Великий торговый путь от Петербурга до Пекина (История российско-китайских отношений в XVIII–XI - Фауст Клиффорд
По завершении пяти и половиной месяцев торгов 8 сентября 1732 года обоз отбыл из Пекина, но перед отправлением в путь в честь его команды при дворе устроили пышный прием. Сотрудникам обоза предложили «грандиозное» угощение в сопровождении театрального представления, и все это мероприятие продолжалось больше трех часов. Л. Ланга в сопровождении только его переводчика Стефана Савинова пригласили на аудиенцию к самому императору, разрешили ему сесть в присутствии монарха и угостили чаем. Очевидно, что Л. Ланг произвел на маньчжурского императора самое благоприятное впечатление, что умел весьма талантливо делать; император поинтересовался возрастом гостя, в качестве личного подарка вручил ему шесть кусков камки и пожелал доброго пути. Перед отправлением в путь Л. Ланг договорился о смене русских стажеров в Пекине: два из тех четырех, что он привез с собой (Иван Быков и Алексей Владыкин, о которых пойдет речь позже), сменили Ивана Пухова и Федота Третьякова, успешно закончивших, как считалось, свое обучение.
Получив в Пекине соответствующее разрешение на использование северного маршрута, обозники тремя колоннами двинулись на Цурухайтуй по дороге, ведущей в Наун. Несмотря на то что суровые условия пустыни Гоби остались в стороне, беспокойство доставляли разбойники с большой дороги, не заставившие себя долго ждать. Обоз дважды подвергался нападению вооруженных монголов, три русских участника похода получили ранения (один из них умер по прибытии в Селенгинск), и в общей сложности потери составили 90 лошадей и 23 вола. За счет Лифаньюаня удалось быстро восполнить эти потери, китайцы наказали монгольские племена данной области конфискацией 1263 голов лошадей, коров и верблюдов, отловили «преступников» или просто тех, кто попал под руку, девятерых из которых казнили, и их головы прислали в Кяхту в качестве знака доброй воли владельца Павлиньего трона. Из-за протяженного расстояния и действия грабителей обоз на этот раз провел в пути ненамного меньше времени, чем пробыл в Пекине. И когда наконец-то 23 апреля 1733 года вошел в Цурухайтуй, условия для хранения его поклажи ничуть не улучшились. Из-за отсутствия там приличных складских помещений китайские товары лежали в открытом поле и постепенно портились, а через два месяца, когда обоз подготовили к продолжению пути, Л. Лангу никак не удавалось найти русских рабочих или помощников из представителей коренного населения для восстановления упаковки товара и его перекладки.
Л. Ланг воспользовался появившимся свободным временем для представления подробного донесения в адрес Коллегии иностранных дел, в котором он горько сетовал на неудачное место расположения Цурухайтуя и отсутствие в нем каких-либо условий для работы. Его самые ценные замечания, однако, касались сильных сторон китайцев и их вмешательства в дела джунгар. Он понимал, что ситуация, сложившаяся у маньчжур в их борьбе с джунгарами, накалилась до критического предела. Он к тому же видел, что пришло время для руководства России выступить с требованиями по устранению надзора над обозами, по благоприятному для своего государства урегулированию повторяющихся распрей по поводу дезертиров на границе и по продлению российской границы до Амура. Он сообщил о начатом китайцами строительстве крепости на Кайляр-реке, с восточного берега впадающей в Аргунь, и посоветовал ответить возведением новой русской крепости на реке Турья к северу от Цурухайтуя. Вся эта важная информация и советы остались без внимания, так как только через 20 с лишним лет в Санкт-Петербурге снова проявили интерес к долине реки Амур.
До Иркутска обоз добирался все лето и прибыл туда лишь в сентябре 1733 года. Таким образом, распродажа доставленных им товаров в Москве началась в следующем году и продолжилась в 1735-м, когда все товары прибыли в Сибирский приказ.
К началу 1736 года из Сибирского приказа пришло донесение в Сенат о том, что продажа китайских товаров идет не совсем гладко. Многие товары покрылись пятнами, плесенью и утратили первоначальный цвет. Немногие купцы, все-таки прибывшие посмотреть на товар, предложили меньше назначенной цены или вообще не проявили интереса к его покупке ни по какой цене, даже притом что тогдашние цены считались ниже обычных. В Приказе признали огромную разницу между ценами, назначенными присяжными оценщиками и предлагаемыми купцами; на ряд товаров оценщики ставки завысили, на другие — занизили.
Тогда из Правительствующего сената поступило указание подобрать новых оценщиков из числа купцов первой гильдии Москвы. И в присутствии чиновников сибирской конторы, Сибирского приказа и Управления прокурора им предстояло заново оценить все товары, причем поштучно, а потом продать по ценам, установленным на таком уровне, чтобы торговля все-таки пошла. Сенату требовался полный отчет с указанием прежних и новых цен в сопоставлении с сибирскими и китайскими ценами. Хотя после переоценки товара дело пошло, после пожара 1737 года все еще числилось неликвидного товара на 73 724 рубля. К 1738 году его оставалось всего лишь на 7404 рубля.
Трудности, которые приходилось преодолевать Сибирскому приказу в деле сбыта товаров обоза (а также китайских товаров, конфискованных у купцов-единоличников, торгующих на границе), прекрасно описаны в указе Сената от 30 июня 1737 года. Два купца первой гильдии — Григорий Осипов и Василий Шапошников, представлявшие по несколько товариществ, — предложили в том году цены на товары еще до их переоценки. Они претендовали на вполне конкретные товары после, разумеется, тщательной проверки их качества и состояния, и Г. Осипов, по крайней мере, рассчитывал на крупную партию китайских тканей общей стоимостью 96 254 рубля, из которых 30 818 рублей находились на счете обоза. После переоценки по предложению Г. Осипова в распоряжение руководства обоза возвращалась бы прибыль в размере 2475 рублей. В Сибирском приказе такое предложение отклонили на том основании, что прибыль им показалась слишком маленькой. Придворный посредник (гофмаклер) докладывал о том, что, несмотря на значительные усилия по привлечению новых купцов, как крупных, так и мелких, никто не появился и оферты двух названных выше купцов пришлось в конечном счете принять. Гофмаклер призвал руководство Сибирского приказа побеспокоиться о том, чтобы добротные и испорченные товары продавали вместе крупными партиями на сумму 500—5000 рублей, иначе испорченный товар останется на складах. Товары, доставленные в Приказ в 1734 и 1735 годах, следовало распродать прежде, чем товары 1736 года предлагались покупателям. По всей вероятности, величайшей помехой на пути успешной торговли служило бюрократическое мировоззрение, в соответствии с которым все товары следует учитывать и сбывать без оглядки на тот факт, что купцам при этом не удастся назначать высокие цены. Готовность терпеть убытки на поврежденных и испорченных товарах ради прибыли как таковой выглядит выше понимания бюрократического аппарата Санкт-Петербурга.
И.Г. Курц попытался рассчитать доходность этого второго обоза по условиям Кяхтинского договора, но на основе имеющихся в его распоряжении данных такая задача оказалась невыполнимой. От суммы стоимости одних только ввезенных и вывезенных товаров полный товарооборот, можно сказать, составил как минимум 312 тысяч рублей. Таможенные пошлины с такой суммы в случае начисления их на частную торговлю составили бы 31 тысячу рублей. Так как стоимость китайских товаров приводится только в московских ценах, сумму «недобора» таможенных пошлин можно сократить до 25 тысяч рублей. Никакого расходного счета от обоза не сохранилось, но, судя по затратам предыдущих и последующих обозов, расходы данного обоза стоит оценить как минимум в 60 тысяч рублей. Если валовую прибыль взять в размере 114 тысяч рублей (стоимость китайских товаров на 214 тысяч рублей за вычетом стоимости мехов на 100 тысяч рублей), тогда чистую прибыль можно оценить в 29–30 тысяч рублей, то есть валовая прибыль оказывается меньше расходов и расчетного убытка по таможенным доходам. И это без учета стоимости товара, утраченного во время пожара 1737 года, которую И.Г. Курц готов принять на допустимом уровне в 15 тысяч рублей. Остается еще бухгалтерская прибыль в размере 15 тысяч рублей, растянутая на период в восемь лет с 1731 до 1738 года. Если суммарные капиталовложения составляли 200 тысяч рублей (100 тысяч рублей в виде пушнины; 60 тысяч рублей — прямые издержки обоза и еще 40 тысяч рублей ушло на транспортные расходы, в пределах России), доход на эти инвестиции приближается к 2 тысячам рублей в год. То есть годовая доходность предприятия составляет 1 процент.
