Иосиф Рюрикович-Дракула (Рассекреченная родословная генералиссимуса) - Йоханссон Сигурд (чтение книг .TXT) 📗
(Цитируется по переводу В. Микушевича, опубликованному в 2007 году издательством «Энигма» в приложении к роману Б. Стокера «Дракула»).
Знаменитый дьяк Федор Курицын так пишет в своем знаменитом «Сказании о Дракуле-воеводе»: «Царь же велми разсердити себе о том и поиде воинством на него и прииде на него со многими силами. Он же, собрав елико имеаше у себе войска, и удари на турков нощию, и множество изби их. И не возможе противу великого войска малыми людьми и възвратися.
И кои с ним з бою того приидоша, и начат их сам смотрити; кои ранен спреди, тому честь велню подаваше и витязем его учиняше, коих же сзади, того на кол повеле всажати проходом, глаголя: «Ты еси не муж, но жена» (65).
Кровожадную изощрённость валашского воеводы европейцы иногда воспринимали в качестве некоей восточной экзотики, неуместной в «цивилизованной» державе. Например, когда Джон Типтофт, граф Вустер, вероятно, наслушавшись во время дипломатической службы при папском дворе об эффективных «дракулических» методах, стал сажать на кол линкольнширских мятежников в 1470 году. Впоследствии его самого казнили за (как гласил приговор) поступки, «противные законам данной страны» (66).
Тот же вид казни любил и Иван Васильевич. Брата одной из своих жен Михаила Темрюковича Грозный приказал посадить на кол; так же поступил он и с бывшим своим любимцем князем Борисом Тулуповым.
Обожал такой вид пытки и Иосиф Виссарионович. 1937–1938 годы стали апофеозом пыточного следствия. Только таким способом обеспечивалась массовая фальсификация дел.
Но и после окончания Большого террора пытки не ушли из арсенала сталинской госбезопасности. Главный прокурор ВМФ направил 3 января 1940-го письменную жалобу начальнику Особых отделов ГУГБ НКВД Бочкову и Прокурору СССР Панкратьеву о нарушениях закона в Особом отделе Черноморского флота. И, в частности, сообщал, что на вопрос о практикуемых там в ходе следствия избиениях и сажаниях на кол начальник Особого отдела флота Лебедев открыто заявил прокурору: «Бил и бить буду. Я имею на сей счет директиву Берия».
Директива действительно была, только не от Берии, а от самого Сталина! И имела тайную силу вплоть до 1953-го. В составленном для Сталина в июле 1947-го обзоре практики ведения следствия министр госбезопасности Абакумов сообщал, что в отношении не желающих сознаваться «врагов советского народа» органы МГБ в соответствии с указанием ЦК ВКП(б) от 10 января 1939 года «применяют меры физического воздействия». Согласно архивным справкам, входило сюда и посажение на кол.
До конца своих дней Сталин остался приверженцем применения пыток, включая колосажание, при дознании по политическим делам. Его жестокость в особой степени проявилась в последние месяцы жизни. Диктатор лично давал указания министру госбезопасности Игнатьеву о том, в каком направлении вести следствие и о применении к арестованным истязаний. Позднее Игнатьев описывал, как Сталин устроил ему разнос за неповоротливость и малую результативность следствия: «Работаете как официанты — в белых перчатках». Сталин внушал Игнатьеву, что чекистская работа — это «грубая мужицкая работа», а не «барская», требовал «снять белые перчатки» и приводил в пример Дзержинского, который, дескать, не гнушался «грязной работой» и у которого для физических расправ «были специальные люди», занимавшиеся и колосажанием в том числе. Позднее Хрущев, вспоминал, как в его присутствии разъяренный Сталин требовал от Игнатьева заковать врачей в кандалы, «бить и бить», «лупить нещадно».
Мы не беремся утверждать, что это стремление к данному виду изуверства как-то связано с детством героев. Оно, скорее, связано, с их общим кровным родством — непосредственно предшествующей детству связью, объединившей ужасных правителей Европы сквозь 5 веков!
Глава пятая
ПИШИТЕ ПИСЬМА
Разумеется, в такой славной семье, где сразу трое выходцев мужского пола возглавляли государства, а двое из них — крупнейшее государство на территории всей Европы со дня ее образования — по наследству могли переходить и переходили не только отрицательные черты. Переходили и таланты — особенно пригодные для жизни и буквально необходимые властителям. Немаловажным среди них был и талант литературный.
Начнем с характеристики писателя Сталина. Ибо именно в ней виден тот глобальный, метафизический, а где-то — и мистический смысл (см. часть из второй главы, посвященную захоронениям) наделения этого человека высшей властью в стране, занимающей 1/6 часть суши.
Когда Сталин пришел к власти, каждое его высказывание стало обладать особым значением. Эти высказывания повторялись большинством советских людей.
Для современного сознания, язык, стилистическое проявление речи это и есть личность — тот экран, сквозь который просвечивает логос, жесткий идеальный базовый конструкт личности. Следовательно, даже сталинская текучесть — это «жестко структурированный хаос».
В век постмодернизма личность предстает прежде всего как говорящая личность.
Сталин не оставил богатого литературного наследия, подобно своему духовному вождю Ленину, но его выразительные крылатые слова «Вроде жить стало лучше, жить стало веселей» (где само по себе заанаграммировано слово «Сталин») стали достоянием всеобщей советской речевой практики (67).
Главная проблема Сталина-писателя — сочетание скудности его лексикона, который почти равен лексикону Эллочки людоедки, с его невероятной эффективностью. Каждое слово он может использовать в противоположных значениях. Например, он может сказать «товарищ такой-то» в позитивном смысле, и «напрасно товарищ такой-то хочет сделать из нас дураков и т. д.» (68).
Это можно назвать речевым оборотничеством Сталина.
(Поразительным образом одновременно с Людвигом Витгенштейном (середина 1930 годов) Сталин реализует прагматическую контекстуальную модель семантики, в соответствии с которой значение слова — есть его употребление. (Кстати, по-видимому, недаром Вигтенштейн питал загадочную любовь к Сталину и Советскому Союзу.) (69).
Один из наиболее поразительных риторических приемов Сталин — отречение от собственной личности, говорение о себе в третьем лице. «Вот считают, что Сталин говорит…» Сталин считал, что это диалектика. Это несомненно элементы схизиса, шизофренического расщепления, но опять-таки парадоксальным образом это черта большого стиля европейской культуры XX века (70).
Обыкновенная буржуазно-либеральная демократия и демократический централизм, который Сталин доводит до блеска в развертывании своих логико-риторических цепочек. Это можно назвать кумулятивной логикой тоталитаризма. Никакой диалог с таким мышлением невозможен, он заворачивает слушающего в себя, как в воронку. Пример:
«Ибо что значит вернуться к единоличному хозяйству и восстановить кулаков? Это значит восстановить кулацкую кабалу, восстановить эксплуатацию крестьянства кулачеством.
Но можно ли восстановить кулачество и сохранить вместе с тем Советскую власть? Нет нельзя, Восстановление кулачества должно повести к созданию кулацкой власти и к ликвидации Советской власти — стало быть, оно должно повести к образованию буржуазного правительства, а образование буржуазного правительства должно в свою очередь вести и т. д.» (71).
Здесь имеет место сознательное нарушение логической структуры, манипулирование квази-логикой. Паранойяльное мышление.
Будучи семинаристом по образованию Сталин очень органично впитал православную риторику и топику. Его речения переполненным скрытыми цитатами из «Евангелия».
Пример: «Нас ковал великий Ленин, наш учитель, наш отец» (72).
В то же время кто же тогда отец оппозиционеров (меньшевиков)? — Абрамович. Это реминисценция из Евангелий. Кто Отец Христа — понятно. Кто же отец ваш? (фарисееев) — Дьявол!
Стилистика речей Сталина пронизана борьбой между Ветхим и Новым Заветом. «Троцкий скачет и играет» — как Давид перед скинией. Почему Давид? Потому что Троцкий — Лев Давидович (ассоциативная логика парашизофреника).
