ГПУ Записки чекиста - Агабеков Георгий Сергеевич (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Переговоры вел английский посол в Тегеране Клайв и персидский министр двора Теймурташ. Некоторые вопросы разрешались в Лондоне, между тамошним персидским послом и Форейн-Оффисом. О переговорах в Тегеране мы были в курсе, благодаря откровенным беседам Теймурташа с советским послом и получаемой из Москвы документальной информации, почерпнутой из докладов Клайва. О лондонских переговорах мы знали из перехватываемых телеграмм персидского посла в Лондоне и его донесений в Министерство Иностранных Дел Персии.
Советское посольство в Тегеране, естественно, оказывало всяческое давление на персов, чтобы помешать соглашению с англичанами. Давтьян указывал, что о. Бахрейн явится морской базой англичан в случае столкновения Англии с Персией; что с устройством английских авиаплощадок и складов для нефтепродуктов, фактически вся южная Персия перейдет под влияние Англии, что, наконец, бессмысленно отдавать концессии англичанам в Южной Персии за гроши, когда советская Россия, взявшая концессию на семнанскую нефть, платит персам треть своих доходов. В это время началось восстание племени луров на юго-западе Персии и белуджей под предводительством белуджского вождя Дост-Магомет-хана. Советский посол доказывал Теймурташу, что восстание организовано англичанами с целью оказать давление на персидское правительство и вынудить на подписание договора.
Во время поездки на юг Персии, я должен был изучить все эти вопросы на месте.
Выехал я на юг с двумя агрономами, специалистами по хлопку: один ехал с научной целью, а другой для инструктирования провинциальных отделений Хлопкома. Первой нашей остановкой был Кум.
Это священный персидский город, центр персидского духовенства, находившегося в оппозиции к правительству за проводимые советские реформы. По сведениям ГПУ, Кумское духовенство поддерживало связь с духовенством священных городов Неджафа и Кербалы в Ираке. Работа в Куме представляла поэтому для ГПУ существенный интерес. Ее вел местный агент Хлопкома и, надо сказать, весьма умело. Благодаря прекрасному знанию персидского языка и большим деловым связям, он глубоко проник в жизнь местного духовенства. Поручив ему продолжать работу по наблюдению за духовенством и за разрешающимся восстанием луров, мы выехали дальше в Исфагань.
Поехали мы не прямо, а по старой окольной дороге через Кашан. Этот город, когда-то торговый центр средней Персии, постепенно вымирает, вследствие отсутствия воды и множества знаменитых кашанских скорпионов. Жизнь поддерживается исключительно ковровым производством. Не найдя ничего интересного в этом городе, мы переночевали и на следующее утро продолжали путь.
Советским консулом в Исфагани был мой старый знакомый Кржеминский, переведенный сюда из Мешеда. Работу ГПУ вел один из агентов Бюроперса Струдзюмов. Он, собственно, ничего еще не сделал, так как только что приехал в Исфагань, был слишком молод и неопытен. Единственным информатором ГПУ в Исфагани был сотрудник советского банка Челидзе. Грузин по национальности, он сумел близко сойтись с грузинской колонией, расположенной в местечке Феридан и насчитывающей около 3-х тысяч человек. Главари колонии были связаны с вождями соседних племен, в частности с бахтиарскими племенами. Челидзе использовал эти связи и накопил довольно богатый информационный материал.
Исфагань интересовала нас, как центр, к которому тяготели бахтиарские племена, наиболее сильные и смелые в Персии, всегда игравшие большую роль в ее истории.
Работу в Исфагани я распределил следующим образом: консулу Кржеминскому поручил изучение племен и установление связи с их вождями, а Струдзюмову — организацию агентуры для всестороннего освещения жизни в городе Исфагани.
Из Исфагани мы проехали в Шираз, где советским консулом был Батманов. Батманов до того был консулом в Авхазе. присылал нам оттуда информационный материал и, получив назначение в Шираз, претендовал на звание представителя ГПУ в этом районе.
Такое желание было вызвано отнюдь не страстью к нашей работе. Представительство ГПУ давало ему возможность получать деньги, дополнительные ассигновки и освобождало от присутствия специального нашего представителя, который, освещая район, одновременно сообщал бы нам и о деятельности самого консула. Секретарем консульства был некто Эйнгорн, бывший сотрудник Туркестанского ГПУ, работавший в 1923 году вместе со мной в Ташкенте. Наконец, в Ширазе же находился один из моих тегеранских агентов Ергемлидзе, командированный сюда в качестве сотрудника вновь организованного отделения торгового общества «Шарк». Информационная работа консульства никуда не годилась. Единственное, что заслуживало внимание, это перехват переписки местного отдела англо-персидской нефтяной компании с центром. Настолько слабо была поставлена информационная работа, что о волнениях в Ширазе в конце 1927 и начале 1928 года мы сначала подробно узнавали из перехваченных донесений английского консула в Ширазе и лишь после этого получали общие сведения от нашего консула. Работу ГПУ я поручил секретарю консульства Эйнгорну, научив его одновременно способу вскрывания пакетов, и выехал дальше в Бендер-Бушир.
С нами поехал также Эйнгорн. По дороге в Бушир мы остановились в городе Казеруне, где посетили местного помещика Сардар Низама, информатора советского консульства. Переночевав у него, мы на следующий день приехали в Бендер-Бушир.
В Бушире я получил телеграмму от полпреда Давтьяна с сообщением, что в Луристане неизвестными убит командующий войсками. Давтьян просит меня не ехать в этот район, дабы не дать персам возможности говорить о возможном нашем участии в этом убийстве. Опасаясь, что такие разговоры могут вызвать политические осложнения, он настаивает на моем возвращении в Тегеран.
В Бендер-Бушире мы пробыли несколько дне. За это время я изучил вопрос нелегального проезда и контрабандного провоза товаров из Бушира в соседние страны. Это было нужно для подготовки возможности тайной переброски людей из Персии в Индию и Ирак. Работу в Бендер-Буширском районе я также поручил Эйнгорну.
Вернувшись в Шираз, мы проехали в Иезд. Иездские жители занимаются производством шелковых тканей. Оказалось, что нитки для выработки тканей привозятся, главным образом, из Бомбея, где иездское купечество имеет отделения своих контор. Мы тотчас выработали план вербовки иездских крупных купцов, через которых можно было бы посылать агентов ГПУ в Бомбей, под видом торговых служащих. Осуществление плана я поручил представителю общества «Шарк» в Иезде, Иванову.
Из Иезда, через Исфагань, мы вернулись в Тегеран. Послав в Москву обстоятельный доклад о поездке на юг Персии и о возможностях, которые там открываются, я просил, в виду более, чем годичного пребывания в Персии, разрешения выехать в Москву с личным докладом, а затем в отпуск.
В это время, т. е. в апреле 1928 года, в Тегеране загорелось здание советского банка. Пожар был быстро ликвидирован. Удалось вынести все ценное из банка, но, однако, при разборе бумаг оказалось, что из несгораемых шкафов банка исчезли акции банка, взятые у Хоштария, ценностью в полтора миллиона рублей. В пропаже акций заподозрили нескольких служащих банка. Председатель банка обвинял в краже секретаря Аралова, с которым у него были личные счеты. Для меня мотив обвинения был ясен: Аралов был агентом ГПУ и знал много о личной жизни председателя банка Мерца. Тем не менее, по требованию Мерца, секретарь банка был выслан в Москву, якобы с поручением, а вслед ему полетели телеграммы Давтьяна и председателя банка с просьбой арестовать его и допросить о пропаже хоштариевских акций. Однако, расследование раскрыло игру Мерца, и Давтьяну был объявлен выговор от Центральной Контрольной Комиссии.
В конце апреля я получил телеграмму от Трилиссера, разрешавшую мне выехать с докладом в Москву. 6 мая я уехал из Тегерана, оставив своим техническим заместителем Макарьяна и поручив наблюдение за ним советнику полпредства Логановскому.
Проездом в Москву, я остановился в Баку, где имел беседу с тогдашним заместителем председателя Азербайджанского Чека Морозом. Год спустя этот Мороз вместе с другими ответственными работниками ГПУ был приговорен к 7-ми годам тюремного заключения за то, что незаконно расстрелял бакинского рабочего в подвалах ГПУ. Убийство обнаружилось вследствие склоки, вспыхнувшей среди ответственных партийных работников бакинской организации.
