоисчислению соответствует 952 г. Исследователь считает, что крещение Ольги состоялось в 954 г. Если это событие произошло на восемь лет раньше, то приведенная в ”Апостоле” дата выглядит правдоподобно и не требует никаких поправок. Вряд ли цитированная запись является сплошной выдумкой книжника XIV в. Очевидно, она заимствована из какой-то церковной хроники, вобравшей очень древние сведения, причем довольно точные (ведь назван не только год, но месяц и день события).
Этим сведениям не противоречит дальнейшая судьба Софийского храма. По утверждению Илариона, основателем Софии Киевской был Владимир Святославич; его сын Ярослав лишь завершил дело, начатое отцом [413, с. 97]. Каменный собор, который и ныне украшает Киев, заложен в 1017 г., но на месте деревянной церкви, стоявшей на ”поле вне града” [443, с. 180] и сгоревшей в том же году во время нападения печенегов [581, отд. II, с. 1]. Однако и эта деревянная церковь могла быть не первой, если ей предшествовала еще более древняя, построенная и освященная в правление Ольги и уничтоженная в 970—971 гг. во время второго антихристианского террора [653, с. 111].
Сведения о строительстве Троицкой церкви во Пскове содержатся в одном из ”Житий Ольги”, переписанном в XVI в. и включенном в Степенную книгу [647]. Версия имеет черты типичной церковной легенды: киевской княгине (которая, напомним, была родом из Пскова), стоявшей над рекой Великой при впадении в нее притока Псковы, было видение. Под его впечатлением она решила заложить на этом месте город, которому предсказала блестящее будущее. Она ”посла много злата на Плескову рђку на созданiє церкви Святыя Троицы” [647, с. 31].
Это предание, ввиду его внеисторического характера, требует критической оценки. Однако не исключено, что в его основе лежит реальное событие. Основание многих храмов и монастырей связано с подобными легендами (например, Почаевская или Троице-Сергиева лавра); легендарное содержание таких преданий. нисколько не подрывает факта возникновения этих религиозных центров. Если Ольга действительно была родом из Пскова, то нет ничего удивительного в том, что она позаботилась о церковных делах в родном городе и финансировала сооружение храма.
Миссия Адальберта. Интересный эпизод в ранней истории древнерусского христианства представляет попытка Ольги завязать отношения с западом, в частности с Западной церковью, возглавляемой Римом. Как мы уже знаем, в середине IX в. конфликт между православием и католичеством еще не привел к окончательному разрыву. В Х в. существовала единая Вселенская церковь, деление которой на Западную и Восточную носило условный характер. Поэтому принятие христианства из Константинополя не исключало возможности сношений с Ватиканом и наоборот. Это обстоятельство вынуждает критически отнестись ко взглядам тех ”истинно-православных” историков, которые готовы какие-либо контакты Киева с Римом трактовать как козни латинян, направленные против православной веры. Оно объясняет и многочисленные упоминания об обмене миссиями между киевскими правителями Х — первой половины XI в. и папской курией (практически до времен Ярослава Мудрого, когда окончательный раскол стал свершившимся фактом).
Соревнование между Константинополем и Римом в конце IX—Х в., безусловно, продолжалось, но имело неальтернативный характер. Церковь того времени не признавала единого верховного центра и целесообразность в этом считалась проблематичной. Претензии Рима на особую роль, а отсюда и на формальное главенство над всеми другими кафедрами решительно отвергались.
Попытка Ольги апеллировать к Западу имеет точную дату. В 959 г. она послала к королю Оттону I посольство. Известный нам Продолжатель Регинона пишет, что послы ее ”просили посвятить для сего народа (ругов, то есть Руси. — М.Б. ) епископа и священников” [Cont. Reg., р. 624]. Гильдесгеймская хроника также свидетельствует: ”Пришли к королю Оттону послы народа Русь (Rusciae gentis) и просили его прислать им одного из своих епископов, который показал бы им путь истины” [An. Alt., р. 60]. Последнее сообщение помещено, правда, под 960 г., но поскольку названо имя Адальберта, назначенного лишь в 961 г., ясно, что статья имеет обобщающий характер и охватывает события 959— 962 гг. Подобные сведения находим у Ламберта Герсфельдского [Lamb. An., р. 61], в хрониках Кведлинбургской [An. Quedl., р. 60] и Корвейской [180, с. 103—104] и, ретроспективно, у Титмара Мерзебургского [Thit. Chron., р. 64—65].
Оттон охотно откликнулся на просьбу киевской княгини, названной в документах ”королевой” Еленой. Уже в 960 г. епископ бременский Адальдаг высвятил на Русь монаха из Майнцского монастыря св. Альбана — Либуция, но новоназначенный иерарх неожиданно умер в марте 961 г., не успев даже выехать к месту назначения. Вместо него был рукоположен Адальберт из монастыря св. Максимина в Трире.
Миссия Адальберта окончилась несчастливо. По утверждению Продолжателя Регинона (то есть, вероятно, самого епископа), он ”ни в чем не достиг успеха и увидел свое усердие напрасным” [Cont. Reg., р. 624]. Адальберт оставил негостеприимный Киев и в 962 г. возвратился в Германию, причем на обратном пути едва не погиб. Печальные последствия этой эпопеи дали основания обвинять ”королеву Руси” в коварстве и обмане; даже гибель нескольких спутников Адальберта приписана ее умыслу, хотя, как справедливо подчеркивает В. Т. Пашуто [466, с. 120], это было обычное для средневековья дорожное происшествие, к которому киевская администрация не имела никакого отношения.
Конечно, миссия новоявленного епископа должна была столкнуться с большими трудностями. Ей предстояло преодолеть сопротивление языческой группировки в среде киевской общественной элиты и противодействие со стороны Русской епархии, подчинявшейся Константинополю. Ситуация определялась вовсе не тем, что Адальберт был католиком и как таковой вызывал на Руси неприязнь, а тем, что его прибытие в Киев нарушало не только прерогативы местной церкви, но и формальные права Царьградской кафедры. Поэтому акция Ольги не может рассматриваться как отступничество от православия. Считаем, что истинные причины ”западного демарша” имели глубокую дипломатическую природу и определялись напряженностью русско-византийских отношений во время правления ”русофоба” Порфирогенета [333, с. 233—235; 460; 576, с. 293—295]. Визит Ольги в Константинополь, как отмечалось, был попыткой как-то уладить дела, но не принес ожидаемых результатов.
