Небо истребителя - Ворожейкин Арсений Васильевич (электронные книги без регистрации .txt) 📗
Самый тяжелый воздушный бой я провел на Курской дуге 4 августа 1943 года. Уже вечерело, когда мы восьмеркой вылетели на прикрытие наземных войск Воронежского фронта, который второй день развивал контрнаступление на белгородско-харьковском направлении. Воздушного противника нет. От напряжения болят глаза, им нужен отдых. Смотрю на землю. Сплошной линии фронта нет, она лопнула под ударами наших войск. Только по дымкам и вспышкам можно определить, где идут бои.
Углубляемся на юг, делаем разворот. Во время быстрого маневра взгляд скользнул по какой-то тени. Вглядевшись, замечаю компактный строй самолетов. Тень быстро вырисовывается в большую группу двухмоторных бомбардировщиков, летящих колонной в несколько девяток. Всего около полсотни самолетов. Если это гитлеровцы, то почему нет их истребителей? А если наши? И наши без истребителей прикрытия над фронтом не летают. Запрашиваю землю.
— Наших бомбардировщиков в этом районе нет, — ответил наземный командный пункт.
В это время бомбардировщики выпустили ракеты, сигнализирующие: «Я свой самолет». Сигнал правильный. Но мне хорошо известны силуэты всех наших бомбардировщиков. Это не наши. Однако атаковать не спешу. Ошибка может дорого стоить. Расходимся с бомбардировщиками левыми бортами. Теперь сомнения не остается: это «Хейикели-111». Обычно они летают ночью по нашим тылам. По фронтовым целям да еще такими большими группами используются редко. Занимаем исходную позицию. Видно, как на вражеских самолетах вскинулись стволы: на каждом семь пулеметов и одна пушка. Более трехсот пулеметов и пушек направлены на нас. Подходить близко опасно. Чтобы рассредоточить вражеский огонь, нужно атаковать с разных сторон.
Передаю командиру четверки, летящей выше:
— Карнаухов, звеном атакуй хвост колонны!
Карнаухов молчит и уводит звено в сторону. Этот маневр раздражает меня. Еще раз повторяю приказание. Опять молчание и никакой реакции. Боится сильного огня? Кричу, чтобы Карнаухов шел в атаку, а он уходит еще дальше.
Нас осталось только четверо. А «хейнкели», словно стальная глыба, спокойно плывут в небе, и от холодного, черного вида ощетинившихся стволов становится жутко. Что мы можем сделать с такой армадой? Решение зреет медленно. Удобнее атаковать заднюю девятку, можно сбить несколько бомбардировщиков, но тогда остальные отбомбятся. Принимаю решение разбить ведущую девятку и тем самым сорвать удар по нашим объектам.
С высоты пикирую на флагмана. Пули и снаряды хлестанули по моему «яку». Сквозь паутину дымчатых трасс не могу точно прицелиться, бью длинными очередями наугад, проскакиваю под строй бомбардировщиков и занимаю позицию для атаки с другой стороны. Колонна по-прежнему невозмутимо продолжает полет. Нас осталось трое. Четвертый подбитым вышел из боя.
Первая атака прошла неудачно. Почему? Нас мало. Против такой силищи нужно действовать по-другому, не подставляя себя под губительный огонь. Атака с задней полусферы в таких условиях вряд ли принесет успех. Фашистские летчики, собравшись в плотный строй, считают, что они неуязвимы, их самоуверенность раздражает и пугает. Неужели ничего не можем сделать? Попробуем обрушиться спереди. Боевой порядок «хейнкелей» — почти сплошная стена метров двести в ширину и метров пятьдесят по высоте. По такой мишени трудно промахнуться. К тому же спереди у бомбардировщиков нет брони. Спешу вырваться вперед и передаю ведомым:
— Атакуем в лоб, огонь по моей команде.
Летим навстречу врагу. Ведомые словно прилипли к моим крыльям. Если хорошо прицелиться, то и их трассы найдут свою цель. А если не рассчитаю момент отворота, из-за моей ошибки погибнут и они.
Держу небольшую скорость, но сближение идет быстро. Ведущий «хейнкель» в перекрестии прицела.
— Огонь!
Пучок красных, оранжевых и зеленых нитей протянулся к ведущему бомбардировщику. Он как-то внезапно вырос в такого великана, что стало жутко. Я рванул ручку на себя и на миг закрыл глаза. А что стало с другими летчиками? Чуть разомкнувшись, летят рядом. Разворачиваемся для повторной атаки. Из первой девятки один самолет грузно пошел вниз, другой, чадя, отстал от строя и, сбросив бомбы, начал разворачиваться. На место вышедших из колонны «хейнкелей» встали другие. Ведущая девятка, хотя и расстроилась, но снова приняла плотный боевой порядок.
Чувствую, что дрожу от собственной беспомощности и ненависти к врагу. У нас фактически осталось одно оружие — таран. Известно, что дружба проверяется в беде, смелость — в бою, а мудрость — в гневе. Злость уже давно перекипела во мне и стала той силой, которая упрямо заставляет управлять рассудком. Понял, что наша тройка в таких условиях может выполнить боевое задание только ценой собственной жизни.
Говорят, в такие минуты человек забывает себя. Нет, это неправда! Забыть себя невозможно. В такие мгновения очень хорошо понимаешь цену жизни и потому осмысленно идешь на риск. Кто не готов отдать жизнь за победу, тот не добьется ее. В помутневшей голове никогда не может быть ясной мысли. Только светлый, четкий разум — источник верных решений. Летчик, потерявший в бою самообладание, охваченный отчаянием, забывший себя, не только сам не способен до конца выполнить свой долг, но и помешает это сделать другим.
Снова разворачиваемся навстречу врагу. Бросаю взгляд на ведомых. Я знаю, они не осудят меня. Последний раз гляжу на солнце. Оно уже скрывается за горизонт. Собрав нервы в комок, весь сосредоточиваюсь на «хейнкелях», по-прежнему стройно и грозно плывущих в небе. На этот раз не командую: «Огонь!», а просто нажимаю кнопки вооружения. Светящаяся паутина трасс потянулась к врагу и тут же оборвалась. Боеприпасы кончились. Впрочем, они и не нужны. В такие мгновения оружие бессильно. Направляю «як» на бомбардировщик с таким расчетом, чтобы рубануть его винтом, а самому по возможности отделаться только повреждением самолета. Отделаться? Наверно, на это рассчитывали и другие летчики, погибшие при таранах.
«Хейнкели» быстро увеличиваются в размерах, стремительно приближаются. Весь напрягаюсь, готовясь к столкновению. Но удара не последовало. Бомбардировщики дрогнули. Первая девятка разметалась по небу.
